А. Бринский, Герой Советского Союза ПОСЛАНЕЦ МОСКВЫ

А. Бринский, Герой Советского Союза

ПОСЛАНЕЦ МОСКВЫ

Бывает так: встретишь человека, познакомишься, и на всю жизнь останется в твоей памяти большой след от первой встречи с ним. Такой след оставил в моей памяти Иван Николаевич Банов, носивший в тылу врага фамилию Черный.

Было это летом 1942 года — в один из самых тяжелых периодов Великой Отечественной войны. Гитлеровцы захватили Севастополь, рвались к Волге, достигли предгорьев Кавказа.

В это трудное время партизанские отряды нашего соединения совершили шестисоткилометровый рейд по тылам врага и из Витебщины вышли в Западное Полесье. Командир соединения — полковник Линьков Григорий Матвеевич, Батя, остановился со своим штабом в районе Червонного озера, а я с отрядом вышел к Выгоновскому озеру, севернее Пинска. Перед нами стояла задача — развернуть диверсионно–разведывательную работу на железнодорожных узлах — Брестском, Барановичском, Лунинецком, задерживать резервы врага на важнейших коммуникациях. Вот тогда и появился у нас Иван Николаевич Банов, сыгравший большую роль в развитии партизанского движения в Западном Полесье.

От нас до центральной базы было не менее полутораста километров, но связь с ней мы поддерживали аккуратно — и по радио, и живую. На Червонном озере Батя принимал самолеты, которые доставляли с Большой земли взрывчатку, оружие, боеприпасы и различную литературу. В литературе, особенно в газетах, мы нуждались почти так же остро, как и в взрывчатке: необходимо было знать и доносить до народа правду о войне, о положении внутри нашей страны и о международном положении, правду, которую так хитро и так нахально искажала или замалчивала гитлеровская пропаганда.

Через каждые десять дней на центральную базу отправлялись группы связи, которые преодолевали 150 километров лесов и болот туда и столько же обратно, чтобы поддерживать боеспособность отряда.

В пасмурный, не по–августовски холодный день ждали мы возвращения с базы группы капитана Гончарука. После обеда я вышел на восточную опушку лесного островка, на котором расположен был партизанский лагерь. Часовой (с вышки наблюдательного пункта далеко видно) доложил, что по лесной дороге движется большая группа партизан во главе с Гончаруком. Вскоре они показались на нашей тропке. Шли медленно, тяжело нагруженные. Это нас обрадовало. Значит, несут нам подарки Большой земли.

Среди знакомых фигур наших бойцов мы сразу заметили нескольких новичков, одетых в одинаковые черно–синие куртки десантников. Один из них шагал рядом с Гончаруком. Когда подошли, Гончарук доложил о выполнении задания: взрывчатку принесли, никаких происшествий по пути не было. И, отступив на полшага, вполоборота к своему спутнику, представил его:

— С нами прибыл товарищ Черный, заместитель Бати.

Он и на самом деле был черным — молодой, хорошо сложенный брюнет с правильными чертами смуглого лица и густыми бровями. И новенькая десантка с цигейковым воротником, и добротные сапоги — все на нем было хорошо пригнано, ладно сидело.

Здороваясь, он представился четко, по–военному:

— Капитан Черный!

— Майор Бринский, — ответил я, пожимая его руку. — Откуда?

— С Большой земли… А точнее — недавно из Москвы.

По правде сказать, вопрос был лишним, так же как и ответ: слишком уж выделялись чистые костюмы десантников среди разношерстной и поношенной, видавшей всякие виды одежды наших партизан.

Возвращение связных с центральной базы всегда было для нас радостным событием, а теперь особенно: прилетел человек из Москвы, привез радиостанцию, литературу, свежие газеты, а главное, сам он расскажет, что творится за линией фронта, как живут наши советские люди.

В тот же день вечером Черный провел беседу с партизанами о положении на Большой земле и на фронтах. Казалось, конца не будет вопросам. Говорили обо всем, любая мелочь была для нас интересной, дорогой, важной. Подумать только: ведь мы больше года находились во вражеском тылу.

Иногда бывает, что старший начальник или его представитель, прибывая в часть, сразу начинает искать недостатки, вмешиваться в работу, отдавать всякие приказания и распоряжения от имени командования, подчеркивая свое начальническое «я». Кое?кто из моих помощников ждал этого и от Черного. Капитан Анищенко так и сказал:

— Будет теперь показывать нам свое превосходство. Мы — окруженцы, а он — представитель Москвы. Только мешать будет.

