Глава семнадцатая. Забытая новелла

Глава семнадцатая. Забытая новелла

Проходили годы, и музыка Шумана распространялась все шире, его слава росла. В этом была огромная заслуга Клары Шуман, которая не только исполняла всю его фортепианную музыку, но открывала ее глубочайший смысл. Она играла Шумана как никто другой. Недаром Лист признавался, что ему не удаются ни «Карнавал», ни «Симфонические этюды».

Но Клара не довольствовалась концертами — у нее было много учеников. Со временем даже образовалась особая шумановская школа пианистов, которая пропагандировала его пьесы.

О концертах Клары в России я узнал от нее самой и даже написал небольшой лирический рассказ об одном ее петербургском дне и о странном случае, который там произошел. Этот случай показался мне удачным сюжетом для рассказа о путях искусства.

Я нашел его среди старого архива. Думаю, он не нарушит цельность моих воспоминаний.

«КЛАРА В ПЕТЕРБУРГЕ»

Женщина, уже немолодая, с бледным, усталым лицом сидела у себя в номере гостиницы. Вчера вечером она выступала в концерте, сегодня — на детском утреннике.

Она была уже здесь, в России, в сорок четвертом году. Шуман только провожал ее, так как пригласили не его, а «известную немецкую артистку». В салоне императрицы, где играла Клара, жена какого-то генерала завела с ней разговор о музыке и, между прочим, осведомилась:

— А ваш муж? Он тоже музыкален?

— Да, более или менее, — весело ответила Клара.

Но все же им здесь понравилось. «Когда-нибудь, — сказал Шуман, — мы снова сюда приедем».

Прошло двадцать лет, и она приехала одна. Не совсем одна — со старшей дочерью Марией. Но без него. Ошибается тот, кто говорит: что время залечивает любые раны и человек забывает свое горе. Ничего он не забывает, только научается скрывать это от других.

В шестьдесят четвертом году Клара нашла в Петербурге большую перемену. Прежде всего, Русское музыкальное общество, которое ее пригласило. К своему удовольствию, она играла не в салоне для вельмож, а в просторном зале, который, однако, был переполнен. Клара еще помнила своих прежних, великосветских слушателей, от которых веяло холодом, несмотря на их комплименты. Один лишь граф Вьельгорский мог оценить ее игру.

Теперь публика была совсем другая. В переполненном зале чувствовалось волнение. Фраки, мундиры, роскошные туалеты дам — все это тонуло в толпе скромно одетых людей, среди которых было много молодежи: длинноволосых студентов и девушек в темных платьях с белыми воротничками и рукавчиками. Увидав эти оживленные лица, Клара рискнула сыграть даже «Крейслериану» — то, что и у нее на родине считалось трудным для понимания.

Разумеется, ей пришлось играть и на «бис». Она выбрала три «Фантастические пьесы».

После утренника, где она повторила их, к ней в артистическую вошли, вернее, ворвались двое: студент и молодая девушка, должно быть, курсистка. Они помялись немного, а затем заговорили оба разом, по-немецки, торопливо перебивая друг друга.

Клара наконец разобрала, о чем они говорили: как понять названия некоторых сыгранных ею пьес? «Warum»[49] — понятное название. Это какой-то тихий, должно быть, впервые выраженный в музыке вопрос, Но вот другие пьесы? Например, «In der Nacht»[50]. Что это? Только ли пейзаж? Может быть, какое-нибудь событие? Не описание ли это гибнущего корабля?

— Это сказание о Геро и Леандре, — ответила Клара.

Вот как? Античный миф? Они помнят. Влюбленные были разлучены, но каждую ночь юноша плыл через бурный Геллеспонт к той скале, где жила изгнанница Геро. Кажется, так? И каждую ночь она стояла на вершине скалы с высоко поднятым светильником в руках.

Так вот что означает эта пьеса! Как верно передано! И эти бурливые волны, прорезанные высокой мелодией, словно тьма — светом маяка.

