Долгожданная встреча
Долгожданная встреча
Партизанская дивизия вышла на коммуникации противника в Барановичской области. Местность открытая. Гарнизоны противника малочисленные, да и те, чувствуя неустойку на фронте, были на колесах, жили тревожной жизнью. При встрече с партизанами не оказывали особого сопротивления.
На большаке Несвиж—Снов — Барановичи эскадрон Зезюлина встретился с большой группой немцев. Партизаны уничтожили два грузовика с боеприпасами, авторемонтную мастерскую и шесть гитлеровцев. Одного захватили в плен. Остальные немцы разбежались и, пользуясь ночной теменью, скрылись.
В эту же ночь рота Андрея Бородового, из батальона Тютерева, уничтожила охрану железнодорожного переезда на перегоне Хвоево—Погорельцы, ликвидировала гарнизон противника в фольварке Чельняково и захватила шесть танкеток и другое вооружение.
Не успели расположиться на дневку, в хутор Задзвея примчался запыхавшийся связной от сержанта Барсукова.
— Немцы! — выпалил он. — Много немцев!
— Успокойся. Толком доложи: где и сколько?
— Колонна автомашин с пехотой, артиллерия… Движутся по дороге из Мира на Барановичи, — более спокойно доложил разведчик Звягин. — Сколько? Много. Хвоста колонны не видно. Прошли Большие Жуховичи. Барсуков с ребятами следит за их передвижением.
— Доложите в штаб дивизии. Полку объявите тревогу! Идем на перехват, — приказал Бакрадзе.
Через несколько минут подразделения уже ждали на улице. Я пошел со вторым батальоном.
Задачи командирам рот Тютерев поставил на ходу.
К месту подоспели вовремя. На склоне высотки в кустарнике нас встретили разведчики.
— Минут десять, как проехала разведка противника, — доложил Барсуков. — Вот-вот появится колонна.
И действительно, не прошло и пяти минут, послышался гул моторов, а затем из-за рощицы вынырнула автомашина, за ней вторая, третья… Всего девять грузовиков с пехотой и двумя легкими орудиями.
— Охранение, — сказал Барсуков.
Машины двигались медленно, переваливаясь из стороны в сторону и подымая тучи пыли на ухабистой проселочной дороге. Солдаты, серые от пыли, сидели в кузовах плотными рядами, автоматы и карабины держали зажатыми между колен.
Мы пропустили охранение и начали располагать роты. От кустов, где залег второй батальон, до дороги метров двести. Посевы мешали обстрелу. Пришлось орудие поставить на бугре для стрельбы прямой наводкой, а пехоту продвинуть вперед метров на сто. Залегли в борозде на меже. Справа заняла оборону рота Бородового. Слева, со стороны Вольны — рота Касинцева.
Навстречу вражеской колонне к Полонечке выслали дозор. В его обязанность входило — следить, чтобы противник не обошел справа.
Ждать пришлось недолго. Сначала послышался рев моторов, а затем там, где дорога взбиралась на бугор, появилась легковая машина, за ней потянулась целая вереница тупорылых грузовиков с пехотой и грузами. Часть машин — крытые. Колонну в два десятка грузовиков замыкали бронемашина и танк. В полукилометре за первой колонной двигалась вторая, состоявшая из двадцати трех автомобилей с грузом. И эту колонну прикрывали танк и танкетка. Правее, за рощицей, поднималось и быстро приближалось густое облако пыли. Воздух наполнен ревом моторов и лязгом гусениц.
— Видно, колонне не будет конца. Что-то Давид Ильич с Шумейко молчат? Не проморгать бы, — забеспокоился Тютерев, наблюдая за дорогой.
Я и сам начал испытывать тревогу. По времени вроде бы немцы должны подойти к засаде первого батальона. Успел ли Шумейко заминировать дорогу? Но в это время, рассеивая все наши сомнения, слева раздались два взрыва. Вслед за взрывами послышалась отдаленная пулеметная и автоматная стрельба.
