На аэродроме

На аэродроме

К югу от Большого Рожина на многие километры раскинулись Пинские леса, труднопроходимые болота, с множеством вязких озер и речушек. Среди болот, в глухом лесу, вдали от магистральных дорог и селений обосновалось партизанское соединение Пинской области под командованием генерал-майора Коржа Василия Захаровича. Отряды этого соединения держали под своим контролем железные дороги Житковичи—Пинск—Брест, Лунинец—Барановичи. Действия пинских партизан выходили далеко за пределы Пинщины. Командир соединения Корж был известен партизанам под именем генерала Комарова.

Слава об отважном командире и его отрядах ходила среди белорусских партизан и населения. В январе 1943 года, когда наше соединение принимало самолеты на озере Червонном, жители села Ляховичи рассказывали нам о партизанском командире Корже—Комарове. С особым восторгом они вспоминали о том, как в конце 1941 года Василий Захарович с группой партизан без единого выстрела разоружил полицейские гарнизоны в селах Забродье, Червонное озеро, Осово.

В отряде Коржа тогда был один партизан, который хорошо знал немецкий язык. Воспользовались этим. Переоделись в трофейную немецкую форму и пошли по селам. Партизан выступал в роли немецкого коменданта, а Василий Захарович выдавал себя за переводчика. Они приходили к старосте села, приказывали собрать полицейских, а когда полицейские приходили, заставляли их сложить оружие.

Много нам рассказывали о боях, проведенных отрядом Коржа.

Наши разведчики еще в конце 1942 года установили связь с пинскими партизанами. Встречаться же с командиром соединения нам еще не приходилось. Только теперь встреча должна состояться.

Генерал-майор Корж со своим штабом располагался в лесу, километрах в двадцати пяти южнее Большого Рожина, вблизи партизанского аэродрома. Сюда и прибыл наш первый полк, чтобы организовать прием самолетов, получить необходимые нам грузы и отправить раненых на Большую землю.

Генерал-майор Корж — человек широкоплечий, крепкого сложения, с крупными чертами лица, уже в годах — встретил нас приветливо.

— Товарищ генерал, мы к вам за помощью. Выручайте, — сказал Бакрадзе после знакомства.

— С большой радостью, если в моих силах, — ответил Василий Захарович.

— Позвольте воспользоваться вашим аэродромом?

— Устраивайте людей, а потом милости просим к нам, там поговорим…

Генерал приказал одному из штабных офицеров показать, где лучше расположить полк. Для нас отвели сухое песчаное место в большом лесу, в двух километрах от аэродрома.

Пока роты натягивали палатки и сооружали шалаши, а Тютерев выбирал место для застав, мы с Бакрадзе направились в штаб пинских партизан.

Штаб размещался в нескольких хорошо оборудованных землянках, приспособленных к зиме. Командир соединения жил в отдельной землянке. У стены — нары. Посередине — стол и две скамейки. У стенки — железная печка. На нарах лежал отделанный перламутром трофейный аккордеон итальянской фирмы. Через два маленьких окошка пробивались лучи весеннего солнца.

— Вот так и живем, — сказал генерал, жестом приглашая садиться.

Василий Захарович подробно расспрашивал о нашем рейде, обстановке в Польше. По нашей просьбе рассказал о себе и боевых делах своих отрядов.

Он — старый коммунист, бывалый и опытный партийный работник. Был в Испании, сражался против франкистских фалангистов в рядах бойцов республиканской армии. Перед войной работал в Пинском обкоме партии. По заданию обкома оставлен в тылу врага для организации партизанского отряда и подпольной работы. В первые же дни оккупации создал партизанский отряд. Начали с малого. Уничтожали мелкие группы гитлеровцев и предателей-полицаев. Основным методом действий были засады. Отряд рос. Менялись и методы борьбы. Начали проводить операции по уничтожению гарнизонов врага, развернули диверсии на железных дорогах.

Совершили первый рейд по Минской и Пинской областям. А когда окрепли, провели второй — по Минской и Барановичской областям. Летом 1942 года перебазировались в Пинские леса. Отряд вырос в соединение и расчистил территорию от фашистов и их пособников. Теперь пинские партизаны контролируют почти всю область, а боевыми действиями охватывают еще Полесье, Брестскую и Барановичскую области. Однако соединение в целом, как правило, не покидает Пинских лесов. Для этого есть веские причины.

