Па путях отступления немцев

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Па путях отступления немцев

Совершив два перехода, партизанская дивизия имени С. А. Ковпака в третий раз форсировала Неман, на двенадцать километров углубилась в тыл врага и расположилась на хуторах южнее местечка Щучин Гродненской области. Подразделения заняли круговую оборону. Во всех направлениях ушли разведывательные группы.

К полудню от командира взвода батальонной разведки сержанта Барсукова поступило донесение:

«По шоссе Щучин—Волковыск, Щучин—Гродно и по прилегающим к ним проселочным дорогам наблюдается интенсивное движение автоколонн противника с живой силой и техникой, преимущественно артиллерией…»

В штаб полка немедленно были вызваны Тютерев и майор Мороз — начальник штаба первого батальона.

Не дожидаясь возвращения командира полка из штаба дивизии, куда он был вызван, я поставил перед прибывшими офицерами задачу: приостановить движение фашистских колонн.

Батальоны тотчас же снялись с обороны и направились на задание. Первый батальон возглавил старший лейтенант Колесников, который, после того как отправили Шумейко, шефствовал над батальоном. Проводив батальоны, я отправил донесение в штаб дивизии и занялся организацией боевого охранения. Пришлось расположить в оборону комендантский взвод, ездовых и даже часть больных, которые не могли идти с ротами на задание. Противотанковые орудия и взвод бронебойщиков перекрыли дороги, подходившие к хутору.

Был знойный июльский день. Откуда-то с востока, даже несколько южнее, доносилась артиллерийская канонада. Наши войска преследовали врага, стараясь не давать ему передышки. Примерно часа через два послышались отдаленные взрывы с юго-западной стороны, куда ушли наши батальоны.

— Слышишь? — настороженно спросил меня Бакрадзе, вернувшийся к тому времени из штаба дивизии.

Мы прислушались. Взрывы то учащались, то редели. Судя по взрывам, била немецкая артиллерия. Наши взяли с собой лишь противотанковые сорокапятимиллиметровые орудия.

— Тютерев и Колесников начали, — сказал я. — По всему видно, ввязались в драку с сильным противником. Боюсь, как бы их там не поколотили.

— Не поколотят, — уверенно сказал Бакрадзе. — Лишь бы немецкие самолеты не налетели.

Это беспокоило и меня. Выступили-то они среди белого дня, окунулись в самую гущу отступающих гитлеровских войск, которых кругом было более чем достаточно.

Мы стояли, тревожась за своих, прислушивались к бою и перекидывались репликами. Из-за дальности пулеметной и автоматной стрельбы не было слышно. Скоро взрывов стало меньше, а еще через некоторое время они и вовсе прекратились. Мы беспокоились за исход боя.

С востока гул канонады накатывался. До нас донеслись выстрелы автоматической пушки и пулеметная дробь, вдали замелькали наши штурмовики. Они кружились над лесом, обстреливали, бомбили. По-видимому, наши войска сломили сопротивление противника.

— Смотри, смотри — вот дают жизни фашистам! — радовался я, наблюдая за самолетами. Там во многих местах поднимались клубы густого черного дыма. — Это уже близко.

— Как бы эта радость не обернулась для нас обратной стороной, — охладил меня Бакрадзе.

— Почему? — удивился я.

— Убегая, гитлеровцы могут напасть на тылы полка, а нам и защититься нечем.

— Всех, кого можно, я расположил в оборону.

— Подумаешь, оборона — два десятка ездовых и десять человек из комендантского взвода. Надо всех их перебросить на восточную окраину. Пойду туда, а ты оставайся с орудием…

Опасения командира полка вскоре подтвердились. Оставляя за собой хвост серо-бурой пыли, по проселку с востока приближалась к хутору колонна автомашин. У наших пулеметчиков, оборонявшихся на восточной окраине хутора, не выдержали нервы. Они открыли огонь, когда до противника было более полукилометра. Немецкие автомашины остановились, потом повернули вправо и, перебравшись на другой проселок, двинулись в обход хутора с севера.

