Г. Байдуков Герой Советского Союза Я ВИДЕЛ СТАЛИНА
Г. Байдуков
Герой Советского Союза
Я ВИДЕЛ СТАЛИНА
В первый раз я близко видел этого великого человека в 1934 году, после первомайского парада на Красной площади. Я тогда служил летчиком в строевой части ВВС РККА.
Второго мая мы выстроили свои четырехмоторные корабли на Центральном аэродроме имени Фрунзе, а сами по подразделениям стояли в ожидании дорогих гостей. Товарищи Сталин, Ворошилов и Горький долго обходили ряды наземного парада. Впереди спокойной походкой, немного расставляя ноги в стороны, как моряк, шел товарищ Сталин. Он то поднимал вверх приветливо правую руку, то прятал се за борт шинели и внимательно вглядывался в лица бойцов. Я впервые увидел его чуть улыбающиеся глаза.
С тех пор прошло довольно много времени. Однажды, только что посадив машину на аэродром после испытательного полета, я сижу с механиком и разговариваю о величине компенсатора руля поворотов. Вдруг подъезжает автомобиль с директором завода. Директор приглашает в свой кабинет и сообщает, что едем на заседание в Кремль.
Когда мы вошли в зал, заседание было в полном разгаре. Товарищ Ворошилов говорил речь. На председательском месте сидел товарищ Молотов. Товарищ Сталин стоил у окна и набивал табаком свою любимую трубку. Он внимательно посмотрел на нас. Я сел за стол.
Сталин сказал:
— Ну, вот, пусть директор расскажет о своей машине.
Директор рассказал, как идет работа на нашем заводе, подробно познакомил присутствующих с особенностями машины, только что выпущенной заводом.
— Кто летал на этой машине? — спросил товарищ Сталин.
— Моисеев и Байдуков, товарищ Сталин. Они здесь присутствуют, — ответил директор.
— Ну, Байдуков, расскажите нам о машине. Чем она вам нравится? Что у нее плохого? — и Сталин внимательно посмотрел на меня, когда я подходил к модели нашего самолета.
Сталин подошел ближе. Он поглядывал то на меня, то на модель, как бы решая: действительно ли я толковый человек? Можно ли довериться мне как испытателю самолета?
Я старался рассказать о машине все так, как мне это представлялось с точки зрения летчика. Товарищ Сталин задавал такие сугубо специальные вопросы, касающиеся самолетостроения, что я частенько задумывался, чтобы опрометчивым ответом не ввести в заблуждение этого простого и величайшего человека нашей эпохи.
И здесь я заметил, что Сталин — это человек, который любит послушать, любит посоветоваться с людьми, имеющими непосредственно дело с машиной — самолетом, комбайном, отбойным молотком.
Второе, что меня поразило, — это то, что товарищ Сталин знает детально вопрос, интересующий его. Откуда человек, занятый делами государственной важности, знает детали авиастроения и летного дела? От многогранной культуры и от гениального, всеобъемлющего ума идет эта прозорливость.
И, наконец, третье, что я заметил при этой встрече с товарищем Сталиным, — это его заботу о человеке. Наше летное дело — профессия сложная и иногда опасная.
Сталин во время заседания допытывался от конструкторов и летчиков: а как этот самолет, не опасен ли при вынужденной посадке? Можно ли из него свободно выпрыгнуть с парашютом? Удобно ли экипажу работать? …
[В исходном документе отсутствует треть страницы текста.]
Над льдами Арктики, над суровыми горными хребтами Якутии, над бурным и туманным Охотским морем, над сопками Забайкалья и Уральскими горами — всегда и везде мы непрерывно ощущали ласковую руку родины, готовую и любую минуту опасности поддержать нас Мы были бодры и уверены в себе и эту бодрость вселил в наши сердца товарищ Сталин. Великий Сталин указал нам маршрут. Великий Сталин приветствовал экипаж в полете. И только поэтому мы могли победить, победить вo славу нашей родины.
