М. Чиаурели Режиссер ВСТРЕЧИ С ВОЖДЕМ НАРОДОВ
М. Чиаурели
Режиссер
ВСТРЕЧИ С ВОЖДЕМ НАРОДОВ
Благодаря чуткому отношению руководителя большевиков Закавказья товарища Берия к работникам искусств я имел счастье видеть товарища Сталина.
Должен признаться, что я был в большом волнении, готовясь к встрече с мудрым кормчим великой Страны советов. Я являюсь всего только одним из работников культурного фронта, сделавшим в сущности мало для нашей социалистической родины. И мысль о том, как я сумею держать ответ перед великим человеком нашей эры, меня совершенно разоружала.
Меня поразила необычайная простота товарища Сталина, лишенная какой бы то ни было тени «снисходительности» — той роскоши, которую обычно позволяют себе великие деятели.
B товарище Сталине сконденсирована любовь многомиллионного советского народа. И простота товарища Сталина, его доступность имеют глубокие корни, лежащие в характере советской власти.
* * *
Товарищ Сталин выразил желание вновь посмотреть мою работу «Последний маскарад».
Удивлению моему не было предела, когда я увидел, с какой живостью, с каким чисто юношеским увлечением, с какой свежестью впечатлений воспринимал он картину, кадр за кадром.
Наряду с замечаниями по поводу политической значимости того или иного эпизода товарищ Сталин дал целый ряд замечаний чисто психологического и бытового порядка.
Когда меньшевик (в исполнении Геловани) спускается в подвал на собрание рабочих и предлагает сжечь листовки, товарищ Сталин заметет:
— Пугает! Так меньшевики запугивали рабочих.
Когда меньшевик начинает писать покаянное заявление начальнику жандармского управления, Сталин замечает:
— Сдрейфил!
Затем идет эпизод «Благотворительный праздник и саду».
Товарищ Сталин замечает:
— Вы скупитесь на надписи, здесь следовало бы подчеркнуть, как проводили время оборонцы в тылу империалистической войны.
Эпизод, в котором Маруся умоляет офицера отпустить Мито, только что освобожденного из тюрьмы, воспринимается товарищем Сталиным с напряжением.
Товарищ Сталин замечает:
— Это хорошо, что офицер как бы не слышит ее. У них была инструкция не вступать в подобных случаях в разговоры.
Появление в кадре «Окопной правды» товарищ Сталин встречает с удовлетворением.
Когда на границе Грузии идет разоружение возвращающихся с фронта солдат, товарищ Сталин вновь подчеркивает необходимость пояснительной надписи и тут же дает ее примерную редакцию: «Меньшевики разоружали возвращающихся с фронта солдат».
Эпизоды меньшевистского парламента товарищ Сталин смотрит весело, с увлечением. Когда меньшевики пробуют протестовать: «это вам не колония», «это нам не Индия» — с уст Сталина срывается:
— Дураки!.. Сначала пригласили — пожалуйте, антре, антре, а теперь кинжалами хотят запугать… Дураки!..
Идет эпизод с представителями II Интернационала.
— Что стесняться! — замечает вождь. — Надо прямо называть: «Представитель II Интернационала Карл Каутский».
«Оравела» (песня пахаря), которую поет перед смертью Ника, вызывает в товарище Сталине воспоминания детской поры.
— Крестьяне давали мне кувшинчик простокваши, — рассказывает вождь, — и заставляли петь во все горло с утра до вечера.
Идут заключительные кадры. Движется победоносная Красная Армия.
— Хорошо, что идут руководители партии и что с ними рядом русский красноармеец! — замечает товарищ Сталин.
Он считает, что кино — отрасль советского искусства большой значимости, огромной действенной силы.
— Наше кино делает у нас и за границей большое дело, — замечает товарищ Сталин.
Когда я коснулся идеологической роли советской кинематографии и ее преимуществ перед буржуазной кинематографией, вождь сделал поправку, указав, что капиталистическое кино не хуже разрешает задачу внедрения буржуазной идеологии в массы.
— Там работают тонко, — говорит товарищ Сталин. — Создавая фильмы на «нейтральные» темы, буржуазное кино отвлекает массы от классовой борьбы, одурманивает их.