— Начнем? — спросил Саша.
— Давай!
Тютерев вскочил на ноги и, прежде чем выпустить ракету, во весь голос скомандовал:
— Батальон, по фашистам, огонь!
Хлопнул выстрел, ракета с шипеньем взвилась ввысь, лопнула над немецкой колонной и, мигая, начала падать на дорогу. Партизаны открыли огонь по машинам.
Стараясь выйти из-под обстрела, колонна развила огромную скорость. Машина за машиной пролетали мимо нас.
— По кабинам, по кабинам бейте! — кричал комбат, вспоминая всех святых…
Одиннадцать машин проскочили невредимыми, двенадцатая заюлила на дороге. Следовавший за ней грузовик на полном ходу врезался в ее кузов. Обе машины развернулись и остановились, загородив проезд. И тут же, как по команде, вспыхнули два грузовика в середине колонны.
Перепуганные гитлеровцы повыскакивали из машин и на четвереньках поспешили скрыться в посевах по ту сторону дороги. Несколько шоферов-смельчаков не растерялись. Чудом развернули автомашины, перемахнули через кювет и, сопровождаемые огнем партизанских пулеметов и бронебоек, умчались обратно. Танк повернулся в нашу сторону и поливал пулеметным огнем оборону батальона, время от времени посылая снаряды в направлении нашей пушки. Танкетка, осыпаемая градом пуль и снарядов, как собачонка, ерзала, стараясь укрыться за броней танка. Но это ей не удалось. Скоро она остановилась, выпустила густое облако дыма и вспыхнула.
— Бронебойщики, по танку! — крикнул я в пылу боя, хотя этого и не требовалось. Бронебойщики и артиллеристы сами понимали, что главной для них целью является танк, и не выпускали его из вида.
Часть гитлеровцев залегла у машин и отстреливалась. И лишь после того, как вспыхнула танкетка, а потом и танк, прекратили стрельбу и попытались укрыться в посевах.
— Бычков, выделите взвод для преследования! — приказал комбат.
— Первый взвод, за мной! — подал команду рыжеусый волгарь Петр Бычков — помощник командира роты — и первым бросился на врага.
Чуть правее из посевов выскочила группа партизан четвертой роты и стала преследовать удиравшего противника…
А на участке первого батальона продолжалась перестрелка. Там обстановка сложилась несколько иначе. Как только на минах подорвались легковая и грузовая автомашины, партизаны накрыли огнем гитлеровскую колонну. Шоферы бросили передние машины и в панике бежали. Автоматчики залегли за дорогой. Партизаны увлеклись боем с пехотой и упустили бронемашину и около десяти автомашин, оказавшихся вне зоны обстрела первого батальона. Машины свернули на полевую дорогу и устремились на Городище.
Партизанским бронебойщикам никак не удавалось подбить танк. Он, неуязвимый, утюжил дорогу, прикрывая пехоту. Когда же один за другим загорелись шесть грузовиков, а сопротивление пехоты почти прекратилось, танкисты поняли бесполезность своих действий и решили прорваться вперед. Танк обошел горящие машины и наскочил на мину. Экипажу ничего не оставалось, как сдаться в плен. Их примеру последовали еще двенадцать гитлеровцев.
Бой утихал. Слышались лишь редкие короткие автоматные очереди партизан, вылавливающих фашистов в посевах, да беспорядочная трескотня патронов в горящих машинах.
Бой первого полка длился чуть больше часа. Противник потерял два средних танка, танкетку, двадцать две автомашины с различным грузом и свыше шестидесяти солдат и офицеров.
Отгремели последние выстрелы. В знойном небе повисла благодатная тишина, тишина, которая особенно заметна после боя. Закроешь глаза и не верится, что всего несколько минут назад здесь шла смертельная схватка с врагом. Но удивительно, такая гнетущая тишина меня всегда тревожила, заставляла настораживаться. Она таила в себе неприятные неожиданности. Как говорится, затишье перед бурей.