Это состояние радости и благодарности мы сохраним на всю жизнь. С этим мы летели в обратный путь, чувствуя, как каждый оборот винта приближает нас к родной Москве и заставляет все чаще и чаще биться наши сердца. Вот, наконец, и Москва. Замкнулся грандиозный географический четырех угольник Москва — Земля Франца-Иосифа — Петропавловск на Камчатке — Хабаровск — Москва.
Москва лежит во мгле жаркого лета. Справа от города видны огромные озера. Это новые озера канала Волга — Москва, созданного по воле товарища Сталина.
Делаем плавный круг над Москвой и Кремлем. Лица у всего экипажа сияют от удовольствия. Кремлю, где работает человек, давший нам путевку на полет, мы делаем приветственные знаки рукой из окон кабины.
Все сбрасывают с себя лишнее обмундирование. Шасси выпущены. Чкалов делает крутой поворот над аэродромом, с которого 21 день тому назад мы стартовали.
Наш краснокрылый гигант, овеянный ветрами воздушного океана и славы, плавно подпрыгивая, катится по знакомому полю и долго не хочет останавливаться.
Несколько автомобилей быстро едут к самолету. Из переднего показывается товарищ Сталин. Он спокойной походкой идет к самолету. За ним следуют товарищи Ворошилов и Орджоникидзе.
Я не верю своим глазам. Нас, троих обыкновенных летчиков,…
[В исходном документе отсутствует треть страницы текста.]
запросто. Затем он подходит ко мне. Дрожащими от волнении руками я обнимаю этого прекрасного и простого человека — нашего вождя и товарища — и целую его. Крепко обнимают нас и Ворошилов и Орджоникидзе. Я так расстроган, что меня нужно за руку вести к автомобилю. Товарищ Сталин расспрашивал о пути, о последнем этапе, о самочувствии. Он ласково обнимал Чкалова. Чкалов пытался рассказать все подробно и обстоятельно.
Товарищ Сталин, смеясь, поднял руку:
— Вам надо отдохнуть. Ведь вы устали. Мы вас долго не будем мучить, вам нужен отдых, а сейчас пойдем к трибунам, — сказал он.
К месту посадки подбежали пионеры с цветами. Увидев товарища Сталина, они на минуту замешкались, а затем беспорядочной гурьбой кинулись к нему. Иосиф Виссарионович обнял детей, ласково потрепал их по волосам и пошел вместе с нами вперед к автомобилю. Дети передали товарищу Сталину букеты цветов.
— Это героям. Дайте цветы Чкалову, Байдукову и Белякову, — казал Иосиф Виссарионович.
У трибуны нас встречают родные и тысячи людей, выстроившихся со знаменами и портретами. Митинг открыл товарищ Орджоникидзе. Затем слово получает товарищ Ворошилов, а после него Чкалов.
Товарищ Сталин стоит рядом, веселый и довольный. Он высоко поднимает над головой руки и ласково аплодирует ораторам. Окончился митинг. Мы сели в машины, разукрашенные цветами, и помчались в Москву, где сотни тысяч трудящихся встречали вождя и нашу тройку, пронесшую знамя славы советского народа от запада через Ледовитый океан на восток нашей великой страны.
Вечером в честь участников перелета был дан ужин. Товарищ Сталин долго беседовал с нами как со старыми друзьями. Мы искали слов, чтобы передать наши чувства, и не находили их.
Лучше всех это состояние определил Чкалов, который в своей речи на ужине сказал, что те чувства, которые испытывали мы и тысячи других людей в связи с перелетом, нельзя выразить никакими словами, кроме одного.
— В богатом, многообразном русском языке, — сказал Чкалов, — нет другого, более глубокого, более теплого слова, чтобы выразить наши чувства, чем слово Сталин.
* * *
После прилета в Москву в течение долгого времени Чкалов не знал покоя, то выступая на многочисленных митингах москвичей, то рассказывая о полете своим бесконечным друзьям и знакомым.
С трудом мне и Белякову удалось вытащить Чкалова из Москвы на юг, чтобы отдохнуть всем вместе после перелета.
Природное здоровье волгаря позволяло Чкалову не считаться с мнением докторов, но товарищам он отказать не смог, и мы трое, с семьями, вскоре прибыли в Сочи.
