Г. Зиманас, бывший первый секретарь Южного подпольного обкома КП Литвы НАВСТРЕЧУ ОПАСНОСТЯМ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Г. Зиманас, бывший первый секретарь Южного подпольного обкома КП Литвы

НАВСТРЕЧУ ОПАСНОСТЯМ

1

Существует одна распространенная фотография Губертаса Борисы. С нее делают все портреты. Худощавый молодой человек, правильные черты лица, но глаза глядят грустно и даже несколько подавленно, в них как бы затаилась какая?то тоска, глубокая боль. Родные не знают, когда была сделана эта фотография. Я запомнил его совсем другим. Когда раскрылась дверь нашей землянки, в нее вошел приветливый юноша с серьезным лицом. Чуть заметная, сдержанная улыбка очень украшала его лицо. Он совершенно спокойно стал рассказывать, что его привело к нам. Я внимательно слушал. В тылу врага человек невольно становится подозрительным, и, слушая, я вглядывался в собеседника.

Он не мог, конечно, не чувствовать, что партизаны его подозревают или во всяком случае не вполне уверены, что он тот, за кого себя выдает. С первых же слов он назвал свою настоящую фамилию и кличку, открыто сказал название своей группы, свое задание, кто его послал. Прошло несколько минут, и я почувствовал, что мне совершенно не хочется его в чем?либо подозревать или не доверять ему. Сразу создалась какая?то прочная уверенность, что человек говорит правду, что он ничего не утаивает и ему нечего утаивать.

Он был послан в тыл тогдашним Наркоматом внутренних дел. В пути летчики заблудились и сбросили его с группой, правда, над Литвой, но совсем в другом месте, чем полагалось. Трудно было сориентироваться и узнать, куда они попали, ибо они боялись выдать себя расспросами. Наконец им удалось установить, что сбросили их около города Алитус, что им надо идти еще около 150 километров до места назначения. Каков будет путь? Как удастся пройти? Часть груза решили спрятать, чтобы идти налегке. Закопали все, что мешало бы продвигаться быстро, в том числе и запасы питания для рации.

В Каунас пришли благополучно, устроились. У Губертаса в Каунасе проживал брат Витаутас, но он ушел вместе с Красной Армией. Губертас не решился пойти к его жене. Он встретил знакомого шофера из Утены и остановился у него. Попросил послать жену брата Витаутаса к старшему брату Бронюсу, который в это время скрывался около Утены у своего дяди, зажиточного крестьянина, под видом батрака. Брат Бронюс сразу же приехал в Каунас, снял комнату. Но вот беда — связаться с Москвой по рации никак не удавалось. Сначала думали, что в городе много помех. Поехали в Утену, в деревню к дяде, пытались там связаться, подняли громадную антенну, ничего не получалось.

— А может быть, ваша рация была неисправна?

И так думали, решили рацию проверить. Нашли хорошего инженера. Он не был в партии, но помочь не отказался. Проверил всю рацию досконально, не обнаружил никаких неисправностей.

— Тогда почему вам не удалось связаться?

— Мы хорошо слышали, как нас вызывали. Но, кроме позывных, ничего не слышали. А в последнее время и позывные пропали. Честно говоря, я думаю, что нас подозревают. Мы рассказали о наших злоключениях при приземлении, рассказали, что наше питание для рации пропало (мы потом не могли найти того места, где закопали батареи), что мы купили новое питание. Очевидно, кто?то подумал, что у нас связь с врагом. А может быть, нас не слышат по техническим причинам, кто его знает…

Он на минуту задумался, лицо его стало озабоченным. Было нетрудно видеть, что он тяжело переживает неудачу.

— А время?то ведь идет… Кое?что мы делаем, но без связи работать очень трудно… У нас немало ценных сведений, из?за которых мы вообще приехали сюда, а передать их нельзя. А может быть, действительно нам не доверяют?

Я пытался разуверить его. Дело в том, что мы уже знали, что некоторые наши рации, в особенности их первые модели, были чересчур слабы и не годились для связи с далеким тылом.

