В. Молоков Герой Советского Союза МОИ ВСТРЕЧИ С ТОВАРИЩЕМ СТАЛИНЫМ
В. Молоков
Герой Советского Союза
МОИ ВСТРЕЧИ С ТОВАРИЩЕМ СТАЛИНЫМ
Последние годы партия и правительство доверили мне, рядовому летчику, большую почетную работу — руководить Главным управлением Гражданского воздушного флота. По роду моей работы, в порядке, так сказать, официальном, мне часто приходится встречаться с руководителями партии и правительства, с товарищем Сталиным. За последние полтора года я неоднократно видел товарища Сталина на различных заседаниях, совещаниях, приемах в Кремле. Каждая из этих встреч навсегда запечатлелась в моей памяти. О каждой из них можно рассказывать очень много, со всеми деталями и особенностями, присущими тому или иному дню. Но в числе незабываемых встреч с товарищем Сталиным особое место занимают первые встречи.
B 1929.году я, летчик военной авиации, был послан в Москву, на курсы усовершенствования командного состава при Военно-воздушной академии РККА имени Жуковского. Вместе с другими слушателями Академии мне выпало счастье участвовать в Октябрьском параде. Вот тогда-то я впервые увидел товарища Сталина.
Это было во время церемониального марша. Мы шли в рядах по Красной площади, строго соблюдая равнение. На левом крыле мавзолея, окруженный своими соратниками, стоял товарищ Сталин. Тот, кто когда-нибудь участвовал в параде, знает, что идущему в строю смотреть по сторонам трудно. Мы могли всматриваться в находящихся на трибуне мавзолея лишь в те короткие секунды, когда наш ряд равнялся с мавзолеем. Сейчас я даже затрудняюсь сказать, что в тот раз действительно видел товарища Сталина. Во всяком случае после парада мы немало спорили о том, где стоял товарищ Сталин: справа или слева от микрофона, рядом с Ворошиловым или Молотовым. Каждый доказывал, что он прав. В результате долгих споров никто из нас не смог доказать, что действительно ясно видел товарища Сталина. Но у всех нас, и в частности у меня, осталось радостное ощущение, что в тот момент, когда мы проходили мимо мавзолея, товарищ Сталин там был.
В феврале 1934 года в далеком Чукотском мире затонул раздавленный льдами пароход «Челюскин». На льдину высадилось 104 человека. Партия и правительство мобилизовали все силы для того, чтобы спасти их. На Север двинулись спасательные партии, ледоколы, пароходы; полетели самолеты, В числе других летчиков: на помощь челюскинцам правительственная комиссия направила и меня. Как известно, операция увенчалась полным успехом. Все челюскинцы были спасены советскими летчиками и доставлены на материк. Вместе с ними возвращались с Севера и пилоты, принимавшие участие в спасательной экспедиции.
Челюскинцев и летчиков очень тронула встреча во Владивостоке. Я забился куда-то на корму, чтобы справиться с волнением. Мы сами не понимали, что сделали в Арктике. На всем пути от Владивостока до Москвы страна давала нам знать о себе, о том, с каким живым, напряженным интересом весь мир, и в первую очередь весь Союз, следил за полетом наших машин, за всеми малейшими эпизодами борьбы под Ванкаремом. Где бы ни останавливался наш поезд, даже на глухих полустанках, мы слышали голос страны. И чем ближе к Москве, тем все сильнее, громче звучали приветствия родины. Они не смолкали; ни на миг. Привыкнув к тишине и безмолвию Арктики, я был сперва оглушен, подавлен всем виденным и слышанным.
Когда мы подъезжали к Москве, в поезде кто-то из встречавших нас сказал, что челюскинцы и летчики увидят товарища Сталина. Трудно передать, какое волнение охватило всех при этом известии. С огромным, вполне понятным нетерпением каждый ждал прибытия в столицу. И вот, наконец, мы в Москве! Прямо с вокзала под непрекращающимся дождем цветов и листовок нас повезли на Красную площадь. Мы стояли внизу, у мавзолея Ленина, гул приветственных возгласов перекатывался по обширной площади, полной народа.
Очень хорошо я помню наступившую вдруг тишину, вся площадь как-то притихла. Вместе со всеми я взглянул влево. К мавзолею приближалась группа людей, среди них был товарищ Сталин, в военной фуражке, в сапогах, в плаще. Он шел улыбаясь. Вся площадь аплодировала, кричала «ура».