В один из дней нашего пребывания в Сочи, часов в десять утра, когда все еще сидели за завтраком, раздался телефонный звонок. К аппарату вызвали Чкалова. Он вышел в коридор и спустя несколько минут позвал меня. Я увидел взволнованное лицо Валерия. Это было необычайно для него.
— Слушай, Егор, товарищ Сталин сегодня в шестнадцать часов приглашает нас с женами к себе, — сказал Валерий тихим, взволнованным голосом.
— Что ты с утра начинаешь фантазировать? — пошутил я и повернул было прочь.
Но выражение глаз моего друга и его слегка вздрагивающие пальцы, потянувшиеся к коробке за папиросой, заставили меня поверить, что, может быть, он и не шутил. Да и разве можно шутить такими вещами?
И мной овладело волнение. Сердце забилось частыми, радостными ударами.
— Да, да, Егор! Ровно в шестнадцать часов к товарищу Сталину, — сказал Чкалов.
Счастливые, мы побежали к своим женам поделиться важной новостью. Не описать их радости и изумления.
Буквально через пять минут с завтраком было покончено.
Каждый по-своему переживал предстоящую встречу. Но в одном мы были единодушны: поскорее закончить свои личные приготовления! И вот — кто пошел к парикмахеру побриться, кто начал отглаживать платье, кто бегом бросился на берег купаться. То и дело поглядывали мы на часы, и каждый из нас втайне проклинал этот механизм, так медленно передвигавший стрелку… Хотелось скорей увидеть еще раз этого чудеснейшего человека, близкого друга по нашей работе. Но, как ни торопись, солнце диктует время. Наконец, стрелка подползла к 15.30.
Пора выезжать, а Чкалов никак не может напялить крахмальный воротничок. Он спешит, со всех сторон на него кричат, торопят… В конце концов я предложил ему надеть шелковую косоворотку. Валерий послушался. Через десять минут мы уже мчались на автомобиле вслед за Михаилом Ивановичем Калининым к товарищу Сталину.
Товарищи Сталин и Жданов встретили нас на улице у парадного входа. Сталин, радушно здороваясь, внимательно оглядывал каждого. Очевидно, он проверял, понабрались ли мы на курорте сил.
Исключительная простота и скромность товарища Сталина сразу привлекают к нему и вызывают необыкновенное чувство расположения. Товарищ Сталин знакомится с моей женой и женой Белякова. Расспрашивает, как отдохнули. Затем ведет к даче, по дороге рассказывая о каждом кустике и дереве, которых так много здесь. Видно, Сталин очень любит фруктовые деревья.
У одного лимонного куста он заботливо поправляет бамбуковую палочку, поддерживающую отяжелевшие от плодов ветви.
Срывает листья эвкалипта, растирает на руке и дает понюхать. Сильного запаха эвкалипта, оказывается, не терпит малярийный комар. Мне очень неловко, что я не знаю действия этого замечательного дерева. Иосиф Виссарионович рассказывает нам о том, как американцы и англичане избавлялись от комаров во время постройки Панамского канала и при освоении болотистой Австралии.
Так мы незаметно обошли весь сад. Затем, обратившись к гостям, — не пора ли кушать? — наш хозяин повел нас к себе и предложил осмотреть комнаты. Здесь было все исключительно просто, чисто.
По пути в столовую Сталин пооткрывал шторы и оконные рамы, спросил, готов ли стол. Зашел разговор об авиации.
Иосиф Виссарионович возмущенно стал говорить о том, что конструкторы и заводы еще мало работают над усовершенствованием электрообогревания, что часть вины за это ложится и на летчиков, которые не следят за своим здоровьем и не требуют от промышленности улучшения условий их работы. Сталин тонко подмечал наши авиационные недостатки, обнаруживая при этом явное недовольство тем, что еще не все летчики пользуются парашютом при аварийных положениях. Лучше построить тысячи новых самолетов, чем губить летчика! Человек в глазах Сталина — самое дорогое.