Наблюдательный Анищенко первый высказал предположение, что Черный не настоящая фамилия, а просто кличка.

Однако опасения Анищенко не оправдались. Иван Николаевич никому не мешал, «не строил из себя представителя центра», а как?то незаметно, весело и просто вошел в наш круг. Партизаны полюбили его за неизменную жизнерадостность, за остроумные рассказы и за то, что он не чуждался нехитрых наших развлечений, садился с бойцами, как равный с равными, играть в домино «на высадку». Часто можно было видеть Черного окруженным партизанами возле костра или в землянке. Казалось, что он кроме указаний центра привез с собой неисчерпаемый запас уверенности, бодрости, веселья, которые так необходимы были в это трудное время. Что греха таить: некоторые партизаны очень тяжело переживали наши неудачи на фронтах и нередко бывали в плохом настроении.

Черный оказался хорошим затейником и организатором. В лагере появилась гитара, и в свободное время Вася Гусев, перебирая струны, выводил негромким и мягким тенорком:

Василечки, василечки,

Голубые васильки…

Потом принесли гармонику. Анищенко играл саратовские частушки.

Очень скоро даже самые недоверчивые убедились, что Черный приехал к нам не за тем, чтобы инспектировать, а за тем, чтобы работать вместе с нами.

Ознакомившись с нашей работой, Иван Николаевич сказал:

— Подрывники работают отлично, есть чему поучиться и другим отрядам, а вот с разведчиками дело обстоит хуже. Давайте я займусь с ними.

Подобрал группу способных к этому делу людей и начал проводить с ними занятия. Так в лесу появилось нечто вроде школы разведчиков. Не ограничиваясь общими занятиями, Черный работал с каждым в отдельности, учитывая индивидуальные качества и возможности своих учеников. Силачей — Гальченко, Цимбала, Новикова, Шелестова готовил к захвату «языков». Самых молодых — почти мальчиков — Колю Голумбиевского и Ваню Белоруса учил маршрутной разведке: ходить по населенным пунктам, занятым фашистами, и все видеть, узнавать и запоминать, т. е., не вызывая подозрений, собирать сведения о противнике. Вскоре Коля и Ваня зарекомендовали себя способными разведчиками, и не только как маршрутчики.

Однажды, когда для партизанской рации необходимо было питание, ребята проникли в сад дома, где жил немецкий комендант. Ваня, воспользовавшись открытым окном, залез в комнату коменданта, который в это время пьянствовал рядом за перегородкой, и спрятался у него под кроватью. А Коля лежал, притаившись в кустах. Когда пьяный хозяин вернулся и заснул, Ваня прикончил фашиста, а радиоприемник с питанием передал через окно Коле.

Иван Николаевич подготовил еще две группы: одну для диверсий в гитлеровских учреждениях, в воинских частях и на предприятиях, другую (в нее входили партизаны, знающие немецкий язык) — для работы среди немцев. Знание немецкого языка помогло партизану Семенюкову разоружить четверых гитлеровцев, угнать из Барановичского лагеря военнопленных грузовую машину и выручить из фашистского плена шестнадцать советских бойцов. Вместе со своими учениками Иван Николаевич ходил за «языком» и на диверсии.

До прихода к нам Черного мы производили взрывы на железных дорогах при помощи электровзрывателей или бикфордова шнура. Это и трудно, и ненадежно. Электровзрыватели иногда отказывали, а зажигать бикфордов шнур надо тогда, когда поезд уже приближался к месту намечаемого взрыва. Иван Николаевич предложил новый способ, названный впоследствии удочкой. Закладывали мину под рельсы и к чеке взрывателя привязывали тонкую и прочную веревку длиной 25–30 метров. Диверсант, скрытый в кустах около железнодорожного полотна, мог дернуть эту веревку в любой момент — взорвать мину под паровозом или под любым из вагонов. Этот способ опасен — ведь диверсант до последнего момента остается в непосредственной близости от места диверсии, — но зато безотказно надежен. Им мы обычно и пользовались, и не только на железных дорогах, йо и на шоссейных.

Первый выход Черного на боевую операцию под Барановичи был очень удачным. Он не только установил связи с нужными нам людьми и собрал сведения о вражеском гарнизоне, но и организовал диверсии на радиоузле, в военной пекарне, на аэродроме и на железнодорожной станции.