Где-то запели «Интернационал», и все подхватили этот гимн. Товарищ Сталин подошел к нашей группе и поздоровался со всеми летчиками. Этого никто из нас не ожидал, и мы даже растерялись немного.
Затем нас пригласили на трибуну. Завязалась беседа. Товарищ Сталин спросил меня о том, как работается на Севере, какая там обстановка для полетов, как мы летали в лагерь. Его интересовали бытовые мелочи из жизни челюскинцев на льдине, взаимоотношения в лагере после того, как заболевший начальник экспедиции О. Ю. Шмидт был вывезен на материк. Стараясь не занимать долго внимания товарища Сталина, я кратко ответил на все вопросы.
Мимо мавзолея шла демонстрация трудящихся Москвы. Где-то недалеко от трибуны в числе других родственников участников экспедиции находилась моя старушка-мать. Я пытался найти ее в толпе и узнать, чем она занята. Товарищ Сталин заметил мои усилия и, улыбнувшись, спросил:
— Кого вы так зорко ищете?
Помявшись, я ответил:
— Там где-то должна быть моя старушка, и я ее никак не могу увидеть.
Иосиф Виссарионович засмеялся и сказал:
— Пойдите, найдите и позовите ее сюда.
Мать, однако, я не нашел. Бедную старушку куда-то оттеснили. Тем временем демонстрация кончилась. Я снова поднялся на трибуну и слушал, как товарищ Сталин разговаривал с другими летчиками. Вдруг он обратился ко мне и спросил:
— Как же это так: у вас на всех снимках есть борода, а сейчас вы бритый?
Действительно, когда газеты давали снимки летчиков, спасавших челюскинцев, то они поместили портрет, на котором я был изображен с бородой. Это был старый снимок, относившийся к тому времени, когда я впервые попал на Север. По обычаю всех арктических новичков я отпустил бороду. Вернувшись из Арктики в Красноярск, я случайно увидел себя в зеркале и обомлел. Борода и усы были безобразного рыжего цвета. На Севере нам приходилось курить махорку, иногда сухой чай, кору деревьев. Едкий, густой дым пропитал бороду и окрасил ее в жуткий цвет. Я срочно побрился и с: той поры бороды не носил. B распоряжении же московских газет был только этот снимок.
Вечером того же дня в Кремле был устроен прием, в честь челюскинцев и летчиков. На этом приеме товарищ Сталин выступил с речью, в которой говорил о мужестве и отваге советских людей. Он говорил, что Герои Советского Союза проявили то безумство храбрых, которому поют славу. Но одной храбрости мало. К храбрости нужно добавить организованность, ту организованность, которую проявили челюскинцы на льдине. Соединение храбрости и организованности делает нас непобедимыми.
Товарищ Сталин тепло отзывался об участниках воздушной экспедиции. Я слушал очень внимательно. И вдруг вздрогнул: Иосиф Виссарионович назвал мою фамилию.
— Ведь вот, незаметный как будто человек, говорил товарищ Сталин. — Никогда его до этого времени не было заметно, да он мало говорит и сейчас. А посмотрите больше всех сделал и опять молчит.
Трудно передать состояние, в котором я тогда находился. Я, Парад, трибуна, прием — все это навалилось на меня сразу, как огромная гора. Мне, никогда до того и не мечтавшему видеть близко товарища Сталина, довелось сразу в один день трижды стоять рядом и разговаривать с товарищем Сталиным. Я всегда считал себя очень спокойным. Но тут внутренне переживал очень сильно. Внешне это, быть может, мало было заметно. Я не бегал, не топтался, не размахивал руками. Но внутри бушевала буря хлынувших на меня чувств, я получил колоссальный «переворот мозгам», как говорят у нас на Севере.
* * *
Вскоре после этого в Кремле было устроено совещание, на котором обсуждались итоги работы в Арктике и задачи, связанные с дальнейшим освоением Севера. Кроме товарища Сталина в совещании участвовали товарищи Молотов, Каганович, Ворошилов, Орджоникидзе, Куйбышев. На совещание были вызваны полярные моряки, летчики, руководители челюскинской экспедиции. На этом совещании, пожалуй, впервые широко и всесторонне был намечен сталинский план большевистского освоения Арктики. Разговор шел обо всем, начиная от организации научных станций и кончая работой авиации. Из летчиков выступали Леваневский, Водопьянов и я.