Затем зашел разговор о метеорологии. Товарищ Жданов был когда-то большим любителем этого дела. Он рассказал, что во время нашего перелета внимательно следил за изменениями метеорологической обстановки. Я обнаружил, что Жданов прекрасно разбирается, в законах метеорологии, отлично знает названия стационарных циклов Европы и Севера.
Так, оживленно беседуя, мы всей группой подошли к веранде, на которой были видны расставленные кегли. Иосиф Виссарионович предложил сыграть. Сам первый взял шар и, ловко пустив его по доске, сбил короля и несколько солдат. После него стал играть Беляков. Он долго пускал шары, пока не приспособился докатывать их до места назначения.
Когда мы наигрались вдоволь, товарищ Сталин посоветовался с гостями — не пора ли приступить к обеду? Все выразили согласие. Он повел нас к столу. За обедом все держались непринужденно и весело: так приветлив был хозяин. Я все время чувствовал себя необыкновенно легко, как на большом веселом празднике.
После обеда наша тройка обратилась к товарищу Сталину с планами насчет полета через Северный полюс. Иосиф Виссарионович доказывал, что мы еще недостаточно изучили все материалы, что к этому делу нужно еще лучше подготовиться, что нужно как следует изучить метеорологические условия. Нужны еще метеостанции. С этим нельзя рисковать, нужно делать все без «авось», наверняка.
Сталин любит авиацию. Ом с увлечением говорил о полетах Коккинаки, Юмашева и других летчиков.
Незаметно разговор перешел на прошлое. Иосиф Виссарионович рассказал нам, как, будучи в ссылке, он чуть не погиб в Енисее, когда провалился в полынью и вынырнул уже обледеневшим перед глазами собравшихся у проруби женщин. Женщины с испуга побросали коромысла, ведра и убежали в деревню. Долго пришлось уговаривать, чтобы пустили отогреться. Только исключительно крепкий организм спас его тогда от смерти.
Потом Иосиф Виссарионович рассказывал, как во время возвращения из ссылки один ямщик вез его за «аршин водки». Ямщик подрядился добросовестно везти только при условии, если на каждой остановке будет получать сверх всего этот самый «аршин водки».
«Аршин» составлялся в длину из стопок, в которых подавалось вино на дорожных постоялых дворах. Ямщик оставался доволен пунктуальным выполнением договора, после каждой станции он веселел и веселел. И, наконец, при прощаньи сказал товарищу Сталину:
— Хороший ты мужик. Откудова ты такой, парень?
Во время этого рассказа Иосифа Виссарионовича я сидел рядом и видел, как поблескивали его глаза, как они загорались искренним смехом. Он умеет так рассказывать, что слушатели от души хохочут вместе с ним.
Перешли в просторную соседнюю комнату. Сталин показал карточки своих детей. Он с большой нежностью говорил о дочке Светлане. Она недавно уехала в Москву. У нее начались занятия в школе.
— Она у меня дисциплинированная: раз начались занятия — значит нужно учиться!
Иосиф Виссарионович бережно поставил карточку на место. Мы стали просить, чтобы он дал нам на память фотографии, где он снят вместе с ребятами. Что делать с такими напористыми гостями? Он отложил для нас три карточки.
Сталин просит молодежь потанцовать. Сам идет выбирать пластинку, заводит патефон, ставит плясовую.
Когда танцоры исчерпали свой репертуар, Сталин, все еще не отходивший от патефона, выбрал пластинку с хоровой волжской песней. Поставив ее, он сам стал подпевать, и мы хором грянули протяжную русскую песню. Сталин, видимо, в Сибири выучился петь и очень ладно подтягивал запевавшему Жданову. Я также подтягивал. Так мы дружно пели бы еще и еще, если бы не пора было собираться Михаилу Ивановичу Калинину.
После проводов Калинина Чкалов лег отдохнуть на кушетку и крепко заснул. Иосиф Виссарионович достал одеяло, тщательно накрыл Валерия. Открыв настежь дверь веранды, Сталин вновь начал развлекать нас плясовыми, русскими и грузинскими песнями. Уже часов в одиннадцать Жданов потянул всех играть в биллиард.