Несмотря на молодость, Черный оказался на редкость дельным работником и энергичным, знающим руководителем. Ему шел двадцать шестой год, он ровесник Октября. Ни царской России, ни гражданской войны он, конечно, не помнит. Рос в свободной стране, учился в советской школе. Все дороги ему были доступны, все двери открыты. Но и у него та же упрямая воля, та же хватка, та же деловитость и настойчивость, какими обладали испытанные большевистские руководители. Он из коммунистов молодого поколения, воспитанных Советской властью и старшим поколением коммунистов.

* * *

Черный прибыл к нам как нельзя кстати. Тогда в этих районах возникло много партизанских отрядов: имени Щорса, имени Чапаева, имени Димитрова, «Советская Белорусь», отряд Картухина и другие, несколько отрядов перешли через Западный Буг из Польши. Все отряды уже имели какой?то партизанский опыт, но перспективы дальнейшей работы для многих были неясны. Распространено было мнение, что надо идти на восток, переходить линию фронта, присоединяться к регулярной Красной Армии или, в крайнем случае, партизанить в прифронтовой полосе. Приверженцы этого взгляда считали, что борьба в глубоком тылу, без связи с Большой землей, без солидной военной техники бессмысленна.

Черный, изучая обстановку нашей работы, столкнулся с выразителями этого мнения, и мы с ним решили побывать в партизанских отрядах, в ряде населенных пунктов, побеседовать, переубедить маловеров, объяснить им, что движение на восток поведет только к ненужным жертвам, к потере времени и людей.

Первая встреча с партизанами произошла в отрядах имени Щорса. Собрались на широкой лесной поляне около лагеря. Сотни лиц, которых Черный видел впервые, сотни людей, о которых он знал только, что они много испытали за этот самый первый и самый тяжелый год войны, с большим вниманием слушали его, уполномоченного центра. Среди собравшихся были и недовольные, и сомневавшиеся, и даже обиженные тем, что их оставили в тылу врага. Иван Николаевич словно перехватил их невысказанные мысли.

— Меня прислали из Москвы, чтобы рассказать вам, что творится на Большой земле, как наш народ готовит разгром врага. Этот разгром не за горами. Вы скоро и сами в этом убедитесь. — Черный сделал небольшую паузу, затем продолжал : — Я понимаю, что вы те, кто знает первые дни войны, горечь отступления. Многие побывали в плену, испытали все его ужасы. Но ничто вас не сломило, вы взялись за оружие, чтобы мстить врагу.

Потом он говорил о положении на фронтах, о трудовых подвигах наших братьев на Большой земле и о наших партизанских задачах. А задачи эти состояли в том, чтобы шире развернуть народную борьбу в тылу врага, особенно на его коммуникациях.

Черный подошел к географической карте, которую специально для этого прикрепил к сосне, и стал показывать слушателям, как далеко гитлеровская армия оторвалась от своих баз снабжения. Все необходимое фашисты должны подвозить главным образом по железным дорогам, и если мы, партизаны, нарушим это движение, что получится?!

Иван Николаевич показывал на железнодорожные узлы, которые находились рядом с нами: Брестский, Барановичский, Лунинецкий. А недалеко еще Ковельский, Варшавский, Белостокский и Гродненский.

— Надо парализовать движение на этих дорогах, надо расстроить работу всех тыловых учреждений противника, надо отвлекать на себя как можно больше вражеских сил.

Когда Черный закончил, его, как говорят, засыпали вопросами. И все больше о наступлении фашистов на юге и о втором фронте. Разговоры о втором фронте были тогда в моде, но Иван Николаевич, рассказав об английском десанте в Дюнкерке, заметил, что Черчиллю, очевидно, пока что невыгодно открывать второй фронт. А нам, партизанам, не пристало дожидаться. Мы сами обязаны создать второй фронт.

Высказывания Черного о задачах и методах партизанской борьбы в тылу врага вызвали возражения и горячие споры. Некоторые из присутствовавших хотели показать представителю Москвы, что они уже учены — прошли школу партизанской борьбы, которой москвич не знает. Другие требовали оружия, которым должна снабжать партизан Большая земля; требовали, чтобы раненых партизан вывозили на самолетах из вражеского тыла.