Жестокость гитлеровских карательных экспедиций вынудила местных жителей бросать свои дома и целыми семьями уходить под защиту партизан. В лесах возникли гражданские, или как их называли белорусы, цивильные, лагеря. Женщины, дети, старики поселились в землянках и шалашах. Там они обзавелись скудным хозяйством и жили круглый год, деля с партизанами все лишения и невзгоды.

В районе, контролируемом отрядами генерала Коржа, укрывалось несколько тысяч крестьян. Нелегко их защитить от расправы гитлеровцев, но еще труднее спасти детей и женщин от голодной смерти. На одних ягодах и грибах долго не проживешь. Партизанам приходилось снаряжать специальные отряды для разгрома гарнизонов противника, чтобы добыть продовольствие.

В конце беседы Василий Захарович пожаловался:

— Тяжело нам приходится. Сковывают гражданские лагеря. Не будь их, махнуть бы по западным областям, отвести душу, рассчитаться с фашистами.

— Вы и так насолили оккупантам: диверсии, засады, разгром гарнизонов, — сказал Бакрадзе. — А спасение советских граждан от истребления и угона в немецкую кабалу?! Разве это не заслуга? Представьте, как вам будут благодарны сыновья и мужья этих женщин, отцы детей, когда вернутся домой и узнают, что вы спасли их семьи!

— Это, конечно, так. Вот вы понимаете, а некоторые судят иначе. Им важно только одно: сколько убили оккупантов, — оживившись, сказал Корж. Видно, ему не раз приходилось вести разговор на эту тему. Теперь он был доволен, что нашлись люди, которые одобряют действия его отрядов.

— Как у вас обстоят дела с боеприпасами? — спросил я.

— Выкручиваемся, большей частью за счет немцев живем, — ответил генерал. — А вот со взрывчаткой совсем дело швах. Не знаю, как другие отряды, а нас не балует Белорусский штаб партизанского движения… Уже около трех месяцев диверсии совершаем примитивным способом: то рельсы развинтим, то завал на железной дороге устроим, а то и просто обстреляем проходящий эшелон. На днях нам повезло. Организовали засаду, разгромили карательный отряд. Среди трофеев оказалось сто килограммов тола. Радости-то было!..

Мы захотели осмотреть посадочную площадку. Показать аэродром вызвался сам генерал. Вышли на прямоугольную поляну, вытянувшуюся с запада на восток. С трех сторон к поляне подступали плотные стены высокого и густого леса. И лишь к востоку за пределами площадки громоздились стволы поваленных деревьев.

— Наши разведчики долго разыскивали место для аэродрома, — оживленно заговорил Василий Захарович. — Остановились на этом. Он, конечно, совсем не был похож на то, что вы видите. Представьте себе заросшую кустарником поляну длиной в шестьсот, а шириной в триста метров. Немало пришлось потрудиться. Больше двадцати гектаров леса выкорчевали. Вырубили кустарник, сравняли бугры, засыпали ямы, утрамбовали. Получилась хорошая площадка. Еще с подлетной стороны на полкилометра свалили лес, чтобы облегчить посадку самолетов…

— И все своими силами? — спросил Бакрадзе.

— Одним бы нам не справиться, — ответил генерал. — Крестьяне помогли. Зато настоящий аэродром отгрохали!

Аэродром действительно был подходящим, с одним только недостатком: от летчиков требовалось большое умение, чтобы не посадить самолет на лес.

После осмотра площадки мы убедились, что лучшего аэродрома в тылу врага и не подыщешь. Договорились с Василием Захаровичем о сигналах и обслуживании.

— Когда ожидаете первый самолет? — спросил генерал.

— Сегодня сообщим координаты, описание посадочной площадки и сигналы. Думаю, послезавтра примем первый, — ответил я.

Василий Захарович недоверчиво улыбнулся и загадочно сказал:

— Поживем — увидим.

Начали прощаться. Генерал-майор Корж предложил остаться у него и «почаевничать». Мы поблагодарили, пообещав воспользоваться приглашением в другой раз.

— Наладим прием самолетов, тогда почаевничаем. Возможно, с Большой земли пришлют чего-нибудь покрепче, — весело отозвался Бакрадзе.

В полк возвращались глухой лесной тропой. Долго ехали молча.

— Я бы Так не смог, — заговорил Бакрадзе.

— Как?

— На одном месте.

— Генералу самому это не по душе. Мне показалось, он завидует нам. Но у него нет выхода.

