П. А. Кропоткин

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

П. А. Кропоткин

Из очерка «Нравственные начала анархизма» (1890-1907) 1

1Кропоткин П. А. Этика. - М.1991. - С. 280-317.

История человеческой мысли напоминает собою качание маятника. Только каждое из этих качаний продолжается целые века. Мысль то дремлет и застывает, то снова пробуждается после долгого сна. Тогда она сбрасывает с себя цепи, которыми опутывали ее все, заинтересованные в этом, - правители, законники, духовенство. Она рвет свои путы… Она открывает исследованию новые пути, обогащает наше знание непредвиденными открытиями, создает новые науки.

Мысль… принимает религиозный оттенок, оттенок раболепия и властвования - властвование и раболепие всегда идут рука об руку - и в людях развивается привычка к подчиненности…

В нас говорит эволюция всего животного мира. А она очень длинна. Она длится сотни миллионолетий… Принцип, в силу которого следует обращаться с другими так же, как мы желаем, чтоб обращались с нами, представляет собой не что иное; как начало Равенства, т. е. основное начало анархизма…

Мы не желаем, чтобы нами управляли. Но этим самым не объявляем ли мы, что мы в свою очередь не желаем управлять другими? - Мы не желаем, чтоб нас обманывали, мы хотим, чтобы нам всегда говорили правду, но тем самым не объявляем ли мы, что мы никого не хотим обманывать, что мы обязываемся всегда говорить правду, только правду, всю правду? Мы не хотим, чтобы у нас отнимали продукты нашего труда, но тем самым не объявляем ли мы, что мы будем уважать плоды чужого труда?…

…Принцип равенства обнимает собою все учения моралистов. Но он содержит еще нечто бо“льшее. И это нечто есть уважение к личности. Провозглашая наш анархический нравственный принцип равенства, мы тем самым отказываемся присваивать себе право… ломать человеческую природу во имя какого бы то ни было нравственного идеала. Мы ни за кем не признаем этого права, мы не хотим его и для себя.

Мы признаем полнейшую свободу личности. Мы хотим полноты и цельности ее существования, свободы развития всех ее способностей. Мы не хотим ничего ей навязывать и возвращаемся, таким образом, к принципу, которому Фурье противопоставлял нравственность религий, когда говорил: «Оставьте людей совершенно свободными, не уродуйте их - религия уже достаточно изуродовал их. Не бойтесь даже их страстей; в обществе свободном они будут совершенно безопасны…»

Но равенства мало. Будь силен! расточай энергию страсти и ума, чтобы распространить на других твой разум, твою любовь, твою активную силу. Вот к чему сводится нравственное учение, освобожденное от лицемерия восточного аскетизма… Человек, сильный мыслью, человек, преисполненный готовностью умственной жизни, непременно стремится расточать ее. Мыслить - и не сообщать свои мысли другим, не имело бы никакой привлекательности… Человек, сильный умом, не дорожит своими мыслями. Он щедро сыплет их на все четыре стороны. В этом его жизнь. То же и относительно чувства. Чтобы быть действительно плодотворной, жизнь должна изобиловать одновременно умом, чувство и волей. Но такая плодотворность во всех направлениях и есть жизнь : единственное, что заслуживает этого названия. За одно мгновение такой жизни те, кто раз испытал ее, отдают году растительного существования. Тот, у кого нет этого изобилия жизни, тот существо, состарившееся раньше времени, засыхающее, нерасцветшее, растение.

В наши дни часто приходится слышать насмешливое отношение к идеалам. Это понятно. Идеалы так часто смешиваются с их буддийскими или христианскими искажениями: этим словом так часто пользовались, чтобы обманывать наивных, что реакция была неизбежна и даже благородна. Нам тоже хотелось бы заменить это слово «идеал», затасканное в грязи, новым словом, более согласным с новыми воззрениями.

Но каково бы ни было слово, факт остается налицо: каждое человеческое существо имеет свой идеал… Каждый мещанин-обыватель имеет свои идеал - хотя бы, например, иметь серебряную ванну, как имел Гамбетта, или иметь в услужении известного повара Томпетта, и много-премного рабов, чтобы они оплачивали, не морщась, и ванну, и повара, и много другой всякой всячины.

Но рядом с этими господами есть другие люди, - люди, постигшие высшие идеалы. Скотская жизнь их не удовлетворяет. Раболепие, ложь, недостаток частности, интриги, неравенства в людских отношениях возмущают их… они понимают чувством, как прекрасна могла бы быть жизнь, если бы между всеми установились лучшие отношения. Они чувствуют в себе достаточно сил, чтобы самим, по крайней мере, установить лучшие отношения с теми, кого они встретя на своем пути. Они постигли, прочувствовали то, что мы называем идеалом.