Черный спокойно слушал спорщиков, записывал в блокнот их требования и возражения. Отвечал обстоятельно и подробно. Конечно, Большая земля не может снабдить оружием всех. Надо вооружаться за счет врагов: разоружать «самоохову» (самооборону), организованную фашистами в некоторых селах Белоруссии, делать налеты на гитлеровские гарнизоны, подбивать на дорогах отдельные машины, подкарауливать мотоциклистов и велосипедистов. Иван Николаевич приводил примеры из боевой практики наших отрядов, с которой он уже успел ознакомиться. Да ему и самому на Брянском фронте приходилось бывать в тылу врага — за «языком», приходилось делать налеты на небольшие немецкие гарнизоны.

Все это было убедительно и не вызывало никаких возражений, но, когда Иван Николаевич начал перечислять простейшие средства, применяемые в народной борьбе, такие, как топор, пила, багор, спички, солома, бензин, гвозди, спор разгорелся с новой силой. Кое?кто стал смеяться над этими орудиями, считая, что Черный обижает и унижает достоинство народных мстителей, предлагая им методами времен Ивана Грозного бороться с новейшей военной техникой.

Иван Николаевич дал возможность недовольным пошуметь, поговорить между собой, а потом так же спокойно и с той же убедительностью принялся объяснять, как при помощи топора и пилы можно уничтожить телефонно–телеграфную линию, а ведь без этой линии невозможно и нормальное движение поездов. Где линия связи охраняется, рвите ее баграми. Пилой и топором разрушают мосты, спичками и соломой уничтожают склады боеприпасов, продовольствия и горючего. И даже простая веревка, протянутая на пути немецкого мотоциклиста, является оружием. Черный не только перечислял все эти виды оружия, но и приводил конкретные примеры их применения.

На собрании слышались и нездоровые настроения.

— Вот ты говоришь о нашей силе, — кричал высокий худощавый парень, обращаясь к Черному, — а где она? Где Красная Армия? Немцы так далеко зашли, что уже и Москву взять собираются. Вот ты говоришь, что партизаны — большая сила, а куда уж нам, если регулярная армия не сумела справиться с немецкой техникой? Что мы сделаем?

Однако такие выкрики встречали должный отпор, в первую очередь, со стороны самих партизан.

Очень трудно лечить раненых в партизанских условиях. А переправлять всех на Большую землю невозможно. Значит, надо было решать этот вопрос на месте, создавать партизанские госпитали в самых глухих лесах, на островках среди болот, сохраняя в глубокой тайне их местонахождение.

Выступления Черного перед партизанами и беседы с местными крестьянами в то трудное время сыграли громадную роль. Вскоре деятельность партизан в этих районах заметно усилилась.

Особенно удачны были операции, проведенные отрядами имени Щорса, которые разгромили немецкий гарнизон в Чемолах. Отряд Картухина сделал налет на районный центр Кшивошин, разрушил полотно на узкоколейной дороге Кшивошин — Липск, уничтожил два паровоза на магистрали Брест — Барановичи, ликвидировал несколько бензозаправочных и продовольственных пунктов.

Я уже упоминал, что Иван Николаевич принимал непосредственное участие в наших боевых операциях: то он был под Пинском, то под Барановичами, то в разведке, то на диверсиях. В сентябре 1942 года Черный возвращался с группой партизан из?под Барановичей. Операция прошла удачно: на одном из аэродромов взорвались мины, два фашистских самолета не поднялись в воздух. А на обратном пути Черному стало известно, что немцы при помощи кшивошинского бургомистра ездят по селам, собирают и грузят на машины и на повозки хлеб, а потом, расцветив повозки плакатами, конвоируют их до железнодорожной станции. Предатель хотел выслужиться перед немецким начальством, показать, что крестьяне его района сдают немцам зерно не только «добровольно», но и организованно.

Партизаны во главе с Черным успели перехватить обоз на самом выезде из Кшивошина. Устроили засаду, открыли огонь по кабинам, и машины остановились. Партизаны расправились с фашистами и самим бургомистром, а зерно вернули крестьянам, затем завели машины, уселись на них и с красными флагами проехали по ряду сел. В Островах и Липске собрали крестьян, и перед ними выступил Иван Николаевич как посланец Большой земли. Он призвал их к борьбе с гитлеровскими захватчиками.

В деревне Залужье после беседы, проведенной Иваном Николаевичем, один из крестьян задал ему неожиданный вопрос:

— А что вы будете с машинами делать?

— В Щару загоним.

— И не жалко?

На это ответили смехом. Крестьянину было жалко исправных машин, но, зная, что немцы все равно бы их себе забрали, он обратился к партизанам с просьбой:

— Вы бы нам разрешили гуму снять. Ведь пропадет. А машинам все равно тонуть.