Проехав километра три, гитлеровцы напоролись на кавдивизион Ленкина и подразделения полка Кульбаки. Завязался короткий бой. Немцы побросали машины и разбежались по рощам и посевам. Но в погоню за ними кинулись наши кавалеристы…

Мы ждали возвращения батальона. По времени должны бы вернуться. Я стоял у противотанковой пушки и слушал интригующий рассказ политрука роты Прутковского о том, как накануне его земляк Вася Зяблицкий со своим взводом разведчиков взял в плен два десятка гитлеровских солдат. Не успел политрук досказать одну забавную сценку пленения фашистов, как из-за кустарника вдруг вынырнула легковая автомашина. Это произошло настолько внезапно, что расчет, не дожидаясь моей команды, бросился к орудию. Наводчик торопливо завертел маховик наводки, опуская ствол пушчонки.

— В радиатор» в радиатор целься! Бронебойщики — по шоферу! — кричал я, уверенный, что мои хлопцы хотят подпустить автомобиль ближе, чтобы наверняка сразить его.

Однако машина остановилась. Видимо, заметили нас. И прежде, чем командир орудия успел скомандовать «огонь», из автомашины выскочил человек в немецкой форме и начал размахивать руками.

Мы поразились: вроде это Юра Колесников. Не своим голосом он кричал:

— Стой! Свои! Я еще жить хочу…

Мы никак не могли понять, откуда взялся Колесников, да еще на столь шикарной немецкой автомашине. Не верилось глазам. Артиллеристы тоже узнали старшего лейтенанта и облегченно вздохнули. Ведь еще несколько секунд, и кто знает… Пушкари наши, да и бронебойщики, мимо цели очень редко стреляли, тем более на таком близком расстоянии…

— Что же ты без предупреждения прешь? — напал я на своего помощника, когда он подъехал на машине.

— Хотелось быстрее доложить результаты операции, — скороговоркой ответил Колесников и кивнул на сидящего в машине пассажира.

— Но эта поспешность могла стоить жизни тебе и тем, кто с тобой…

В машине, кроме Колесникова, были старшина Боголюбов, пулеметчик Исаев — любимец Юры и пленный немец, здоровенный детина.

— Как машинёнка? Нравится? — спросил старший лейтенант, нервно покусывая свои рыжеватые усики.

— Ничего особенного, — ответил я. — Мы таких немало уничтожили…

— Знаю, — сухо согласился Колесников. — Но те не в счет «Как думаешь, от кого эта досталась нам?

— Понятия не имею, — пожал я плечами и в шутку добавил — Может, от фюрера?

— Не от самого бесноватого, но почти, — почему-то сердито ответил Юра и вздохнул.

— Точно! — подтвердил Боголюбов. — От генерала одного — командира немецкой дивизии…

Я посмотрел на Юру. Бледный, с крепко поджатыми губами, он переминался с ноги на ногу. Такое с ним случалось в минуты крайнего расстройства.

— Можешь убедиться, — пробурчал Юра и, указав на вылезавшего из машины немца, добавил — Личный шофер генерала.

Колесников что-то рявкнул пленному по-немецки. Гитлеровец вмиг вытянулся, щелкнул каблуками и, опустив одновременно руки по швам, отчеканил неведомые нам слова, из которых мы уловили «дивизионе генералы.

Юра оттолкнул пленного от машины, открыл дверцу и извлек новенькую шинель с блестевшей серо-зеленой шелковой подкладкой, мундир со всеми генеральскими регалиями, крестами, бляхами и прочими причиндалами, которыми так любили украшаться высшие представители вермахта. Но нас поразило, что среди побрякушек был и значок члена гитлеровского рейхстага.

— А вот и карта с обстановкой района Немана, документики, удостоверяющие личность герра генерала, — произнес Колесников гем же недружелюбным тоном и вновь полез в машину. Выбросил оттуда какие-то мелкие вещицы, бинокль и большой никелированный термос. Открыв его, Юра понюхал и передернулся:

— Кофе, кажется…с ромом.