Игра затянулась. Когда я посмотрел на часы, было около половины второго ночи. Не хотелось уезжать от этого исключительного человека, такого обаятельного, так покоряющего своей мудрой простотой. Но ведь ему больше чем кому бы то ни было нужно отдыхать.
Распрощавшись с товарищами Сталиным и Ждановым, мы уехали к себе на дачу, на всю жизнь запечатлев в сердце замечательный облик простого, радушного хозяина, гениального вождя.
* * *
Прошла зима, и вновь наши сердца и мысли потянулись к бесконечным просторам воздушного океана, к вольным и далеким льдам Арктики, которые еще в прошлом году проплывали под крылом «NO-25».
Мы с Валерием часто беседовали по душам до поздней ночи, не возбуждая особых подозрений у своих жен и детей. Зимой еще несколько раз ездили на аэродром ЦАГИ, где стоял наш «NO-25». Летали на нем. Держали совет с инженерами и техниками по поводу мотора и самолета. Писали докладные М. М. Кагановичу и, наконец, решили открыть все свои планы товарищу Ворошилову, который тепло нас всегда выслушивал и поддерживал, неоднократно давал нам дружеские советы, помогал нам в решении нашей задачи.
Задача же в основном сводилась к тому, чтобы добиться от правительства разрешения на полет из Москвы в Соединенные Штаты Америки через Северный полюс на самолете «NO-25». С Валерием Чкаловым мы написали письмо товарищу Сталину, и с вполне понятным волнением и напряжением ожидали, сталинского ответа. В эти же дни воздушные корабли Водопьянова, Молокова, Алексеева и Мазурука заканчивали под руководством Шмидта величайшую по риску и важности экспедицию по высадке десанта на Северный полюс.
Условия складывались настолько благоприятно, что мы почти были уверены в положительном разрешении нашего дела. Невольно вспоминалось, как Иосиф Виссарионович говорил нам, когда мы были у него в гостях, что лететь в Америку через полюс еще рано. Нужно изучить Полярный бассейн, советовал товарищ Сталин, и только тогда предпринимать такой грандиозный полет. Теперь условие, выставленное товарищем Сталиным, выполнила экспедиция О. Ю. Шмидта, и мысленно мы больше уже не видели возражений к полету со стороны дальновидного Иосифа Виссарионовича.
Наконец, часы и дни томительного ожидания прошли. Это было 25 мая. В этот день, как и всегда, я летал. В одиннадцатом часу утра меня разыскали на аэродроме и сообщили о вызове к наркому обороны товарищу Ворошилову. Немедля я прибыл в наркомат, где застал Чкалова и Леваневского. Оттуда мы направились в Кремль.
В шестнадцать часов мы трое были приглашены в кабинет товарища Сталина.
Как только вошли, Иосиф Виссарионович встал из-за длинного стола, за которым сидели товарищи Молотов, Ворошилов и Л. М. Каганович, и, приветливо улыбаясь, пошёл к нам навстречу.
Поздоровавшись с товарищами Сталиным, Молотовым, Ворошиловым и Кагановичем, мы трое уселись у противоположного конца стола.
Пользуясь затишьем, я оглянулся по сторонам, разглядывая кабинет товарища Сталина. На письменном столе я заметил модель «NO-25», очевидно, преподнесенную товарищу Сталину после прошлогоднего перелета. Счастье и гордость охватили меня. Стало как-то теплее и радостнее от сознания, что мы в кругу больших, замечательных и чутких людей нашей страны.
Иосиф Виссарионович, поглядывая на нас, с улыбкой спросил:
— Что, опять земли нехватает? Опять собираетесь лететь?
— Да, товарищ Сталин, — сказал Чкалов, — время подходит, пришли просить разрешения правительства на перелет через Северный полюс.
Все сидящие за столом смотрели на нас и слегка улыбались.
— Куда же вы собираетесь лететь? Кто будет из вас докладывать? — вновь спросил товарищ Сталин.
— Здесь не одна группа, товарищ Сталин, — заметил Климент Ефремович и, весело подмигивая в нашу сторону, добавил, что здесь Байдуков сидит на двух стульях — и Леваневский и Чкалов зовут его в свой экипаж.