Гумой они называли резину.

— А зачем тебе?

Сразу заговорило несколько голосов:

— Ну как же!.. Уж вы, товарищ, разрешите!

— Пожалуйста, снимайте!

Крестьяне обрадовались.

— Надо разделить, чтобы всем хватило.

И начался дележ. Старик, очевидно уважаемый всеми, вызывал:

— А ну?ка, Олесь, подходи! Давай ногу.

Мерил ступню подходившего — и тут же — прямо с покрышки колеса — отрезал его долю.

В какие?нибудь полчаса машины «разули», а потом помогли партизанам вывезти их к реке и с крутого обрыва сбросить в воду.

* * *

В начале ноября Черный вернулся на Червонное озеро, в штаб. Батя собирался в Москву по приказу центра, а Иван Николаевич оставался за него.

Вскоре и я был вызван на центральную базу, чтобы оттуда направиться в западные области Украины.

Ивана Николаевича я застал в штабной землянке, он беседовал с незнакомым молодым человеком.

— Вот хорошо, что приехал, — сказал Черный, — нам о многом надо потолковать. Познакомься: это товарищ Конопадский, герой Микашевичского кинотеатра, — показал он на своего собеседника.

Еще в пути мы слышали, что в Микашевичском кинотеатре произошел взрыв, но подробностей не знали. Черный рассказывал. В начале ноября каратели–эсэсовцы на хуторе Сенкевичи согнали в здание школы 240 местных жителей — женщин, детей, стариков. Обложили школу соломой и подожгли. Все люди сгорели. Позднее эти каратели прибыли в Микашевичи на отдых. Работающий там киномехаником Конопадский решил отомстить убийцам. Связался с нашими разведчиками, те снабдили его взрывчаткой, научили, как лучше заминировать кинотеатр. Когда каратели пришли смотреть очередную картину, в зале произошел взрыв — и на сто пятьдесят два фашиста стало меньше.

Я крепко пожал руку молодому человеку.

— Спасибо, друг.

А Иван Николаевич добавил:

— Вот бы побольше таких операций. Жаль, что не хватает взрывчатки.

Действительно, положение тогда создалось такое, что взрывчатку достать было труднее, чем золото.

Известие о том, что мне придется идти на Украину, не особенно обрадовало: мне жалко было расставаться с Белоруссией, с теми районами, где все было налажено и подготовлено к зиме.

Как опытный разведчик, Иван Николаевич к моему приходу уже успел собрать необходимые сведения о тех местах, где мне предстояло работать. Под Ровно и Луцком побывали его ученики Анатолий Сидельников, Иван Крывышко и Василий Колесников. Они даже карту принесли.

— Вот смотри, как фашисты расчленили Украину, — сказал он, развертывая передо мной эту карту.

Галиция присоединялась к Польскому генерал–губернаторству. Вся территория между Южным Бугом и Днестром, Буковина и Измаильская область с центром в Одессе были переданы Румынии. Харьковская, Сумская, Черниговская области и Донбасс оставались в непосредственном подчинении фашистского командования. Старая Волынь, Подолия, Житомирщина, Киевщина, Полтавщина и западные области составили Украинское генерал–губернаторство. Ставленник Гитлера рейхскомиссар Кох управлял этой урезанной Украиной, разделив ее на шесть округов, во главе которых стояли генерал–комиссары. Рейхскомиссариат Украины находился в Ровно, а генерал–губернаторство Волыни и Подолии — в Луцке.

— Соседство у тебя будет не из приятных, — предупредил Черный, — зато есть, где развернуться. Кроме рейхскомиссариата с большим чиновничьим аппаратом и мощными гарнизонами там усердствуют украинские буржуазные националисты. Они кричали о «единой неделимой Украине» и сами же принимали участие в расчленении своей родины. Громкие слова остались словами, на деле они так же, как и немецкие фашисты, обманывают народ. Хотят поработить его, сделаться его хозяевами под покровительством гитлеровской Германии.

В заключение Иван Николаевич сказал, что со мной пойдут Сидельников и Крывышко, уже побывавшие в этих местах.

На другой день с отрядом около сотни человек я уходил на Украину. Более четырех километров шел вместе с нами Черный. О чем только мы не говорили! Но все снова и снова возвращались к вопросу о взрывчатке — где ее взять? И как лучше организовывать скрытые диверсии?

— Возможно, на Украине ты найдешь взрывчатку, — сказал на прощание Иван Николаевич, и не ошибся.