Свой лагерь мы застали в полном порядке: палатки установлены, замаскированы, шалаши построены. Партизаны чистили оружие. Слышались песни, по которым за время рейда соскучились бойцы. В стороне от лагеря горели костры: готовили обед.

— Подготовь радиограмму генералу Строкачу, и займемся формированием команд, — приказал мне Бакрадзе.

Через полчаса радисты Вася и Клава уже отстукивали радиограммы с точными координатами и описанием посадочной площадки. А мы с командиром полка, помпохозом Федчуком и Тютеревым определили состав разгрузочно-погрузочных команд. Ответственность за охрану и обеспечение аэродрома возложили на командира второго батальона Тютерева. Подготовкой и отправкой раненых должен ведать доктор Зима.

Первый самолет мы ждали на третий день. Но уже утром следующего дня получили радиограмму из Киева от генерал-лейтенанта Строкача. «Вас понял. Ждите самолет. Сообщите погоду районе посадки». Погода в нашем районе стояла замечательная, и мы с радостью доложили об этом.

К вечеру все, кто имел отношение к приему самолетов, заняли свои места: охранение выставлено, разгрузочно-погрузочные команды были готовы к действиям, обоз с ранеными вытянулся вдоль лесной опушки, «поджигатели» — у мест, предназначенных для костров. Тютерев торжественно расхаживал по аэродрому с заряженными двухствольными ракетницами.

Встречать первые самолеты пришел и Василий Захарович Корж со своим начальником штаба Федотовым. Мы расположились вокруг дежурного костра.

— Признаться, я не поверил, когда вы сказали, что через два дня прилетит самолет, — сказал Василий Захарович. — Да и сейчас еще не совсем верю. Нередко случалось — сообщают «встречайте», а самолетов нет. И так изо дня в день.

— Бывает и так, — согласился Бакрадзе. — На озере Червонном мы полмесяца напрасно жгли костры. Но тогда подводила погода. Зарядили снежные бураны. Летом совсем другое дело. Редко когда получаются срывы.

— К сожалению, мы этим похвастаться не можем, — проговорил кто-то из белорусских партизан.

Ночь подходила к середине, когда с юго-востока послышался гул самолета. Бакрадзе подал команду: «Приготовиться!» Гул моторов нарастал.

— Вижу, летит! — закричал Боголюбов, указывая в сторону плавно скользящего по небу огонька.

Огромные языки пламени взметнулись вверх. Саша выпустил сигнальные ракеты. Вибрирующий звук моторов нарастал. Красный и зеленый огоньки появились над макушками деревьев. Ударили сильные лучи прожекторов, осветили ветки и стволы поваленных деревьев, а затем заскользили по гладкой поверхности площадки. Самолет коснулся колесами земли и покатился по освещенной полосе. Не дошел метров сто до леса, остановился у последнего костра, выключил прожектор, развернулся в обратном направлении и заглушил моторы. Открылась дверца, и в проеме появился летчик в комбинезоне.

— Привет ковпаковцам! — крикнул он, а когда прикрепили стремянку, соскочил на землю и предупредил: — Поторапливайтесь, через несколько минут прилетит второй…

Это был командир корабля Михайлов. Вслед за ним из самолета вышел второй пилот Володя Полевода — старый друг партизан.

На аэродроме все пришло в движение. Ящики с патронами, взрывчаткой, снарядами, мешки с одеждой, солью, махоркой, газетами, письмами… Все это партизаны быстро выгружали с самолета и укладывали на повозки. Загруженные повозки отводили в лес, а их место занимали свободные…

— Давайте раненых! — приказал Бакрадзе врачу Мирославу Зиме..

К самолету потянулась вереница носилок с тяжелоранеными. Послышались торопливые слова прощания, наказы быстрее выздоравливать, просьбы не забывать. Некоторые не выдержали, начали всхлипывать.

— А это, кацо, ни к чему, — успокаивал Бакрадзе, слегка поглаживая руку Ивана Сердюка.

— Да я ничего. Они сами текут, — оправдывался командир первого батальона.

— Мы с Бокаревым еще вернемся! — выкрикнул Гриша Дорофеев.

— Э, брат, не успеете, — ответил я.

Погрузка закончена. Помигав на прощанье бортовыми огнями, самолет взревел, взял разбег и оторвался от аэродрома, большой темной птицей проплыл над лесом и скрылся с глаз. Вскоре и гул моторов растаял в весенней ночи.

Не прошло и пяти минут с момента отлета первого самолета, а на посадку пошел второй…

— Вот это да! — восхищался генерал Корж. — Так воевать можно.