— Ага, группировки, — шутливо бросил Иосиф Виссарионович и еще раз внимательно оглянул нас. — Ну, давайте, товарищ Чкалов.
Чкалов спокойно рассказал наши планы, просил разрешения на полет на «NO-25» в Америку через Северный полюс.
— Экипаж — наша прошлогодняя тройка, — говорил Чкалов, — готова к полету, и самолет также приготовлен.
Затем высказался товарищ Леваневский, прося разрешения на такой же полет, но на четырехмоторной машине. Следующее слово было за мной. Я объяснил, что мой окончательный выбор пал на «NO-25» и мое мнение высказано в заявлении правительству о перелете, которое мы подали вместе с Чкаловым. Я говорил о том, что наш самолет вполне может установить рекорд дальности — самый трудный авиационный рекорд, что время весьма благоприятствует полету и мы рассчитываем получить точные сведения о погоде от папанинсюй экспедиции.
Когда мы обстоятельно поговорили, товарищ Сталин обратился к своим соратникам:
— Ну, что же — разрешим полет?
Товарищи Молотов, Ворошилов и Каганович сразу же поддержали Сталина, и дело принципиально было предрешено. Товарищ Сталин, немного подумав, сказал, что все же следует вызвать непосредственного руководителя авиационной промышленности.
Товарищ Сталин начал нас расспрашивать о самолетах, которые мы испытывали. Мне в частности пришлось рассказать о машине конструктора Болховитинова, на которой мы недавно установили два международных рекорда. Затем разговор перешел на боевые свойства наших истребителей, и тут товарищи Сталин и Ворошилов проявили свою способность подмечать такие решающие мелочи, о которых иные люди иногда считают ненужным говорить. Забота о крепкой и надежной обороне и о хорошей авиации все время сквозила в вопросах и замечаниях товарища Сталина.
Незаметно перешли на тему о качестве американских самолетов. Товарищ Сталин подробно интересовался, что можно взять у американской авиации, чему у нее следует поучиться. Леваневский рассказал об американском самолетостроении, о закупленных им в Америке машинах.
В дружеской беседе мы сравнивали свои самолеты с американскими, находя в последних хорошую отделку и поучительные мелочи, которые нам следует перенять.
Разговор длился уже более полутора часов. Товарищ Сталин изредка подходил к кому-либо из наркомов, делал разные пометки в бумагах, затем, переговорив с товарищем Молотовым, вновь стал прохаживаться по кабинету, беседуя об экспедиции на полюсе.
Тепло отзываясь о смелом коллективе полярников, товарищ Сталин заметил, что теперь, наверное, нам будет легче лететь через Северный полюс.
— Товарищ Сталин, — смеясь, сказал Чкалов, для нас это «хуже»: ведь Папанин будет давать нам с полюса все плохую да плохую погоду… Так никогда и не улетишь…
— Вот тебе и на! Мы думали — будет лучше, а вот оказывается, что для летчиков лучше бы и не делать полета на полюс, — шутливо сказал товарищ Сталин, обращаясь к Молотову.
Товарищ Молотов, бросив свои дела, поглядел на Чкалова и, улыбнувшись, отложил папку. И это время вошел М. М. Каганович, которого Сталин сразу же спросил, как он смотрит на перелет через Северный полюс.
М. М. Каганович посмотрел на нас и, помня, как мы не раз его осаждали со своими планами, сразу же сказал свое положительное мнение.
— Ну, что же, значит нужно записать наше решение? — спросил товарищ Сталин, обращаясь ко всем.
Товарищ Молотов стал записывать решение правительства о перелете через Северный полюс в Америку. Первый пункт был уже сформулирован и записан, когда товарищ Сталин предложил еще новый пункт о том, чтобы обязать экипаж в случае неблагоприятной обстановки сделать посадку в любом пункте Канады, а в случае угрозы экипажу произвести немедленную посадку.
Как взволновало нас это мудрое сталинское отношение к людям! Забота о человеке еще раз ярко выразилась в конкретном факте, который записан во втором пункте решения правительства.