Но его было трудно убедить.

— У меня к вам просьба, — сказал он, — попытайтесь связать нас с центром. Передайте по вашей рации, что мы остались без связи, но стремимся по мере своих возможностей выполнять свой долг. Нам трудно. А может быть, было бы целесообразно, чтобы мы перешли работать в ведение ЦК КП Литвы и Литовского штаба партизанского движения?

Долго еще беседовали мы в этот вечер. Губертас Бориса подробно рассказал о своей работе. Он сумел создать большой актив, втянул в работу обоих своих братьев — старшего Бронюса и младшего Владаса. Кроме того, он установил связь со многими бывшими своими друзьями — комсомольцами. Ему удалось проникнуть в некоторые вражеские учреждения, где у него сейчас имеются свои люди. Он акклиматизировался, имеет надежные квартиры, средства для существования. Но его угнетает отсутствие связи.

— Обязательно свяжите меня с центром, — еще раз просил он, расставаясь.

На другой день мы запросили по рации Москву и очень скоро получили ответ. Было указано передать Борисе, чтобы он оставался на месте и ждал дальнейших указаний. Ему была обещана помощь в самом ближайшем будущем. Мы с ним договорились, согласовали целую программу совместных дел.

Губертас уходил от нас полон сил и надежд. Сколько планов было у него! Таким он и остался в моей памяти — спокойный и смелый, приветливый, уверенный в успехе, деловитый и стойкий. Ни капельки сомнения или уныния нельзя было уловить в этом человеке даже при очень внимательном рассмотрении. Весь натянутый, как стальная пружина, он был вместе с тем прост и обаятелен. Мы договорились о встрече, о скорой встрече.

— Дорогу я теперь знаю. Долго ждать не придется, мы скоро увидимся вновь. И следующая наша встреча будет более радостной, чем нынешняя, — говорил он, твердо пожимая руку.

Но этой встречи не было.

2

На одной из улочек города Утена стоит довольно красивый дом. Он даже как?то выделяется среди маленьких окружающих домиков, которые стоят в садах и более похожи на деревенские, чем на городские. Улица называется именем Губертаса Борисы, а дом построен его отцом — Иокубасом Борисой. Своеобразный человек был Иокубас Бориса. Сын крестьянина–бедняка, он рано ушел из дому на заработки. Был он камердинером у богатого барина, ездил с ним за границу, долгое время жил в Швейцарии и по возвращении домой удивлял утенских гимназисток знанием французского языка.

Грянула революция. Хозяйство отца Иокубаса Борисы составляло всего 8 гектаров, и трем сыновьям нечего было в нем делать. Оставил он хозяйство младшему брату, а сам пошел батрачить. Вскоре женился, с трудом обзавелся домом в Утене.

Жизнь складывалась тяжело. Неудачи буквально преследовали Иокубаса. Быстро надломилось здоровье жены. Она умерла, оставив четырех сыновей, старшему было всего 10 лет.

Через четыре года Иокубас женился вторично.

Розалия Пранцкунайте по–настоящему заменила детям Борисы мать. Они звали ее матерью, и действительно она вырастила и воспитала их. Она и поныне живет в старом доме Иокубаса Борисы. Ей 82 года, но она еще все хорошо помнит и много интересного может рассказать.

— Хороший мальчик был Губертукас, — говорит она сквозь слезы, — очень ласковый мальчик. Все дети были хорошие, но он особенно… Витаутас погиб на фронте, Губертукас и Владукас замучены гитлеровцами… И за что они погибли?.. За что?.. Почему они не могли жить?..

Дети привыкли к матери, но родной матери не забыли. Отец любил детей по–своему. Считал, что детей нечего баловать, надо их держать в строгости.