Во время моего выступления товарищ Сталин задал мне вопрос: можно ли использовать на Севере дирижабли? B ту пору я о дирижаблях только слышал И поэтому откровенно сказал, что ответить на вопрос не могу.
По окончании совещания мы на несколько минут задержались в зале. Воспользовавшись этим, я подошел к Водопьянову и начал укорять его за необоснованную защиту двигателей с водяным охлаждением. В своем выступлении Михаил Васильевич сказал, что для полярной авиации нужны моторы не воздушного, а водяного охлаждения. Между тем я считал (и считаю до сих пор), что наиболее удобными для работы в Арктике являются двигатели с воздушным охлаждением.
В пылу спора мы не заметили, как к нам подошел товарищ Сталин. Он молча слушал нас несколько минут и затем спросил:
— Вы чего спорите?
Ми объяснили суть наших разногласий. Товарищ Сталин рассмеялся и сказал, что каждый из нас по-своему прав: Водопьянов — потому, что сейчас на Севере много самолетов с моторами водяного охлаждения; я — потому, что моторам воздушного охлаждения принадлежит будущее.
Затем товарищ Сталин спросил меня:
— Вы, кажется, едете в Англию?
Решением правительства мне и Леваневскому была предоставлена командировка в Лондон для ознакомления с достижениями английской авиации. Я ответил товарищу Сталину, что мы собираемся выехать на следующий день, билеты уже в кармане.
— А как наша семья? — спросил товарищ Сталин. — Не обижается, что опять уезжаете?
— Жена обижается немного, — ответил я. — Говорит, только приехал и опять, как ворон, из дому улетаешь.
— А почему, бы Вам не поехать вместе с женой? — спросил товарищ Сталин.
Опешив от неожиданности, я не успел ответить, как товарищ Сталин уже отошел от меня к товарищу Молотову. Утром следующего дня мне домой принесли второй билет и заграничный паспорт на имя моей жены — Надежды Ивановны. Она ничего не знала о моем разговоре с товарищем Сталиным и была страшно поражена. Я был удивлен не меньше. B поезде я встретился с Леваневским. Он тоже ехал с женой.
Утром 27 июня 1934 года мы прибыли в Лондон. Газеты писали о нас, что «с внешней стороны эти два человека далеки от обычного нашего представления о русских: они не сонны и не волосаты, они не носят ни бомб, ни палок».
Да, у нас не было ни бомб, ни палок, и мы приехали в Англию не спать, а изучать современную авиацию.
В полдень на Хендонском аэродроме я увидел машины последнего выпуска. Самолеты шли кильватерным строем, гусиным уступом. С большим интересом я приглядывался ко всему, что творилось в воздухе и на земле. С моря прилетели гидросамолеты. Меня, как морского летчика, они очень интересовали. Это были устойчивые на крутых виражах, весьма подвижные летающие лодки. С большим напряжением прошел воздушный бой между двухмоторным бомбардировщиком и тремя истребителями. Вдруг у одного истребителя мотор стал работать с перебоями, и машина резко пошла вниз. Пилот слепо, неумело развернулся влево и забыл выключить мотор. Самолет рухнул на землю. Мотор загорелся, летнаб погиб.
Я с трудом усидел, когда увидел, что он идет влево. Вправо — вот куда надо было разворачиваться, вправо, а не влево! Тогда машину можно было бы спасти.
Две недели я пробыл в Европе. То, что я увидел, поразило меня. На окраинах Лондона я видел бледных, тщедушных детей. Они бродили по улицам, рылись в канавах. Дети не смеялись. В Голландии я видел развороченные камня мостовой, остатки баррикад. В Саардаме, в деревянном домике Петра I, я прочел в книге посетителей: «Как была велика Россия при Петре, так еще величественнее она стала и будет при Ленине — Сталине».
* * *
С огромным напором все арктические летчики и полярники ринулись на штурм Арктики, проводя в жизнь гениальный сталинский план покорения Севера. Зимой 1935 года я совершил первый в зимних условиях полет от Москвы до острова Диксон и обратно. Ныне по этой трассе самолеты летают регулярно. Летом того же года мне доверили осуществить большой арктический перелет, маршрут которого в общем составил 20 тысяч километров.