И буря грянула.
Противник подтянул свежие силы и начал наступление, стремясь во что бы то ни стало расчистить путь на Барановичи. В ход пустил пехоту, усиленную большим количеством артиллерии и минометов.
Первый удар пришелся по батальону Тютерева. Силы были явно на стороне противника. Однако партизаны не оставили рубежа до подхода Бакрадзе с ротами первого батальона. Полк вступил в тяжелый длительный бой.
Путь гитлеровцам на Барановичи был прегражден. Пятнадцатикилометровый участок дороги до местечка Мир был запружен автомашинами, артиллерией. Немецкое командование бросало в бой все новые подразделения. Мы с трудом сдерживали напор врага. Неожиданно пришла помощь. Вершигора, получив от Бакрадзе донесения о тяжелом положении полка, прислал на усиление артиллерийскую батарею.
— Прибыл в ваше распоряжение, — молодцевато доложил Михайликов.
— Вовремя прибыл, кацо, — обрадовался Бакрадзе. — Как дела у Брайко и Кульбаки?
— Нормально. Засады второго и третьего полков действуют в нескольких километрах восточнее… Противник паникует. Наши нахватали уйму пленных. Нас принимают за десантный части Красной Армии, усиленные артиллерией и танками.
— Обстановку на нашем участке видишь? Разворачивай батарею, — распорядился Бакрадзе.
Вступление в бой семидесятишестимиллиметровых орудий и успешные действия подразделений второго и третьего полков внесли перелом в ход боя. А тут еще налетели наши штурмовики. Противник в результате семичасового боя понес тяжелые потери. У фашистов отпала охота повторять попытку прорваться на Барановичи. От местечка Мир они вынуждены были повернуть на Новогрудок.
Взяв инициативу в свои руки, партизаны не оставили в покое немецкую колонну, преследуя ее по всем направлениям. Большую роль играли минеры. Особенно удачными были диверсии, проводимые ночью минерами Кальницкого и Дубиллера.
В конце дня дивизия возобновила движение на северо-восток к большаку Столбцы—Мир. Ночью с востока отчетливо доносилась артиллерийская канонада. Видно, наши фронтовые части поджимали врага.
На рассвете второго июля 1944 года Брайко с полком подошел к селам Подлесье и Езеры. По дороге из Столбцов на Мир сплошным потоком двигались фашистские автомашины, пехота, артиллерия, танки, обозы… Здесь творилось подобное тому, что мы видели на автостраде Москва—Варшава. Полк занял круговую оборону в селе Езеры и небольшом сосновом лесу, подходившем к большаку, заминировал все дороги, а также организовал тщательную разведку. В сторону Столбцов и Мира направили диверсионные группы.
От нашего полка одна ударная группа, усиленная конной разведкой, во главе с Колесниковым и Коровченко ушла к железной дороге Столбцы—Барановичи. К утру следующего дня на взмыленном коне прискакал связной. Он вбежал в штаб полка настолько возбужденным, что Тютерев и на этот раз не преминул поддеть:
— Тише, товарищи, Юрий Антонович с моим начальником штаба прислали гонца: Гитлера небось поймали…
— До хвюрера покамест ще не добралысь, — ответил краснощекий, дюжий парень Гриша Филоненко, исполнявший при Колесникове функции связного «по особо важным поручениям». — Але ж три эшелона с танками та самоходками прибралы к рукам…
— На одной мине — три эшелона? Ого-го! — съязвил Саша.
— А мы без мины. Целехонькие досталысь…
— Тютерев, перестань! А ты толком докладывай, — вмешался я.