— Все это хорошо — кофе с ромом, — не выдержал я, — но сам генерал-то где?

— Генерал? — переспросил грустно Колесников.

— Ну да, — поддакнул и политрук Прутковский, также не понимавший, почему Юрий, обычно разговорчивый, теперь отделывается отговорками.

Причину всего этого раскрыл старшина Боголюбов.

Согласно заданию Колесников и начальник штаба майор Мороз повели партизан в намеченный район действия. В пути следования головной дозор полковой разведки с ходу захватил железнодорожный переезд. Среди взятых в плен охранников были и два итальянца. Один из них — смуглолицый, худощавый, с посеребренной нашивкой на рукаве сердженти мажори[25] привлек к себе внимание партизанского разведчика своей необыкновенной подвижностью и словоохотливостью. К тому же Колесников умел располагать к себе такого рода людей. «Адъютантом» у него одно время был француз Мишо Легре. Теперь этот только что взятый в плен итальянец стал вдруг проявлять инициативу, указывая на уязвимые места фашистов, расположение охраны и укреплений.

— Глядим, — сказал Боголюбов, — калякает наш старший лейтенант с итальянцем, ну, прямо, как со своим, вовсю!

Было установлено, что примерно в трех-четырех километрах от переезда в городе Мосты гитлеровский гарнизон готовится отступать. С противоположной стороны моста приближались наступающие части Советской Армии. Гитлеровцы, однако, не собирались уйти, предварительно не взорвав ряд важнейших военных и хозяйственных объектов. Среди них были железнодорожная станция и депо, а главное — железобетонный мост через реку Неман. Немцы рассчитывали, что благодаря этому удастся задержать форсирование нашими войсками крупного водного рубежа.

Оценив создавшееся положение, Колесников и Мороз всеми силами батальона ударили по фашистскому гарнизону в городе Мосты, нацелив основные усилия в направлении переправы.

В момент атаки партизан у моста находилась на трех автомашинах подрывная команда фашистов. Подтверждались показания пленного итальянца. Больше того, итальянец проникся уважением к Колесникову и симпатией к советским партизанам или же старался спасти свою жизнь, и во время атаки вырывался вперед, показывая, каким путем легче пробраться к мосту с меньшими потерями.

Партизаны пробрались к виадуку с той стороны, откуда немцы меньше всего их ждали. Установили противотанковую пушку в непосредственной близости от дзотов, откуда немецкие пулеметчики прикрывали прицельным огнем, работу своих саперов на мосту…

Пока партизанская пушка расстреливала прямой наводкой укрепления немцев, а несколько, пулеметчиков отвлекали внимание фашистов, рота Деянова прорвалась к мосту и атаковала подрывную команду. Когда овладели мостом и допросили пленных, то оказалось, что до взрыва моста оставались считанные минуты.

Тем временем от начальника штаба батальона Мороза было получено сообщение об обезвреживании железнодорожной станции и депо.

Овладев полностью городом Мосты, переправой через Неман, Колесников наиболее толковых и лихих разведчиков направил по мосту на связь с частями Советской Армии, подступавшими к городу.

Вдруг с наблюдательного пункта от командира второй роты Халупенко поступило донесение: к городу мчится легковая автомашина.

Группа партизан тотчас же вскочила на коней и бросилась на перехват машины. Пассажиры ее, видимо, были уверены, что гарнизон немцев по-прежнему продолжает удерживать город. Ничего не подозревая, они вкатили на полном ходу в город. Их встретил Колесников в своем обычном облачении: немецкий френч с зеленым бархатным воротником и венгерские брюки с кожаными леями. Он поднял руку. «Оппель-капитан» вроде сбавил ход, но не остановился, прошмыгнул, обдав пылью старшего лейтенанта. Тут же по машине ударили из бронебойки. Попадание было удачным: прострелили капот. Шофер растерялся, и машина съехала в кювет. Ее пассажиры — немецкий генерал и шофер оказались в «объятиях» партизан. Вмиг пленных обезоружили, обыскали, а ретивые разведчики «разжаловали» высокопоставленного фашиста, сняв с него френч с побрякушками.