В следующем году я совершил облет всего побережья Северного морского пути, пройдя на летающей лодке свыше 30 тысяч километров. В конце моего маршрута находилась и Москва. Я летел на тяжелом морском гидросамолете «СССР Н-2». До той поры на морских машинах никто на Москва-реку не садился. Завязалось довольно длинное обсуждение: можно совершить посадку на такой машине в Москве или нельзя. Несколько дней я ждал в Архангельске ответа. Наконец, мне разрешили старт. Посадка прошла удачно. Выйдя из машины, я увидел встречающих меня товарищей Молотова, Калинина, Хрущева. Я никак не ожидал такой торжественной встречи.
Вячеслав Михайлович тепло поздравил экипаж с прибытием в Москву и затем сказал:
— Вы сделали отличную посадку. А нам одни товарищи говорили, что нельзя сесть на гидроплане в Москве; другие утверждали, что можно. Я решил узнать мнение товарища Сталина. Товарищ Сталин ответил, что раз такой человек, как Молоков, хочет прилететь, следовательно, все будет благополучно.
Взволнованный до предела, я просил Вячеслава Михайловича передать товарищу Сталину огромное спасибо за доверие.
Товарищ Сталин очень доверяет летчикам. Валерий Павлович Чкалов однажды рассказывал весьма примечательную историю. Накануне старта из Москвы по Сталинскому маршруту экипаж самолета «NO-25» заехал к одному крупному авиационному начальнику и сообщил, что собирается завтра трогаться в путь. Начальник посоветовался с метеорологами и заявил, что старт не разрешит. Чкалов категорически настаивал на вылете. Тогда начальник позвонил товарищу Сталину и сказал, что на следующий день ожидается нелетная погода, но Чкалов все же собирается вылетать. Выслушав ответ товарища Сталина, он смущенно положил трубку и, обернувшись к Чкалову, произнес:
— Можете лететь.
Оказывается, товарищ Сталин ответил:
— Чкалов лучше знает, какая ему нужна погода!
Чувствуя внимание и заботу товарища Сталина, мы работали на Севере с огромным напряжением, стараясь все делать отлично, без ошибок, без лишних жертв.
Большевистское наступление на Арктику расширялось с каждым годом. На Севере появились десятки постоянных научных станций, наблюдающих за погодой, изучающих ледовый режим арктических морей, исследующих таинственные «белые пятна» Полярного бассейна. По Великому Северному морскому пути ежегодно двигались торговые и пассажирские пароходы, перевозя рабочих на предприятия, возникшие на побережье Ледовитого океана, зимовщиков полярных станций, грузы для населения сибирской тундры, строительные материалы и машины для Якутии.
В 1937 году было решено провести генеральный штурм Арктики — достигнуть Северного полюса и высадить там группу научных работников. Как известно, товарищ Сталин принимал самое непосредственное участие в обсуждении планов подготовки экспедиции. Дважды с участием товарища Сталина были проведены совещания, посвященные предстоящей смелой операции. Товарищи Сталин, Молотов и Каганович обсуждали и утверждали кандидатуру каждого из ведущих участников воздушной экспедиции.
22 марта 1937 года воздушная эскадра в составе пяти самолетов вылетела из Москвы. 5 мая разведывательный самолет под управлением Героя Советского Союза Головина долетел до полюса и без посадки вернулся обратно, а через две недели на лед Северного полюса опустился флагманский корабль экспедиции, управляемый Водопьяновым. 26 мая к нему присоединились остальные тяжелые корабли.
Задание партии и правительства было выполнено. Советские самолеты достигли Северного полюса и основали там первую научную дрейфующую станцию. 6 июня станция была торжественно открыта, и мы возвратились на Большую Землю. На льдине остались четыре человека: Папанин, Кренкель, Ширшов и Федоров. В течение девяти месяцев они вели героическую борьбу со стихией во главу советской и мировой науки. Вся страна с неослабевающим вниманием и волнением следила за их небывалым дрейфом, зa их беспримерной работой.