Каждую ночь генерал Строкач присылал нам один-два, а то и три самолета с грузом. За короткое время мы сумели отправить на Большую землю всех тяжелораненых. Доктор Зима развернул кипучую деятельность. Непонятно, когда он ухитрялся спать! Днем готовил раненых к отправке, обрабатывал раны, оформлял документы, заботился, чтобы все были одеты в чистое белье. Он не давал покоя ни командиру полка, ни мне, ни Федчуку, ни командирам подразделений, не говоря уже о медицинских сестрах, которые от усталости валились с ног, А ему все мало. Его даже интересовало — всем ли выданы боевые характеристики и заготовили ли наградные листы на достойных…

— Назначили его ответственным на свою голову, — жаловался помпохоз Федчук. — Он и меня доведет до госпиталя.

Аэродром работал полным ходом.

У дежурных костров всю ночь царило оживление. В ожидании самолетов партизаны вспоминали проведенные бои, прочитанные до войны книги, рассказывали занимательные истории. Особой популярностью пользовался Колесников. На Большой земле он видел много кинокартин и постановок в театрах, о которых мы и представления-то не имели. Рассказывал он весело, со своими комментариями, зачастую увиденное дополнял собственными выдумками.

Здесь же мы узнали о забавном случае, который произошел однажды с Юрой. В апреле, перед выступлением полка из Большого Рожина на аэродром Комарова, из штаба дивизии пришел связной и сообщил, что командира полка вызывают на совещание. Бакрадзе занимался подготовкой полка к выступлению и вместо себя послал моего заместителя по разведке.

В штабе дивизии Колесников тотчас же пронюхал от писарей, что на предстоящем совещании пойдет речь о подготовке к приему с Большой земли грузов, сбрасываемых с самолетов. Это было нашей давнишней мечтой: в последнее время личный состав полка избегал боев ввиду отсутствия боеприпасов. Пополнить запас патронов, мин, снарядов и оружия — было исключительной мечтой всех командиров. А когда наконец-то такая возможность улыбнулась, старший лейтенант заволновался.

На совещание прибыли командиры полков Кульбака и Брайко, командир кавдивизиона Ленкин, командир разведроты Клейн и заместитель командира артбатареи Михайликов. Колесников завел разговор с Петей Брайко издалека, начал жаловаться, что люди после рейда очень устали и нуждаются в отдыхе, ведь скоро вновь придется выступать!

— Какой же это, к дьяволу, отдых, если по ночам придется дежурить у костров, — с печальным выражением говорил Колесников. — И еще вопрос — какая будет погода, прилетит ли самолет. А потом ползай по лесу и болоту, собирай грузы, парашюты, веди бухгалтерию, доставляй в штаб дивизии. Если чего не так, то и неприятностей потом не оберешься. Нет, увольте! С меня достаточно того, что я принимал грузы в Польше…

Брайко слушал вначале как будто равнодушно.

Потом Юра сказал:

— Первый полк ни в коем случае не согласится ишачить на аэродроме в то время, как другие подразделения будут отсыпаться.

Петр Евсеевич сочувствующе закивал головой, затем задумчиво отошел в сторону и начал что-то нашептывать командиру второго полка.

Прибывших на совещание пригласили к командиру дивизии. Вершигора заговорил о предстоящем получении грузов с Большой земли, о подготовке площадки и организации охраны.

Колесников, сидевший рядом с Брайко, сделал кислую физиономию и тихо шепнул: «Пусть лучше поручает кавдивизиону или второму полку… Хватит выезжать на чужом горбу».

Брайко промолчал. Когда же командир дивизии закончил и ждал ответа присутствующих, Петр Евсеевич первым поднялся и начал витиевато отказываться.

— В прошедшем рейде третьему полку очень досталось. Народ устал, товарищ комдив, в отдыхе нуждается. К тому же по вашему приказанию почти весь полк занят оказанием помощи населению: дома строим, пашем… Я бы рад, но вы сами понимаете, — и, посмотрев на сидевшего рядом Колесникова.

Брайко, ехидно улыбнулся и прошептал: — Вот так-то! На нас хотел спихнуть? Не выйдет!

— Дюже устали, — подтвердил Кульбака, как только Брайко сел.

Кульбака еще не закончил, поднялся Колесников, сделал шаг вперед, выпятил грудь и молодецки гаркнул:

— Товарищ командир дивизии, если все отказываются, прошу поручить первому полку!