Клара поблагодарила за это точное описание.

— И какая сила любви! — воскликнул юноша.

— Но этот Леандр, кажется, погиб? — спросила девушка. — В одну из ночей он утонул в Геллеспонте?

— Да, он погиб, — ответила Клара.

— И эта последняя ночь?

— Именно здесь она и описана.

Молодые люди помолчали, словно почтив гибель Леандра.

— Ну, а «Вечер»?[51] — спросила девушка. — Определенный ли это вечер или просто вечернее настроение?

Оба ждали ответа, а вокруг стояли и другие посетители, и все прислушивались. Но что можно было ответить? Вечер был определенный: он относился к Кларе и Шуману. Это был один из тех вечеров, когда они в разлуке думали друг о друге. Ей было семнадцать лет тогда, и поэтому неудивительно, что она сказала ему перед расставанием: «В день моего рождения, когда покажутся звезды»… Нет, об этом надо молчать. Любовь двоих досадна и скучна третьему…

— Да, это скорее вечернее настроение, — ответила Клара.

Курсистка была разочарована. Но она сказала:

— Мы вам так благодарны! Мы никогда не забудем… Простите наше вторжение.

Студент тоже извинился, и оба ушли.

После концерта Клару познакомили со Стасовым и Кюи.

Цезарь Кюи был молодой человек в военной форме и очках. Он держался несколько выжидательно и был, как показалось Кларе, себе на уме. Зато Стасов располагал к себе с первых слов. Высокий рост, борода с проседью, закинутая назад голова производили впечатление силы и доброты.

Клара еще не слыхала о «Могучей кучке», но из слов Стасова поняла, что кружок молодых русских музыкантов, влияние которых так распространяется в обществе, и есть, по существу, тот самый вольный союз художников, о котором мечтал Шуман. Нечто вроде «Давидова братства».

— Это только начало, — сказал Стасов. — Зато решительное.

— Тогда остается поздравить вас. Вы преодолели главные из горестей, которые в наш век терзают художника: одиночество и разобщенность.

Она сказала это с большой грустью.

Стасов заговорил о ее прошедших концертах и о музыке Шумана, которую он хорошо знал. Клара сказала:

— Я не ожидала, что деятельность моего мужа будет так высоко оценена русскими музыкантами.

— Не только ими! — подхватил Стасов. — Вспомните, как вас принимала публика. Да вот вам еще пример. Здесь живет один убежденный шуманист. Он учитель рисования и художник-любитель. Но его страсть — музыка. И, представьте, он соединяет эти два призвания: рисует иллюстрации к пьесам Шумана.

— Неужели?

— Но чудак человек! Ни продать свои рисунки, ни выставить их не хочет. И даже показывает неохотно. А между тем они весьма любопытны.

— И можно его повидать?

— Я привел бы его к вам.

— Благодарю. Но лучше оставьте адрес. Впрочем, у меня так мало времени…

Разговор со Стасовым несколько оживил Клару. Вернувшись к себе, она не ощутила той неприятной дрожи, в какую повергали ее гостиничные номера. Она не могла привыкнуть к ним с тех пор, как осталась одна. Теперь она решила провести остаток дня, никого не принимая. Она достала плед и уселась в углу, в кресле.

Мария уехала кататься с дочерьми графини Строгановой. Двадцать три года не такой возраст, чтобы избегать развлечений, тем более в столице чужой, интересной страны. Мария сопровождала Клару, чтобы той не было тяжело в России, где остались воспоминания. Но это не значило, что она должна проводить с матерью все время.

До вечера просидела Клара, думая о давнишнем и совсем недавнем, главным образом о последних двух днях.

— Странные дети! — вспоминала она студента и его спутницу. — Как они любопытны к сюжету! Неужели им недостаточно самой музыки?

Оживление Клары стало проходить. Всюду была тишина, только за стеной крикнули что-то, другой голос протяжно отозвался, и опять стало тихо.