Филоненко рассказал, что к полустанку на перегоне Столбцы—Городея прибыло три эшелона. Колесников и Коровченко решили запереть их. Разрушили путь в нескольких местах, а затем налетели на полустанок. Охрана оказалась сильной. Три часа потребовалось, чтобы расправиться с нею. Паровозы стояли на парах. Но ни в одном из них — ни души. Только когда партизаны полностью овладели полустанком, из кустов прибежали железнодорожники. «Братцы, ребятушки, соколики наши родимые, наконец-то!» — запричитали они наперебой, «Кто такие?»— спросил Колесников. «Тутошние!» — «Почему столько эшелонов скопилось на полустанке?» — спросил вновь Колесников. «Э-э, товарищи, понимать надо!»
Оказалось, что машинисты наши — русские и белорусы.
— Какой резон им в Германию ехать? — пояснил стрелочник. — Вот и задержка. А когда, чуем, свои налетели на станцию, — мы попрятались…
Связной доложил, что Колесников и Коровченко с партизанами остались охранять эшелоны.
— Меня прислали узнать, шо робить с эшелонами. Там одни танки, самоходки, тягачи, автомашины, — закончил Филоненко.
Не верилось. Неужели в действительности три эшелона с танками? Посоветовавшись с Бакрадзе, я решил немедленно отправиться со связным и разведчиками на станцию.
На полустанке нас встретили Колесников и Коровченко.
— Товарищ начальник штаба, опись танков, самоходок и прочих грузов составлена, — доложил Колесников.
— Все учли? — спросил я, осматривая трофеи.
— Да что вы! Разве тут учтешь? — заметил довольный командир роты Андрей Бородовой.
Начали осмотр эшелонов. Какого только груза здесь не было! Танки (правда, не так много, как представлялось из доклада связного), автомашины, самоходки, тягачи, ящики с патронами и новенькими автоматами… Несколько вагонов забиты радиостанциями, телефонными аппаратами, катушками с телефонным кабелем и другим имуществом связи.
— Это особенно ценный груз, — сказал Колесников, когда мы подошли к вагонам, охраняемым часовыми. — Два вагона со штабными документами. Я приказал никого в вагоны не допускать..
Мы рассматривали богатые трофеи. Оружие, танки и автомашины попали в руки партизан, не побывав в бою.
От эшелонов нас оторвал голос наблюдателя:
— Группа противника приближается к полустанку!
Коровченко подал команду «к бою!». Роты заняли заранее указанные им места.
От рощицы крадучись пробиралась группа вооруженных. Насчитали восемь человек.
— Не стрелять. Подпустить и захватить живыми, — предупредил я ротных, а те своих бойцов.
Колесников забрался на паровоз и оттуда наблюдал в бинокль за приближающейся группой.
— Справа еще восемь человек, — доложил Юра. Внимательно присмотрелся и вдруг закричал — Не стрелять! Кажется, наши! Да, да, наши! В пилотках, с ППШ…
Он спрыгнул с паровоза и побежал навстречу красноармейцам. Когда вооруженные приблизились, теперь и мы увидели, что это красноармейцы. Одежду и оружие можно было различить простым глазом.
Увидев бегущего к ним человека, красноармейцы залегли. Только теперь я спохватился, что Колесников одет в немецкую форму. Фронтовые разведчики могут принять его за фашиста. Высказал свое опасение начальнику штаба батальона.
— Не будут они палить по одному человеку, — успокоил меня Коровченко.
— Знаешь что? Запевай «Катюшу». Пусть знают — здесь свои.
Кто-то из партизан во всю глотку затянул песню. Подхватили остальные. Собрались в одно место, не маскируясь. Видимо, слова песни долетели до разведчиков. Они поднялись и пошли на сближение с Юрой.
Колесников, не доходя шагов пятидесяти до красноармейцев, снял фуражку, запустил ее в воздух, с криком «ура» бросился вперед. Партизаны не утерпели и тоже побежали встречать фронтовиков. Начались рукопожатия, крепкие объятия… А к полустанку с разных сторон группами подходили красноармейцы. Всего их набралось более полсотни человек. Командовал ими молодой лейтенант.