Фильм «Чапаев» — этот замечательный фильм, который Сталин смотрел много раз, — он считает крупнейшим достижением советского искусства.
Дав общую оценку «Последнего маскарада», товарищ Сталин обращает мое внимание на некоторый схематизм картины и скудость разъяснительных надписей.
Беседа коснулась грузинского классика Ильи Чавчавадзе, который был некоторое время в загоне.
— Ошибка, — заметил Сталин. — История, аналогичная с отношением ко Льву Толстому. А Ленин говорил, что до этого графа никто так правдиво не писал о мужике. Не потому ли мы проходим мимо Чавчавадзе, что он из князей? А кто из грузинских писателей дал такие страницы о феодальных взаимоотношениях помещиков и крестьян, как Чавчавадзе? Это была безусловно крупнейшая фигура среди грузинских писателей конца XIX и начала XX века.
Особо останавливается товарищ Сталин на поэме Чавчавадзе «Гандегили», отмечая законченность и яркость образов отшельника и молодой горянки, являющейся олицетворением жизненной силы, которая побеждает монаха-аскета.
Товарищ Сталин перешел к своим, юношеским воспоминаниям и рассказал о горийском феодале М. Амилахвари:
— Этот владетельный князь был либералом, но с крестьян он аккуратно взимал треть урожая — «галу». Крестьяне, доведенные до отчаяния тяжестью поборов, перестали раскланиваться с князем. Это была единственная форма ненаказуемого протеста. М. Амилахвари был поставлен этим в неловкое положение. Князь созвал крестьян и заявил им, что вернет «галу» за год и выгодно продаст им пахотные земли. Мало веря в «благодеяния» князя, крестьяне ответили, что они обдумают предложение. Но, обдумав, они решили, что от Амилахвари трудно ждать чего-нибудь хорошего. Продолжая сдавать ему «галу», крестьяне по-прежнему не узнавали при встречах князя.
Другой случай: Амилахвари выразил желание построить для крестьян школу. Подозревая в этом какой-то подвох или новую форму кабалы, крестьяне ответили: «Мы не хотим ни принесенного, ни унесенного зена-кари» (восточным ветром).
Надо отметить, что восточный ветер был величайшим бедствием для крестьян. Ему сопутствовала засуха и разрушение. «Либерал» Амилахвари взрастил достойного наследника — Георгия Амилахвари, организовавшего «черную сотню» и наводившего ужас на всю Карталинию.
Товарищ Сталин вспомнил некоторые «подвиги» Георгия Амилахвари.
Как-то князь возвращался с пьяной компанией домой и заметил, что на склоне гор движутся какие-то черные тени. Решили «проверить», что это за тени. Компании открыла стрельбу и перестреляла… крестьянских буйволов. Жаловаться на Георгия Амилахвари никто не мог, так как он был вхож к великому князю, имевшему дворец в Боржоме.
Воспоминание о феодалах товарищ Сталин закончил рассказом о пушке Элибо:
— Элибо был кизикенцем и слыл изобретателем. Когда крестьяне были доведены до отчаяния поборами помещиков и царских чиновников, Элибо решил защитить сельчан. Он видел царские пушки — они были невелики по размерам. Элибо решил изготовить большую пушку и выстрелить из Грузии в… Петербург. Он нашел огромный дуб с дуплом, срубил его и зарядил дупло порохом и камнями.
Крестьяне собрались около пушки.
Элибо навел пушку и зажег фитиль. Раздался оглушительный взрыв. Несколько десятков крестьян было убито и покалечено. Уцелевшие напали на Элибо:
— Что ты наделал?
Элибо гордо ответил:
— Это что? Вы представляете, что теперь творится в Петербурге!
— Наследие феодализма давало себя чувствовать в Грузии даже при советской власти, — заключил товарищ Сталин.
Оно нашло выражение в националистическом уклоне, имевшем место в компартии Грузии. До какой степени пережитки феодальных отношений владели умами грузинских крестьян, — говорил товарищ Сталин, — видно из следующего факта. В 1924 году я беседовал с крестьянами в Грузии, и один старик спросил меня:
«Нельзя ли прислать московских ребят… Хотя бы временно, чтобы мы могли рассчитаться с дворянами… А то наше правительство их жалеет и мешает нам расправиться с ними».