Выполнив задание, самолеты воздушной экспедиции вернулись в Москву. На Центральном аэродроме нам готовили торжественную встречу. Члены моего экипажа еще с воздуха заметили необычный, нарядным вид улицы Горького, белую цепочку милиционеров, протянувшуюся от аэродрома до Кремля, яркие лозунги и транспаранты, пересекающие улицу. Один я ничего не замечал. Мне впервые в жизни предстояло посадить машину на бетонную дорожку. Всякое бывало в моей жизни: я приземлялся и на болота, и на лед, и на снег, и на вспаханное поле; однажды пришлось сесть даже на лес. Но на бетонную дорожку ни разу мне не доводилось сажать машину. Это не так просто, как кажется на первый взгляд. Прежде всего надо на бетонной дорожке удержаться, не раскатиться дальше, чем нужно.
Сели удачно и вышли из самолета. Нас посадили в автомобили и повезли к центральной трибуне. Там мы увидели товарищей Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова, Калинина, Андреева, Микояна, Жданова, Хрущева, Димитрова. Товарищ Сталин обнял и расцеловал поочередно каждого из участников экспедиции. Затем мы попали в объятия Молотова и Ворошилова. Все мы были бесконечно взволнованы необычайной встречей.
По окончании митинга нас опять усадили в машины, и мы поехали в Кремль. Вместе с нами ехал товарищ Сталин и руководители партии и правительства. Москвичи забрасывали автомобили цветами и листовками. Вереница машин двигалась к Красной площади, к Кремлю.
В Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца состоялся прием участников экспедиции на Северный полюс, устроенный ЦК ВКП(б) и правительством Союза. Мы было скромно уселись в стороне, вместе с остальными участниками экспедиции, но к нам вскоре подошли два товарища и сказали, что командиров кораблей просят пересесть за правительственный стол. Меня посадили рядом с товарищем Молотовым.
Товарищ Ворошилов провозгласил тост за командиров самолетов, штурманов, механиков и всех участников полярной экспедиции. Мы встали и поочередно чокались с членами правительства и товарищем Сталиным. Подошел и я к товарищу Сталину. Он приподнял свой бокал, чокнулся и сказал: «За ваше здоровье!», посмотрел, чтобы я выпил весь бокал до дна, а сам лишь пригубил свой бокал. Не выпивать же ему весь бокал при каждом из бесчисленных тостов!
Вскоре после этого приема мне пришлось снова улететь ни Север. И середине августа 1937 г. из Москвы через полюс и Америку отправился в трансполярный перелет Герой Советского Союза Леваневский. Метеорологическая обстановка была никуда не годной. Почти весь путь до полюса самолет проделал на большой высоте, в облаках, при очень низкой температуре. За полюсом сдал один из моторов самолета. Машина пошла вниз, обледенела; радиосвязь с самолетом прервалась.
Правительство и товарищ Сталин с огромной тревогой отнеслись к этому известию. По указанию правительства на Север немедленно были посланы самолеты, участвовавшие в воздушной экспедиции на полюс. Мы вылетели на остров Рудольфа почти и том же составе, в котором за полтора-два месяца до этого вернулись в Москву. Как известно, поиски были тщетны. Самолет Леваневского не был обнаружен.
* * *
Вернувшись из Арктики, и узнал; что готовится новая воздушная экспедиция на Север. В конце полярной навигации 1937 года в полярных морях зазимовало не то 25, не то 26 арктических судов. Часть из них застряла в результате очень тяжелой ледовой обстановки; некоторые были сознательно загнаны во льды вредителями, орудовавшими в то время в системе Главного управления Северного морского: пути.
В море Лаптевых зимовал и уносился льдами на Север караван «Садко», состоящий из трех ледоколов: «Садко», «Седов» и «Малыгин». Корабли не были готовы к зимовке, на борту находились небольшие запасы продовольствия и теплой одежды, было много лишних ртов. Поэтому намечалось забросить туда самолетами продукты и теплое обмундирование и снять с борта ледоколов всех лишних людей. На Север предполагалось послать из Москвы три тяжелых самолета и одну разведывательную машину. Экспедиции предстояло проделать весь путь от Москвы до устья Лены, протяжением около 8 тысяч километров, и оттуда уже добираться до каравана. Руководство экспедицией было поручено мне.
Руководитель Главсевморпути О. Ю. Шмидт в то время находился в Арктике, возглавляя операции по оказанию помощи папанинцам, заканчивающим свой героический дрейф. Когда вся подготовка к воздушной экспедиции была закончена, выяснилось, к великому удивлению, что никаких средств на эту экспедицию не отпущено. Обратились в Совнарком с просьбой отпустить средства.