Когда Батя улетел на Большую землю, Черный с присущей ему энергией взялся за работу, и мы на Украине многим были обязаны его руководству и его помощи. К весне 1943 года у нас были уже две партизанские бригады, обеспеченные радиосвязью, — одна под Ковелем, другая — под Сарнами, да еще несколько отдельных отрядов. А потом был разрешен и самый трудный вопрос — о взрывчатке. Мы научились добывать тол из неразорвавшихся снарядов и авиабомб и выплавили его около двадцати тонн. Мы сами конструировали мины — такие, какие нам были необходимы. И во всем этом самое горячее участие принимал Иван Николаевич. Даже тогда, когда наши партизанские бригады были слиты в самостоятельное соединение, подчиненное непосредственно Московскому центру, живое участие Черного во всех наших делах и теснейшая наша связь с ним не прекращались. Мы выручали друг друга взрывчаткой, боеприпасами, питанием для радиостанций, обменивались информацией о фашистских гарнизонах. Осенью 1943 года Иван Николаевич передал нам несколько противотанковых ружей, которые мы использовали при обстреле вражеских поездов. Мы в свою очередь посылали ему бензин, необходимый для движка на радиоузле, бумагу и другие материалы, которые удавалось захватить у фашистов.

Расстояние между нами было около 300 километров, но самолеты с Большой земли продолжали приносить грузы на центральную базу; и нам приходилось так же регулярно, как и с Выгоновского озера, посылать за этими грузами своих людей. Кроме того, Черный вызывал время от времени с отчетами командиров наших отрядов. Так осуществлялась регулярная живая связь.

В конце июня 1943 года я был вызван на центральную базу, чтобы оттуда лететь в Москву. Семь месяцев я не видал Ивана Николаевича и, встретившись снова, с трудом узнал его. Нет, он был тот же — та же фигура, то же лицо, но роскошная черная борода покрывала теперь всю его грудь. Мы пошутили, посмеялись по поводу этой бороды, а потом сколько было разговоров о ней среди партизан всех наших отрядов! Это — мелочь, но она как?то по–своему характеризует близость наших отношений.

А много спустя — в конце января 1944 года (я тогда был под Ковелем) прибежал ко мне среди ночи дежурный по лагерю.

— Товарищ командир, Черный приехал.

— Какой Черный?

— Наш, с Червонного озера.

— Не может быть!

Мне и в самом деле не верилось: как он мог тут появиться? Даже радиограммы не дал! Но не успел я надеть десантку, как Черный уже стоял в дверях. Вместо широкой черной бороды, о которой не мало у нас говорили, опять у него был голый, чисто выбритый подбородок.

— Иван Николаевич, каким чудом?

— Не ждал? Меня у вас никто и узнавать не хочет. На заставе задержали и ничего не слушают: мы Черного знаем, Черный с бородой ходит. Хорошо, что нашелся один — все-таки признал.

— Так ведь у нас молодых много, — сказал я, — они не знают. И действительно — без бороды. Куда ты ее девал?

— Бросил, рано еще стареть.

— Жалко, красивая была борода.

Ясно, что Иван Николаевич не случайно приехал сюда от Червонного озера. По приказу Московского центра он шел теперь со всем своим хозяйством на запад — помогать полякам быстрее освободиться от гитлеровского ига. Шел по нашему партизанскому краю и перед переправой через Буг (южнее Бреста), находясь недалеко от нашего лагеря, не мог не заехать к нам.

Через день мы проводили Ивана Николаевича в Польшу. Это было 23 января, а меньше чем через две недели — 4 февраля — радио донесло до нас Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Ивану Николаевичу Банову звания Героя Советского Союза.

Слушая этот Указ, мы сожалели, что не можем поздравить героя, но знали, что и он слышит эту радостную для него весть. Там, далеко за Бугом, он и оставался почти до самого конца 1944 года, руководя действиями наших партизан на польской земле. Двумя орденами наградило его за боевые дела правительство Польской Народной Республики.

…Закончилась война. Иван Николаевич вернулся в Академию имени М. В. Фрунзе. Окончил ее и продолжает службу в рядах Советской Армии.

Годы посеребрили его голову. Теперь его вернее было бы называть не Черным, а белым. Черными остались только густые брови, из?под которых по–юношески задорно смотрят молодые глаза. Но я, когда вспоминаю его, пишу ему письма, снова вижу того же молодого энергичного брюнета, который явился в наш лагерь у Выгоновского озера летом 1942 года.