Итак, решение составлено. Мы пробыли среди любимых руководителей партии и правительства три часа. Сколько драгоценного времени мы у них отняли! Мы спешим встать. Отблагодарив за внимание, прощаемся с товарищами Сталиным, Молотовым, Ворошиловым, Кагановичем и, радостные от большого доверия своих вождей и своей родины, уезжаем на аэродром, где в ангаре стоит большая краснокрылая птица.
Сталинский маршрут будет продолжен еще на несколько тысяч километров через пространства Арктики и Америки, из сердца пролетарского государства — Москвы в США.
18 июня 1937 года наш краснокрылый гигант поднялся со Щелковского аэродрома и через шестьдесят три часа опустился в Портланде. Сталинский маршрут был повторен на расстоянии в восемь тысяч восемьсот шестьдесят восемь километров из Москвы в Америку через Северный полюс. Новая дорога, связывающая два света через неприступную Арктику, была открыта советскими летчиками. Труднейший перелет, перед которым полет на остров Удд казался легким, закончился успешно.
Об условиях этого перелета мы поторопились послать телеграмму Громову, так как знали, что его экипаж должен вылететь вслед за нами. Нам хотелось, чтобы он учел все наши ошибки и трудности.
В Америке встречали нас очень тепло, приветливо. Как и везде, Чкалов быстро завоевал симпатию, и американцы рукоплескали при каждом появлении Валерия на трибуне, на улицах, в ресторане или кафе.
Валерий был рад, что народы США хорошо относятся к гражданам Советского Союза, и в то же время с каждым днем вое чаще говорил:
— Ребята, скорей бы домой!
Дождавшись успешного завершения перелета Громова, мы отправились на пароходе «Нормандия» домой, в Москву.
* * *
Вот и долгожданная красавица Москва. Вновь сотни тысяч москвичей встречают нас горячо и ласково, как и в 1936 году. Митинг у Белорусского вокзала окончен. Разукрашенные цветами машины мчат нас в Кремль.
Огромный Георгиевский зал Кремля заполнен знатными людьми. Возгласы «ура» в честь очередной победы советских летчиков, в честь Сталина.
В зал входит Иосиф Виссарионович Сталин. Он быстрым взглядом находит Чкалова среди этого ликующего зала. Мы встаем и вместе со всеми приветствуем любимого вождя.
Сталин не скрывает своей радости — его улыбающиеся глаза сияют счастьем отца, и он заключает в объятия Чкалова и крепко несколько раз целует обветренное лицо пилота. Затем эта человеческая ласка и благодарность Сталина передается мне и Белякову. Товарищ Сталин усаживает нас, взволнованных неописуемым счастьем и душевной встречей, за стол. Долго гремят и гудят залы от тысячных возгласов приветствий и аплодисментов. До поздней ночи товарищ Сталин угощал нас, расспрашивая о всех подробностях полета через полюс в Америку и о наших будущих планах. В этой дружеской беседе мы еще раз поняли, как Сталин любит человека, жизнь которого нельзя оценить никакими деньгами, никакими богатствами.
После этого я видел Сталина несколько раз.
Я видел его на кремлевских приемах и на деловых совещаниях и беседах с летчиками. Всегда и всюду этот величайший человек, в скромном френче, с седеющими усами, с искрой жизнерадостности улыбающихся глаз, вызывает во мне такой огромный наплыв, чувства любви и благодарности, что часто хочется встать, подойти к нему и от всей души крепко поцеловать его, как родного отца.
Я часто думаю, что вот сейчас сидит товарищ Сталин в своем скромном кабинете и, несмотря на усталость, несмотря на позднюю ночь, с карандашом в руке, с дымящейся трубкой во рту, пишет о новой жизни человека, за которую он беспрестанно борется, не щадя своих сил и своей жизни. Он пишет о том, что придет время, когда народы всего мира соединятся под знаменем коммунизма и все заживут счастливо и радостна И он зовет завоевывать это счастье и радость в борьбе с кровавыми псами — эксплоататорами и тунеядцами, с ворами человеческого труда и крови, сделавшими из человеческого мира лагерь нищеты, голода и бесправия. И близок час, когда за Сталиным пойдет все трудовое человечество и подымется на последний и решающий бой.