Брайко опешил. С недоумением он уставился на старшего лейтенанта, затем посмотрел на Кульбаку и пожал плечами. Наблюдавший за сценой Саша Ленкин заранее разгадал намерения Колесникова и теперь от души смеялся, покручивая пышный ус.

— Ваш же полк отправляется для подготовки другой площадки для приема самолетов с посадкой, — напомнил Вершигора.

— Здесь достаточно одной роты, — поспешил уверить Юра.

— Что ж, — подумав, согласился Петр Петрович. — Если у всех люди устали — поручим первому полку.

Брайко и Кульбака, перебивая друг друга, начали уверять командира дивизии, что они, дескать, не отказываются, просто докладывают состояние подразделений, и хотя люди действительно устали, готовы выполнить эту задачу. Однако Верши-гора не стал менять своего решения.

— Петр Евсеевич, как же ты попался на приманку старшего лейтенанта? — смеялся Саша Ленкин. — Это на тебя не похоже.

Брайко только развел руками, но ничего не ответил.

Колесников в полк вернулся веселый, доложил Бакрадзе. Командир полка оставил в распоряжении Юрия роту первого батальона под командованием Деянова.

Первое время все шло хорошо. Весь груз, сброшенный с самолетов, Юрий сдавал в штаб дивизии. Иногда парашюты с грузом относило далеко в сторону, в болото, тогда было трудно. Чтобы собрать все грузы, не хватало ночи, приходилось разыскивать и днем. Несколько мешков вообще не удалось найти. Словно сквозь землю провалились. Но в следующую ночь выяснилась причина, возмутившая всех ковпаковцев. Бойцы первой роты поймали нескольких партизан не из нашего отряда, которые тащили грузовой мешок с патронами. Оказалось, они с вечера подъезжали на повозке, останавливались в лесу вблизи площадки и, когда прилетал самолет, охотились за грузами. Как только груз относило в сторону, они быстро подбирали его и увозили.

Этот нечестный поступок наших соседей подсказал Юре озорную мысль. Он решил воспользоваться этим и утаить часть грузов. Так стали систематически не досчитываться одного мешка. Ругали соседей. А обоз первой роты разбухал. Когда же патроны стало некуда девать, Колесников начал вскрывать один мешок с автоматами, забирал их для полка, а вместо автоматов закладывал патроны.

Обо всем этом никто не подозревал. Выяснилось лишь 1 мая, когда в Большом Рожине Вершигора устроил парад. Были выведены все подразделения. Колесников, желая блеснуть, тоже вывел своих бойцов. Почти все были с новенькими автоматами. Первым это заметил Брайко и побежал к Вершигоре. Но вместо взбучки, которую ожидал Юрий, Вершигора рассмеялся и сказал: «И правильно сделал. За свое подразделение болеет».

— А патрончиков все-таки жаль, — сказал Тютерев, выслушав рассказ. Он одобрял действия Колесникова.

— Патроны вернутся, — уверенно ответил старший лейтенант.

— Как вернутся?

— Просто. Командиры полков сами от них откажутся. Не поднимут…

…О приеме самолетов ковпаковцами на аэродроме генерала Коржа прослышали белорусские партизаны отдаленных отрядов. Потянулись обозы с ранеными и больными. Многих привозили за сотни километров из глухих болотистых мест. Все они были окружены вниманием и заботой доктора Зимы и ковпаковцев. Некоторым представителям белорусских партизанских отрядов, сопровождавшим раненых, доставалось от нашего доктора.

— Откуда видно, что вы привезли раненых партизан? — кипятился Зима. — Ни врачебного заключения, ни боевой характеристики, даже справки о том, что воевал в партизанском отряде — нет…

— Не во всех отрядах есть врачи, — оправдывались виновники.

Здесь у меня произошла неожиданная встреча. Однажды утром мы возвратились с аэродрома в лагерь. Наскоро составив донесение генералу Строкачу о полученных грузах и отправленных раненых, я собрался было отдохнуть в своем шалаше. Не успел задремать, как услышал голос Александра Тютерева:

— Иван Иванович, к тебе пришли.

— Товарищ капитан, разрешите? — раздался знакомый глуховатый голос с волжским выговором.

Тут меня как ветром выдуло из шалаша. Передо мной стоял младший лейтенант Леша Калинин, Тот самый Леша, с которым я без малого два года назад прилетел в тыл врага. Но тогда он был сержантом. Вот уж кого не думал встретить, так это Калинина! Я считал его погибшим. Для этого были основания.