Через несколько дней нас всех срочно вызвали в Кремль. В зале заседаний мы увидели товарищей Сталина, Молотова и Ворошилова. Как мы узнали потом, Центральный комитет партии и правительство не были поставлены в известность о положении в Арктике.
Ох, и влетело же нам тогда! Товарищ Сталин буквально руками развел:
— Как же это так? Заморозили суда и никому ничего об этом не сказали? Готовили спасательную экспедицию, к никто об этом ничего не знал, пока не понадобились деньги? Разве так поступают? Это же донкихотства, партизанщина!
Обсудив положение, правительство признало, что экспедицию послать нужно. Товарищ Сталин порекомендовал, однако, послать не только те самолеты, которые должны будут производить операцию, но и резервные машины, которые в случае нужды смогут оказать помощь самолетам первой линии. Он подверг детальной критике все мелочи подготовки к экспедиции, останавливаясь даже на таких вопросах, как снабжение самолетов маслом.
Незадолго до этого совещания постановлением Совнаркома СССР я был назначен начальником Главного управления Гражданского воздушного флота. Поэтому командование экспедицией было поручено Герою Советского Союза Алексееву. Меня же правительство обязало обеспечить тыл экспедиции, подготовить самолеты в Восточной Сибири, и в частности в Якутске, для снабжения экспедиции и перевозки зимовщиков по железной дороге.
Экспедиция прошла великолепно. Уносимый льдами караван «Садко» в то время находился в тысяче километров от берега. Тем не менее самолеты Алексеева, Головина и Орлова блестяще выполнили задание. Они доставили на корабли весь необходимый груз и перебросили на материк более 180 человек.
* * *
В марте 1938 года страна и Москва радостно встречали героев-папанинцев. Весь мир аплодировал их мужеству и настойчивости. Советский народ гордился блестящими успехами своих сынов. Когда отважная четверка приехала в Москву, в Кремле был устроен прием в честь четырех бесстрашных полярников. Все мы, участники экспедиции: на Северный полюс, были приглашены на прием. Очень было приятно, когда товарищ Молотов поднял тост за нас, доставивших зимовщиков на Северный полюс. Нас радовало, что в этом всенародном торжестве есть доля и нашего участия.
Товарищ Сталин на приеме выступил с яркой речью. Он говорил о советском героизме, о мужестве советских полярников и летчиков. Он говорил о том, что советское правительство решило оказать помощь зимовщикам, чего бы это ни стоило, решило не жалеть ни денег, ни ледоколов, потому что талантливым, смелым и способным людям нет цены.
Товарищ Сталин поднял: тост за здоровье всех героев, за здоровье молодежи, «за здоровье людей, которые хотят жить и бороться, бороться во всех областях социалистического строительства, жить и разить врагов, жить, чтобы побеждать!»
Это была необычайно яркая, пламенная, образная речь, которая никогда не изгладится из памяти всея присутствовавших на приеме в Кремле. Как жаль, что эта речь нигде не опубликована!
27 июня 1938 года из столицы Советского Союза на восток вылетел самолет «Москва». На борту его находились Коккинаки и Бряндинский. Через 24 часа 36 минут самолет опустился на аэродроме в Спасске, вблизи Владивостока, покрыв без посадки свыше 7600 километров. Это был блестящий и очень смелый перелет.
И середине июля экипаж самолета возвратился в Москву. В честь его был устроен прием на даче у товарища Молотова. В уютной подмосковной даче собрались товарищи Сталин, Каганович, Ворошилов, Калинин, Микоян, Жданов. Из летчиков присутствовали виновники торжества — Коккинаки и Бряндинский с женами, Громов, Байдуков, Беляков, Данилин, Полива Осипенко, Гризодубова, Ломако.
Разговор шел главным образом об авиации, о новых проблемах, об обязанностях Героев Советского Союза. Товарищ Сталин говорил о необходимости передачи опыта героев всем летчикам.
Воспользовавшись непринужденной обстановкой, все начали говорить о своих планах. Громов говорил о новом перелете. Коккинаки развивал идею беспосадочного полета из Москвы в Америку через Атлантический океан. Решил и я выступить. Вячеслав Михайлович попросил меня рассказать о положении в Аэрофлоте.