Товарищ Сталин рассказал о некоторых эпизодах из подпольного периода своей работы.
— Дело было в Батумской тюрьме, — вспоминал товарищ Сталин. — Привели арестованного Джохадзе. Это был молодой большевик, коренастый, крепкий парень. Джохадзе обратился ко мне с просьбой ознакомить его на грузинском языке с «Коммунистическим манифестом». Встречаться мы не могли. Но так как камеры наши были недалеко друг от друга, я читал «Манифест», находясь в своей камере, и в соседней камере могли слушать.
Как-то во время одной из моих «лекций» в коридоре послышались шаги. Я прервал лекцию. Вдруг слышу:
— Почему молчишь? Продолжай, товарищ.
Я подошел: к решетке окна. Оказалось, что продолжать лекцию меня просил солдат-часовой.
Другой эпизод, рассказанный товарищем Сталиным, был следующий:
Дело было в годы реакции. Я был еще юношей. Крестьянство, потерпевшее поражение в борьбе с самодержавием, испытавшее жесточайшие репрессии царских опричников и: доведенное до отчаяния, бежало в леса с оружием в руках.
На жестокость карательных экспедиций крестьяне-партизаны отвечали жестокостью. Партия направила меня для переговоров с партизанами. Я встретился с ними и начал доказывать, что их поведение бросает тень на революцию. Но я был бессилен повлиять на них. Тут я впервые почувствовал силу того гнева и той классовой ненависти, которая является двигательной и побеждающей силой революции.
Воспоминания о кануне революции 1905 года товарищ Сталин закончил эпизодом своеобразной экспроприации «Капитала» Карла Маркса:
— В Тифлисе проживал небезызвестный букинист. Я учился в семинарии. У нас существовал марксистский кружок. Букинист одновременно издавал дешевые брошюры народнического толка, им лично написанные. Первый экземпляр первого тома Марксова «Капитала» был каким-то образом получен им. Учтя «спрос» на «Капитал», он решил давать книгу на прокат. Плата была высокая. Наш кружок буквально по гривеннику собрал деньги. Нам тяжело было выкроить из своего скромного бюджета такую сумму. Мы были возмущены «просветительной» политикой этого народники.
Получив заветный том, мы просрочили возврат на три дня. Букинист потребовал дополнительную плату за просрочку. Мы заплатили. Ho каково было его возмущение и досада, когда он увидел, что «Капитал» экспроприирован!
Мы раскрыли перед ним второй рукописный том «Капитала». За короткий срок мы переписали «Капитал» до последней строчки.
Товарищ Сталин вспомнил о своем бегства из Сибири, куда он был сослан царским правительством:
— Я находился в распоряжении исправника, Это был человек крутого нрава, заслуживший ненависть не только ссыльных, но и всего населении, особенно возчиков. Возчики, как известно, играли в суровых условиях Севера, с перегонами в сотни верст, немаловажную роль. Эти люди, видавшие виды, были буквально терроризированы исправником. Задумав бегство, я решил сыграть на этой ненависти.
«Я хочу подать жалобу на исправника. У меня есть связи в Зимней», — сказал я одному из возчиков. А Зимняя была ближайшая железнодорожная станция, до которой надо было ехать несколько дней. Возчик охотно согласился везти меня туда, выговорив себе, помимо платы, по «аршину» водки на больших остановках и по «поларшина» на малых.
Подгоняемый ненавистью к самодуру-исправнику, возчик вез меня отлично. На остановках для него кабатчики выстраивали за мой счет «аршины» и «полуаршины» рюмок с водкой.
Морозы стояли сорокаградусные. Я был закутан в шубу. Возчик погонял лошадей, распахнув свою шубенку и открывая чуть ли не голый живот жестокому морозному ветру. Тело его, видно, было хорошо проспиртовано. Здоровый народ! Так мне удалось бежать, — заключил вождь.
Встречи с товарищем Сталиным будут для меня самыми счастливыми и незабываемыми воспоминаниями.