Это была разведка конно-механизированной группы, созданной на базе четвертого гвардейского казачьего корпуса, которым командовал генерал Плиев. Встреча с Красной Армией, которой мы так долго ждали, состоялась! Через некоторое время прибыли танкисты. Им Колесников и передал эшелоны с грузом. Все честь по чести, даже расписку потребовал… С собой мы прихватили лишь несколько ящиков с пистолетами и…шпротами.
На полпути к дивизии нас насторожила стрельба и частые разрывы снарядов и мин на большаке Столбцы—Мир. Над дорогой кружилось звено наших «илов».
На месте нам сказали, что бой ведет третий полк. Брайко узнал о приближении передовых советских частей и повел полк в атаку на немецкую колонну, отступавшую на Мир. Гитлеровцы, подгоняемые конно-механизированной группой генерала Плиева, бросили технику и разбежались. Партизаны расчистили большак и с ходу овладели местечком Мир. Здесь произошла вторая встреча с передовыми частями 1-го Белорусского фронта.
Не обошлось без недоразумений. Партизаны приняли фронтовую разведку за немцев. Те, в свою очередь, наших приняли за противника. Вспыхнула перестрелка. Недоразумение быстро ликвидировали. Потерь ни с той ни с другой стороны не было. Все же фронтовики с недоверием отнеслись к партизанам, одетым, большей частью, в немецкую одежду.
— Кто вы такие? — спросил один из красноармейцев.
— Ковпаковцы, — ответил чернобровый, шустрый Коля Черников.
— Это мы сейчас проверим, — сказал красноармеец и позвал: —Боровских, подойди сюда!
На зов вышел невысокий, белолицый парень. Увидав его, Черников обрадовался.
— Павлик! Откуда? Вот так встреча!
— Колька Черников? Здорово! — Боровских кинулся обнимать партизана.
Красноармейцы и партизаны смотрели на обнимающихся с недоумением.
— Да что вы, не узнаете Пашку Боровских? — спросил Черников товарищей. — Это же наш, ковпаковец. Мы его, раненого, отправили с Князь-озера!
— Бывает же так! — отозвался красноармеец постарше. — Полтора года, как расстались, и вдруг — встреча!
От недоверия не осталось и следа. Партизаны угощали фронтовиков самосадом, а те предлагали нашим папиросы и сигареты…
Подразделения нашего полка на дневку расположились в лесу недалеко от Мира. Здесь нам пришлось расстаться с командиром первого батальона капитаном Шумейко.
Произошло это неожиданно. Как-то Бакрадзе отозвал меня в сторону и сказал:
— Что будем делать с Шумейко?
— В чем дело? — удивился я.
— Он совсем больной. Командовать батальоном не может.
И Бакрадзе рассказал, что давно замечает, как трудно приходится Николаю Гавриловичу. Он страдает одышкой. Особенно это проявилось, когда батальоны спешили в засаду на большак под Барановичами.
— Понимаешь, Вано, думал, помрет… Пришлось посадить его на подводу, — рассказывал Давид. — Надо отправить на Большую землю, пусть подлечится, иначе пропадет человек. Пули пощадили, так болезнь доконает.
Что поделаешь…
Шумейко я знал с лета 1942 года. Это один из ветеранов соединения… Возглавлял разведку Глуховского отряда, потом был начальником штаба батальона, недавно принял первый батальон. Отличался олимпийским спокойствием. Ничто не могло заставить Николая Гавриловича потерять спокойствие. Внешне казалось — это человек стальных нервов и богатырского здоровья. На самом деле не так… Жаль было расставаться с этим хорошим командиром.
Не откладывая, я заготовил документы. Проводить товарища собрались многие партизаны. В знак уважения ему вручили трофейный аккордеон. Николай Гаврилович Шумейко был растроган вниманием.
Так мы расстались еще с одним боевым товарищем.