Из статьи «Послеледниковые изменения климата» 1 (1894)

Из статьи «Послеледниковые изменения климата» 1 (1894)

1 The Nineteenth century, v. 35, p. 141-157.

Если бы ледниковая теория основывалась только на наших знаниях воздействии ледников и покровов льда на горные породы, о характере ледниковых отложений, которые рождаются на их поверхности, а также на доказательствах того, что эти отложения никогда не были транспортированы текущей водой, а сконцентрированные в валы, которые не могли быть созданы водой, - короче, если бы только на фактах динамической геологии - уж тогда она покоилась бы на прочной основе. Но теория располагает для своего подкрепления еще и целой армией палеонтологических фактов, прямо доказывающих охлаждение климата в то время, когда огромный ледяной покров начинает отступать из умеренной теперь зоны; сверх того, она подтверждена данными, недавно полученными относительно послеледникового времени.

Уже в 1846 году Е. Форбс осмелился предположить, что близкое сходство арктической флоры и растительности высочайших вершин Альп, Пиренеев и Гималаев обязано тому факту, что было время, когда низменности Средней Европы полностью покрывались арктической и субарктической растительностью, которая оставила свои следы в верхней части плоскогорий. Его предположение теперь полностью подтверждено многолетними исследованиями как шведского геолога Натхорста, так и исследованиями Неринга в области послеледниковой флоры и фауны. Натхорст, который специализировался на этом предмете, действительно доказал, что на всей площади Европы, которая была подвергнута обследованию, имеются многочисленные след субарктической растительности. Он исследовал Швецию, Германию, Великобританию и Россию с этой специальной целью, и всюду извлекал из верхних моренных отложений ледяных щитов образцы глин и торфяников, содержащие остатки арктических карликовых видов березы и ивы, которые вместе с другими видами характеризуют в настоящее время тундры далекого Севера или растут у краев арктических ледников. Действительно, эти отложения совершенно подобны тем, которые теперь образуются у краев ледников Шпицбергена и Гренландии. Таким образом, очевидно, что в то время, как многочисленные ледяные покровы медленно отступали к Северу, тундровая растительность сменялась степной, и в Европе обитали в это время виды, встречаемые нами теперь на берегах Арктического океана…

Теория Неринга встречает во многом неблагоприятную критику, но эта критика была вызвана частично легкими преувеличениями в его первых выводах и, главным образом, неправильным толкованием слова steppe (степь). В Западной Европе это слово вызывает мысль о сухих пустынях, тогда как в действительности для обитателей собственно степей - это синоним «прерий» и «пампасов». Подразумеваются легко всхолмленные земли, покрытые степными травами, но не полностью безлесные. То, что русские ботаники назвали «лесостепной зоной» южной России, где растительность леса и степи находится в борьбе друг с другом, было бы лучшим ответом на факты, установленные Нерингом. Это также должно наводить на мысль, что широкое распространение степных земель неизбежно подразумевает засушливый климат, подобный тому, какой преобладает в среднеазиатских пустынях. Однако Барабинская степь, например, источена бесчисленным количеством озер, и слой дождевых осадков в этих степях, так же, как в южной России, варьирует от 14 до 20 дюймов. Идея Неринга, таким образом, правильна, поскольку подразумевается, что тундры, которые покрывали Среднюю Европу после отступания ледяного покрова, постепенно вытеснялись лесами, но в то же время большие пространства оставались безлесными. Это делает в действительности очень вероятным, что в то время, как низкие и плоские заболоченные пространства, погребенные под глинистыми моренными отложениями, покрывались болотистыми лесами, подобно «урманам» на Оби и Иртыше, оставались широкие пространства, покрытые более проницаемыми ледниковыми и флювио-глициальными отложениями, которые обретали облик прерий. На сегодняшний день мы можем видеть то же самое как раз в Амурском регионе с его влажным климатом, в степных пространствах Биры и Зеи.

И, наконец, мы имеем верные доказательства того, что мириады озер покрывали в послеледниковом периоде Европу и Северную Азию так же, как и Северную Америку. То, что мы теперь видим в озерных районах Финляндии, Канады, Юго-Западной России и на севере высоких плоскогорий Азии, являлось тогда характерным обликом всей страны. Где бы мы ни проводили исследования, мы обнаруживали следы мириадов и мириадов озер всевозможных размеров: мелкие вытянутые бассейны были выработаны в скалистых плато «ледниковым плугом»; многие старые дренирующие каналы выполнены ледниковыми отложениями, и текущая вода затем прорыла новые каналы таким же образом, как это теперь делается в Финляндии, где мы видим будущие реки, образованные цепочкой постепенно вытягивающихся озер.

Очень медленное в самом начале, высыхание этих озер теперь достигло такого темпа, который допускали лишь некоторые геологи около тридцати лет тому назад. Они высыхают на наших глазах. Даже в сравнительно влажном климате Западной Сибири мы можем наблюдать высыхание озер группы Чаны по картам, возраст которых меньше, чем восемьдесят лет, и видеть, как деревни возникают там, где полвека тому назад было озерное дно. Но в Восточной Сибири и Центральной Азии высыхание идет еще быстрее: Каспийское море отделилось от Аральского в течение послеледникового периода, а их блуждающее соединение через Сары-Камышские солоноватые озера - совсем недавно. Большой залив Альбугир Аральского моря полностью исчез после 1821 года.

Короче, мы можем с уверенностью заключить, что за ледниковой эпохой следовала эпоха болот и тундры…