В группе разведчиков, с которыми меня перебросили через линию фронта летом 1942 года, было десять хлопцев и радистка. Моими помощниками были сержанты Алексей Калинин и Петр Кормелицын.

Во время одного из переходов мы напоролись на засаду, Леша был ранен в живот. Мы оставили его в семье путевого обходчика. Надеялись через некоторое время забрать Лешу с собой. Но этого сделать нам не удалось. Полицейские выследили Калинина, взяли в плен и передали немцам в глуховский лагерь военнопленных.

Нашим разведчикам удалось связаться с девушкой Галей, работавшей в лагерном лазарете. Ребята попросили ее помочь Леше вырваться из плена. Девушка пообещала, хотя и не верила в возможность побега. Это было в августе 1942 года. С тех пор прошло много времени. Мы далеко ушли от тех мест, где случилась трагедия с Лешей. О судьбе Калинина ничего не знали. И вдруг!

Леша почти не изменился, только чуть раздался в плечах и возмужал. Офицерские погоны придавали ему солидность. Все это я успел заметить, прежде чем попал в крепкие объятия друга.

Излишне описывать ту радость, которую вызвала наша встреча. Она понятна. Ведь и Леша ничего не знал о нас. Мы забросали друг друга вопросами.

И только сейчас я узнал, что Галя сдержала слово и помогла Леше убежать из плена. Выбрав удобный момент, она завернула Лешу в грязное белье, вывезла с территории лагеря и переправила в местный партизанский отряд. Калинин не остался в отряде, а перешел линию фронта и явился к начальнику разведки Чекмазову.

— Вот где была встреча! — сказал Калинин. — В Елец я пришел без документов. Большого труда стоило пробраться в разведотдел фронта. В приемной начальника много офицеров. На меня никто не обращал внимания. К счастью, адъютант полковника старший лейтенант Гаврилов узнал меня. Сначала он удивленно уставился на меня, потом спрашивает: «Калинин?» — «Калинин», — отвечаю. «Как же так? Ты же убит?» — «Был убит, а сейчас живой». — «Одну минутку», — сказал он и скрылся в кабинете начальника. Через минуту из кабинета выскочил полковник. Он расцеловал меня, схватил за руку и потащил в кабинет. У двери остановился и, обращаясь к ждавшим приема офицерам, сказал: «Извините, пожалуйста, случай необыкновенный».

Полковник Чекмазов долго и подробно расспрашивал меня о похождениях, то и дело восклицая: «Здорово! Замечательно!»

После этого мы не раз с ним беседовали. Пришлось иметь дело и с работниками особого отдела. Сомнение их взяло: не продался ли я. Десять раз заставляли писать обо всем. Наконец поверили.

Полковник Чекмазов дал мне отпуск на родину. А — когда я возвратился из отпуска, он предложил снова лететь в тыл врага. Мне присвоили звание младшего лейтенанта, дали группу разведчиков и забросили в Пинские леса.

— Чем же вы занимаетесь? — спросил я.

— Главным образом разведкой. Но и дороги минируем. На нашем счету четырнадцать эшелонов… Часто приходится драться с карателями, — ответил Леша. — Сейчас вынуждены заниматься только разведкой. Боеприпасов нет.

— Хорошо, что пришел. Как тебе удалось узнать, что я здесь?

— О вашем соединении добрая слава в народе ходит. Последнее время везде только и разговоров, что ковпаковцы вернулись из Польши и принимают самолеты и что на аэродроме командуют Бакрадзе и Бережной. Думаю, не наш ли это Бережной? Расспросил. Приметы сходятся. Не вытерпел, решил навестить… Пять суток добирался. И пешком, и верхом на лошади, а километров десять на лодке по речушке. Плыву и думаю, а вдруг не тот?

Двое суток пробыл Леша Калинин у меня в гостях, и мы никак не могли с ним наговориться. Он сожалел, что не смог встретиться с остальными десантниками. Они находились далеко от аэродрома в Большом Рожине.

— Может, к нам присоединишься? — спросил я друга. Мне не хотелось с ним расставаться.

— С большой радостью сделал бы это, но не могу, — ответил Калинин. — Выполняю специальное задание.

Уезжая от нас, он увез двести килограммов тола и несколько тысяч патронов.

Это была наша последняя встреча. Уже после войны я от генерала Чекмазова узнал, что Алексей Родионович Калинин погиб в бою 15 октября 1944 года.