Откуда явился этот идеал? Как вырабатывается он? Преемственностью - с одной стороны и суммой впечатлений - с другой? Мы едва знаем, как идет эта выработка. Самое большое, если мы сможем, когда пишем биографию человека, жившего ради идеала, рассказать приблизительно верную историю его жизни. Но идеал существует. Он меняется, он совершенствуется, он открыт всяким внешним влияниям, но всегда он живет. Это - наполовину бессознательное чувствование того, что дает нам наибольшую сумму жизненности, наибольшую радость бытия.

И жизнь только тогда бывает мощная, плодотворная, богатая сильными ощущениями, когда она отвечает этому чувству идеала. Поступайте наперекор ему, и вы почувствуете, как ваша жизнь дробится; в ней уже нет цельности, она теряет свою мощность. Начните часто изменять своему идеалу - и вы кончите тем, что ослабите вашу волю, вашу способность действовать… Вы надломленный человек. Все это очень понятно. Ничего в этом нет таинственного, раз мы рассматриваем человека как состоящего из действующих до некоторой степени независимо друг от друга, нервных и мозговых центров. Начните постоянно колебаться между различными чувствами, борющимися в вас, - и вы скоро нарушите гармонию организма; вы станете больным, лишенным воли человеком. Интенсивность жизни понизится, и сколько бы вы ни придумывали компромиссов, вы уже больше не будете тем цельным, сильным, мощным человеком, каким вы были раньше, когда ваши поступки согласовывались с идеальными представлениями вашего мозга…

А теперь упомянем, прежде чем закончить наш очерк, о двух терминах - альтруизм и эгоизм, постоянно употребляемых современными моралистами. До сих пор мы еще ни разу даже не упомянул этих слов в нашем очерке. Это потому, что мы не видим того различия, которое старались установить моралисты, употребляя эти два выражения.

…Если бы благо индивида было противоположно благу общества, человеческий род вовсе не мог бы существовать; ни одни животный вид не мог бы достигнуть его теперешнего развития… Когда Спенсер предвидит время, когда благо индивида сольется с благом рода, он забывает одно: что, если оба не были всегда тождественны, самая эволюция животного мира не могла бы совершиться.

Что всегда было во все времена, это то, что всегда имелось в мире животном, как в человеческом роде, большое число особей, которые не понимали, что благо индивида и благо рода по существу тожественны. Они не понимали, что цель каждого индивида - жить интенсивною жизнью и что эту наибольшую интенсивность жизни он находит в наиболее полной общительности, в наиболее полном отождествлении себя самого со всеми теми, кто его окружает…

Никогда, ни в какую эпоху истории, даже геологии, благо индивида не было и не могло быть противоположным благу общества. Во все времена они оставались тождественны, и те, которые лучше других это понимали, всегда жили полною жизнью.

Вот почему различие между альтруизмом и эгоизмом не имеет смысла. По этой же причине мы ничего не сказали и о тех компромиссах, которые человек, если верить утилитаристам, всегда делает между своими эгоистическими чувствами и своими чувствами альтруистическими. Для убежденного человек таких компромиссов не существует…

Компромисс - полупризнание, полусогласие. Мы же восстаем против них. Они нам тягостны. Они делают нас революционерами. Мы не миримся с тем, что нас возмущает…

Бывают эпохи, когда нравственное понимание существенно меняется. Люди начинают вдруг замечать, что то, что они считали нравственным, оказывается глубоко безнравственным…

И мы приветствуем такие времена. Это времена суровой критики старых понятий. Они самый верный признак того, что в обществе совершается великая работа мысли. Это идет выработка более высокой нравственности…

…Эта нравственность ничего не будет предписывать. Она совершенно откажется от искажения индивида в угоду какой-нибудь отвлеченной идее, точно так же как откажется уродовать его при помощи религии, закона и послушания правительству. Она предоставит человек полнейшую свободу. Она станет простым утверждением фактов - наукой.

И эта наука скажет людям:…Сей жизнь вокруг себя. Заметь, что обманывать, лгать, интриговать хитрить - это значит унижать себя, мельчать, заранее признавать себя слабым…

Напротив того - будь сильным. Как только ты увидишь неправду и как только ты поймешь ее, - неправду в жизни, ложь в науке или страдание, причиняемое другому - восстань против этой неправды, этой лжи, этого неравенства. Вступи в борьбу! Борьба ведь - это жизнь; жизнь тем более кипучая, чем сильнее будет борьба. И тогда ты будешь жить, и за несколько часов этой жизни ты не отдашь годов растительного прозябания в болотной гнили.

Борись, чтобы дать всем возможность жить этою жизнью, богатою, бьющею через край; и будь уверен, что ты найдешь в этой борьбе такие великие радости, что равных им ты не встретишь ни в какой другой деятельности.

Вот все, что может сказать тебе наука о нравственности.

Выбор - в твоих руках.