Перепуганного генерала партизаны проводили к одной из хат и втолкнули в темный чулан. Колесников приказал Морозу организовать охрану, глаз не спускать с пленного. Сам же умчался на коне к мосту, где полным ходом шло разминирование. Но не успел подъехать к мосту и отдать кое-какие распоряжения, как вслед за ним прискакал разведчик с донесением: с востока подходила к городу колонна немцев.

Положение осложнялось. Старший лейтенант поспешил в штаб батальона. Мороз был встревожен.

— Наверное, немцы хотят создать 9 Мостах опорный пункт, — сказал майор. — Мост они, конечно, сразу же взорвут, как только займут город.

— В отношении опорного пункта — вряд ли… Что же касается взрыва моста, то мы не допустим, — твердо сказал Колесников. — Сдать такой мост — преступление! Это же не только переправа, но и плацдарм для наступления наших войск.

Взвесив обстановку, Колесников и Мороз на входе в город подготовили достойную встречу фашистской колонне, командование которой не подозревало, что город уже в руках советских партизан. Деянов и Халупенко расположили роты в оборону.

Как только колонна вступила в город, партизаны открыли шквальный огонь из всех видов оружия. Гитлеровцы, не успевшие развернуться в боевой порядок, в короткий срок были смяты, частью уничтожены, частью рассеяны. Это оказался 122-й артиллерийский полк 50-й немецкой дивизии. Немецкая часть была разгромлена на марше. Вся ее материальная часть досталась партизанам.

В городе воцарилась тишина. Но опять не надолго. На окраине города неожиданно разразилась стрельба. Когда старший лейтенант прискакал на взмыленном коне к месту, где был расположен штаб, Мороз его встретил бледный и взволнованный. Оказалось, что пленный генерал сбежал. Его заперли в темном чулане, а там в стене было окошко, заложенное мешком с соломой, о существовании которого никто из партизан не подозревал. Мороз оставил, как положено, для охраны пулеметный расчет. Но гитлеровец обнаружил лазейку, вылез и задворками, на четвереньках устремился в высокую рожь. Когда партизаны спохватились, гитлеровец был уже далеко. Открыли стрельбу, начали прочесывать рожь, но безрезультатно. Генералу удалось добраться до леса. Сколько ни искали беглеца, как ни прочесывали кустарник и лес — найти фашиста не удалось. Словно сквозь землю провалился…

Колесников накинулся на Мороза с упреками. Тот разводил руками и оправдывался. «Кто же мог подумать, что такой высокопоставленный фашист опустится до положения мелкого воришки и рискнет…»

— Быть бы старшему лейтенанту Героем Советского Союза, не упусти майор Мороз пленного генерала, — подковырнул старшина Боголюбов.

— Не в геройстве дело. Не за награды воюем. Генерал — ценный «язык». Понимать надо! Представляете, сколько бы он мог нам рассказать? Ух, этот мороженый! — все еще не успокоившись, отпарировал Колесников. -

…Пока Боголюбов и Колесников рассказывали об этих событиях, подошли батальоны, привели с собой пленных. Второму батальону тоже удалось разгромить роту немецкой пехоты. Во время допроса пленный ефрейтор из артполка рассказал, что генерал командиром дивизии назначен совсем недавно. Вчера на совещании командиров частей и специальных подразделений генерал заявил: «Положение наше серьезное, но я дал клятву фюреру — задание выполнить, людей спасти, а технику сохранить… Я не пойду по стопам моего предшественника, который в трудную минуту оставил вас и бежал…»

— Интересно, кто его предшественник? — поинтересовался Прутковский.

— Это не так важно, — отозвался Тютерев. — Жаль, что генерала прошляпили.