«Как холодно! — думала Клара. — Лето, а еще топят. И все равно холодно…»

«У музыкальной программы есть одно незаменимое достоинство, — думала она далее, — за сюжетом можно скрыть себя самого. Пусть думают, что это именно тот Леандр, который жил в древней Греции…»

Читать ей не хотелось. Полная смутного беспокойства, она встала. Нужно было что-то сделать, а она забыла, что именно.

Часы пробили девять. Клара подошла к шкафу, достала тальму и шляпу. Она все еще раздумывала, потом решительно оделась и вышла.

Это было недалеко. Она отпустила карету и поднялась по лестнице. Ей открыла старая маленькая женщина в чепчике.

— Я хотела бы повидать мосье Дорофеева, — сказала Клара по-французски.

— Это мой брат, — ответила старушка.

Клара назвала себя.

— Мой бог! Какая честь! Зайдите, прошу вас!

Она проводила гостью в маленькую комнату и усадила ее на диван.

— Еще немного, и я узнала бы вас по портрету.

Хозяйка указала на миниатюру, висевшую на стене. Потом сняла ее и показала Кларе:

— Мой брат нарисовал это в прошлый ваш приезд.

— Да, такой я была двадцать лет назад.

Сходство было большое. Клара спросила, может ли она видеть художника.

— Такая жалость! Он уехал в Коломну. Вы, я надеюсь, надолго к нам?

— О нет!

И Клара объявила о цели своего прихода. Сестра художника как будто растерялась.

— Я могла бы попросить мосье Стасова предупредить вас, — сказала Клара. — Но времени мало, и мне не терпелось прийти самой. Неужели ваш брат рассердится, если узнает, что я взглянула на его рисунки?

Старушка молчала в нерешительности.

— Поймите, вряд ли я так скоро попаду в Россию. Может быть, опять через двадцать лет…

Эта грустная шутка возымела свое действие. В конце концов, брат может рассердиться на сестру и за то, что она не исполнила желания знаменитой гостьи.

Старушка вышла в другую комнату и вскоре вернулась с альбомом в руках.

Она зажгла свечу, хотя за окнами было светло, как днем, и поставила ее перед Кларой.

— Вот, — сказала она, — это рисунки последних лет. А это он сделал недавно.

Рисунки были выполнены не совсем профессиональной рукой. Но дух Шумана угадывался во всем. Клара узнала «Двух гренадеров», и «Солдата», и «Братьев-призраков», осужденных и после смерти биться друг с другом на поединке[52]…

«На взморье вечером». Да, вот и это: закат бросает красный отблеск на лицо рассказчика…

Были тут и рисунки ко всему «Детскому альбому». Десять счастливых лет проходили перед Кларой.

Она перевернула страницу и увидала новый рисунок. А наверху надпись: «Вечер». У открытого окна сидит молодая девушка и смотрит на небо. А на небе, уже потемневшем, ярко и четко выделяется Большая Медведица — семь крупных звезд. На лице девушки напряженное ожидание и вера. Можно подумать, что она сказала возлюбленному перед разлукой: «В день моего рождения, когда покажутся звезды, взгляни на Большую Медведицу. И я тоже взгляну…»

Клара долго рассматривала альбом. Перелистывала и вновь возвращалась к «Вечеру». Хозяйка сидела поодаль.

Наконец Клара поднялась.

— Благодарю вас, — сказала она. — Вы доставили мне большую радость.

— Как жаль, что вы не застали брата! Он будет в отчаянии.

— Да, мне не повезло, — ответила Клара. — Кто знает, может быть, он и согласился бы подарить мне один из этих рисунков.

— Мой брат очень дорожит ими, — сказала сестра художника, — но вы… у вас, конечно, есть права. Жена гения, знаменитая артистка…

— Совсем не потому, — сказала Клара, — а потому что его попросила бы не знаменитая артистка, а бедная девочка, которая смотрела на Большую Медведицу.

Она простилась и ушла.