Я говорил о людях гражданской авиации, о материальной части; указал, что сейчас мы имеем более 30 различных типов самолетов и что с этим делом пора кончать. Надо свести количество типов к минимуму, поставить на воздушные линии новые, современные машины.
Товарищ Сталин сидел рядом с Владимиром Коккинаки, изредка наклонялся к нему и что-то спрашивал, — очевидно, интересовался его мнением о работе гражданской авиации. Судя по всему, Владимир Коккинаки меня поддержал.
Товарищ Сталин сказал, что нам в нашей воздушной работе надо обратить внимание прежде всего на землю. Это основное! Земля должна быть прекрасно оборудована, чтобы можно было совершать полеты в любое время дня и ночи, в любое время года, в любой международной обстановке. С исключительным знанием дела товарищ Сталин подчеркнул, что многотипность самолетов создает трудности не только в эксплоатации, но и для обслуживающего персонала при ремонте. Различные типы машин затрудняют ремонт, увеличивают его сроки, омертвляют материальную часть. В заключение товарищ Сталин высказался за то, чтобы свести количество типов машин до четырех-пяти.
Мне, как руководителю Аэрофлота, естественно, приходилось и приходится довольно часто бывать на различных совещаниях и заседаниях, в которых принимает участие товарищ Сталин. Нередко эти совещания проводятся по вопросам развития гражданской или военной авиации. Я убедился, что нет ни одной отрасли народного хозяйства, которой бы товарищ Сталин не уделял внимания. И всегда товарищ Сталин очень конкретно и вдумчиво подходит к каждому вопросу, дает ценные практические указания.
Меня, как летчика, всегда особенно восхищала осведомленность товарища Сталина в авиационных делах. И основное заключается не в том, что он прекрасно разбирается в тонкостях авиационной техники. Товарищ Сталин, как никто другой, умеет видеть основные линии развития авиации, знает генеральное направление завтрашней авиационной техники. Можно было бы привести десятки случаев исключительной компетентности товарища Сталина в авиационных делах. Он знает все типы самолетов, особенно военных, хорошо представляет себе данные всех моторов, находящихся на вооружении нашего авиационного парка, отлично разбирается в сложных проблемах наземного обслуживания.
Именно по инициативе товарища Сталина был поставлен вопрос о дальнейшем усовершенствовании одной из машин гражданской авиации. Иосиф Виссарионович вызвал к себе летчиков и конструкторов, работавших над этой машиной, поставил перед ними совершенно конкретные, деловые задачи, дал инженерам твердые сроки. Мы начали было просить удлинить сроки. Товарищ Сталин минуту-две подумал и твердо сказал:
— Нет, сможете уложиться! Понатужьтесь — и выполните.
Иногда на этих заседаниях некоторым товарищам очень серьезно влетает от товарища Сталина. И тот человек, которого ругают, готов, кажется, провалиться от стыда сквозь землю. Я помню, как однажды влетело и мне. Меня и моего заместителя товарища Картушева вызвали в Кремль, а мы в это время находились на одном из подмосковных аэродромов. Пока нас разыскали, пока мы приехали, — прошло много времени.
В Кремле мы застали товарищей Сталина, Молотова и Ворошилова. Оказывается, они нас ожидали два часа. Я прямо со страхом вошел в кабинет.
Товарищ Сталин посмотрел на нас внимательно и спросил:
— Вы что думаете, нам делать нечего? Откуда вы так долго ехали? А еще летчиками называетесь!
Запинаясь, я объяснил, в чем дело. Товарищ Сталин усмехнулся и перевел разговор. Но я в течение всего заседания чувствовал себя не в своей тарелке, вертелся и еле дождался конца совещания. Мне было страшно неудобно и стыдно, что я заставил ждать товарища Сталина, отнял у него драгоценное время.
* * *
Куда бы партия ни послала нас на работу — в Арктику, в пустыню Кара-Кум, в кабинет начальника Аэрофлота, — везде мы чувствуем неослабное внимание и отеческую заботу товарища Сталина. Бодро и радостно работать, ощущая эту всесильную руку, непрестанное внимание, огромную помощь товарища Сталина. И каждый из нас готов без единой минуты сомнения отдать вое свои силы, все свои знания, всю энергию работе во славу нашей родины, на пользу нашему народу, на благо революции, делу партии Ленина — Сталина.