— Здорово генерал выполнил клятву! По всем статьям: технику в сохранности оставил нам, людей бросил, и тоже большинство попало к нам, а что касается задания, этот вопрос сам собой отпадает, — засмеялся Прутковский.

— Не горюй, Юра, — решил я подбодрить своего помощника. — Не сошелся свет клином на одном генерале. Теперь они будут чаще попадаться. Вы и так свершили большое дело. Предотвратить взрыв такого моста и передать его Красной Армии — это поважнее одного генерала.

— А плацдарм, который мы передали фронтовым частям! — дополнил Боголюбов.

В полк завернули дивизионные разведчики во главе с Робертом Клейном.

— Видал, какую птицу отхватил Юрка, — сказал Тютерев, указывая на машину. — Мне на «оппель-капитане» всего один раз приходилось ездить. Хочешь, Роберт Александрович, с ветерком?

— С удовольствием, — согласился Клейн. Оба они были страстными автомобилистами.

Они уселись в машину. Тютерев завел мотор, включил скорость и дал газ. «Оппель» сорвался с места, обдал нас дорожной пылью и скрылся за хутором. Однако не прошло и пяти минут с момента их отъезда, как машина на бешеной скорости возвратилась на хутор. Из нее выскочили пассажиры. Тютерев, не говоря ни слова, побежал в свой батальон, а Клейн, припадая на левую ногу, поспешил к нам.

— Фашисты… человек тридцать, — выкрикнул Роберт.

— Где?

— Идут сюда. Мы чуть не врезались в группу гитлеровцев. Спасла немецкая форма. Офицер-немец даже козырнул мне. Видимо, машина ввела его в заблуждение. И тут у меня само собой вырвалось: «Почему так медленно плететесь? Мы вас ждем на хуторе». Офицер только щелкнул каблуками: «Яволь!» «Поворачивай», — тихо говорю Тютереву. Едем, а я в зеркало посматриваю — не пустят ли пулю в спину.

Я тут же приказал спрятаться во дворах, стрельбы без надобности не поднимать.

Когда немцы подошли к хутору, на улице не было ни души. Шли они смело, не опасаясь засады. Навстречу им направился Клейн. Не доходя шагов двадцати, он поднял руку и сказал:

— Спокойно, господа! Вы окружены партизанами. Не вздумайте дурить. Сопротивление бесполезно.

Справа и слева со дворов вышли партизаны с автоматами и пулеметами. Гитлеровцы беспомощно озирались по сторонам, но с места не двигались.

— Положить оружие! — приказал Клейн. Выждал, пока солдаты побросали винтовки и автоматы, скомандовал: — Двадцать шагов вперед, шагом марш!

Немцы стройно отшагали указанное расстояние и замерли. Партизаны подобрали оружие, после чего Клейн разрешил стоять «вольно».

Мы плотным кольцом окружили пленников. Роберт расспрашивал, какой части, куда держат путь. Немцы рассказали, что принадлежат 50-й дивизии. А куда идут — сами не имеют представления. Увидели машину своего командира — обрадовались, а вышло совсем непредвиденное…

Пленных свели с дороги и посадили в тени. Они поняли, что им ничто не угрожает, повеселели. Стали более разговорчивыми. Попросили разрешения сходить за водой, вынули свои продовольственные запасы и принялись закусывать, запивая колодезной водой.

— Отвоевались… Теперь нах хаузен, домой, — сказал один из пленных. Его, видно, устраивало то положение, в котором он оказался.

Да оно и понятно. Война ими проиграна. Смерть теперь казалась бессмыслицей. Плен же сохранит жизнь.

— О доме говорить рано, — сказал Тютерев, а Клейн перевел.

— Нам теперь не к спеху, — отозвался пленный.

— Мы вас проведем по всем местам, покажем, что вы натворили. Заставим восстановить сожженные города и села. После этого, битте, до матки.

— Еще неизвестно, что останется от наших городов и сел, — невесело отозвался молчавший до сих пор немецкий офицер. — Авиаций ваших союзников беспощадно разрушает наши города.

— А вы что же хотели, чтобы война не коснулась ваших городов? Не знаю, что там творят американцы и англичане, но вижу, что вы натворили на нашей земле… Мы же не намерены напрасно уничтожать немецкие села и города. Народ и так натерпелся. Хотя, откровенно говоря, следовало бы для примера продемонстрировать перед германским народом, как поступали их солдаты на нашей земле, — сказал Боголюбов, зло посматривая на пленников.

— Не все же немецкие солдаты и офицеры повинны в злодеяниях против вашего народа, — возразил офицер. — Надо в этом разобраться…

— В этом трудно разобраться, но будьте уверены — разберемся, — пообещал Тютерев. — Во всем разберемся и воздадим каждому по его заслугам…

Немцы закусили и улеглись спать. А утром следующего дня мы передали их советским войскам. Передали также трофейную боевую технику. Ночью и днем 13 июля по мосту через Неман на плацдарм, подготовленный нашими партизанами, прошли два стрелковых корпуса наступающих частей Советской Армии.

Партизанская дивизия готовилась к выступлению в сторону Августовских лесов, обходя Гродно с севера. И тут произошел случай, который чуть не привел к трагическим последствиям.

Вершигора решил проехать в один из штабов фронтового соединения. Уселся с адъютантом Ясоном Жоржолиани в машину и приказал старшему лейтенанту Колесникову трогать. Выехали на проселочную дорогу и взяли направление к населенному пункту, где должен был находиться штаб одной из дивизий Белорусского фронта.

Ехали быстро. Уже из-за бугра показались купола церкви. Дорога перед самым селом пошла под уклон, между двух холмов. Холмы остались позади, и перед взором пассажиров раскинулось большое село, забитое войсками. Когда же они подъехали ближе, то не поверили своим глазам: на машинах сидели немецкие солдаты, и кто закусывал, выскребывая содержимое из консервных банок и котелков, кто пиликал на губных гармошках…

— Стой! — выкрикнул Вершигора, хватаясь за автомат.

— Поздно! Снимите фуражку, — быстро проговорил Юра и дал полный газ, стараясь прорваться вперед, так как развернуться было невозможно.

Машина мчалась вдоль села, мимо стоявшей там немецкой колонны, а пассажиры затаили дыхание и были ни живы ни мертвы. К счастью, и немцы не сообразили, чья эта машина, и опомнились лишь после того, как Колесников вывел свой «оппель» за село и скрылся за бугром. Позади послышалась стрельба. Но теперь уже опасность миновала.

— Фу-у, — с облегчением вздохнул Вершигора. — Чуть не попали, как ворона в суп. А знаешь, Юрка, я подумал: отвоевались. Крышка!

— Если бы я остановил машину — тогда была бы крышка, — ответил повеселевший Колесников.

— Молодец, не растерялся, — сказал Вершигора…

Сделали большой крюк, обогнули село и возвратились в дивизию. Когда они рассказали о происшествии, то Бороде досталось от Войцеховича и Москаленко за излишнее лихачество.

По своему характеру Петр Петрович — человек спокойный, вдумчивый, сдержанный. Но иногда им овладевал боевой азарт. Тогда он лез в самое пекло. Так было во время уничтожения немецкой охраны моста на Буге и на шоссе Брест—Каменец, когда он шел в цепи атакующих партизан. Иногда он помимо своей воли попадал в, казалось бы, безвыходные положения. На Волыни он чуть не угодил в лапы бандеровцев. На Волчанских хуторах его миновала шашка атамана Сосенко-Антонюка. При посадке на аэродром генерала Коржа чудом избежал смерти. И вот последний случай. До сих пор все оканчивалось для Вершигоры благополучно.

— Борода везучий, — говорили одни.

— Наоборот, Петру Петровичу страшно не везет, — утверждали другие.

Так кто же он — везучий или невезучий? Я все-таки думаю — Вершигора везучий.