Губертас успешно кончил начальную школу и поступил в гимназию. Учился он неплохо. При переходе из третьего в четвертый класс Губертасу дали переэкзаменовку, но отец не разрешил ему сдавать. В протоколе школы от 10 сентября 1935 года записано: «Как не явившихся, освободить следующих учащихся…» В списке Бориса Губертас идет четвертым, а всего в нем 15 человек. Систематически освобождалась школа от всех неугодных… Действовал отбор политический, классовый, национальный. Пошел Губертас учиться в механическую мастерскую слесарному делу. Хорошо его помнит бывший собственник этой мастерской Ионас Тидикас, ныне работающий в мастерских мелиоративной станции.

— Трудолюбив был Губертас, — рассказывает Тидикас. — Даже очень… Не знаю, почему ушел из школы. Вроде говорили, что церковники им были недовольны. Мол, как отец и мать, лба перед церковью не перекрестит. Но в нашем деле был безупречен… Если что поручишь, то можешь быть уверен, что сделает на совесть, проверять не надо. Сметлив был и очень дисциплинированный. Все его любили, с товарищами очень ладил, покладистый, не упрямый и не задавался, хотя очень скоро стал обгонять других в работе. Хорошую память оставил по себе…

Но в тяжелой жизни семейства Борисов были и свои радости.

— Как, бывало, соберемся дома, — рассказывает Розалия Борисене, то одна просьба у Губертукаса: «Расскажи, мама, про дядю Ионаса, расскажи, как он Ленина видел». И я рассказываю… И все ему недостаточно. «Как жил дядя, где был, как работал». Не было ничего для Губертаса приятнее этих рассказов.

Рано ушел из родной Литвы Ионас Пранцкунас, брат Розалии. Рано примкнул этот литовский парень к революционным рабочим–путиловцам. Вместе с ними он участвовал в штурме Зимнего, бывал в Смольном, видел Ленина, а когда в Литве победила Советская власть, то и он комиссарил в соседней Укмерге, где тогда жила и Розалия.

Нет, еще не были коммунистами Борисы, но великое дыхание Октября уже докатилось до тенистой, деревенского вида улочки в Утене. Великая буря, расшумевшаяся в России, донесла до литовского захолустья семена борьбы за новое общество, за справедливость, за равенство всех наций. И эти семена дали хорошие всходы.

В Каунасе старший брат Губертаса связался с подпольщиками, распространял литературу. Однажды даже попал под подозрение, в его квартире сделали обыск, но ничего не нашли, хотя в то время у него была машинка, на которой он печатал коммунистические воззвания. Спасла дочь хозяина, гимназистка Елена Шуките. Машинка была у нее, она помогала печатать, но не была на подозрении. Но поскольку нашли фотографию Тельмана и одно письмо, в котором говорилось о коммунистах, — забыл совсем Бронюс, что лежат они у него в чемодане, — то продержали несколько дней в полиции. Правда, попугав, скоро выпустили.

Но Бронюс уже привозил подпольные листовки и в Утену. В своей биографии, написанной в 1941 году в Москве, уже в годы войны, Губертас пишет: «О подпольной работе я узнал в 1937 году от старшего брата, который привозил литературу».

И сам Губертас не дремал. Работая в мастерской, он связался с подпольной комсомольской организацией в Утене. В это время старший брат Бронюс кончил техническую школу и стал работать строителем. Братья всегда жили дружно, а со временем их все более стала связывать идейная близость. Лишь только Бронюс стал самостоятельным, он взял к себе Губертаса и младшего брата Владаса.

Губертас сдал экзамены за четыре класса гимназии экстерном и поступил в Политехническую школу.

— В школе у клерикалов не мог три класса одолеть, — шутит старший брат Губертаса Бронюс, — а тут за короткий срок сдал четыре, да не только за себя, а и еще за одного парня…

С большим рвением взялся Губертас за учебу в политехнической школе, и он уже не мог оторваться от комсомола. В своей биографии Губертас пишет, что после поступления в школу он с товарищами сразу же создали в школе комсомольскую ячейку.

Вот что рассказывает один из членов этой ячейки, JI. Бедерис: «Распространять коммунистическую литературу в годы фашистской диктатуры было очень опасно. За это грозило долголетнее тюремное заключение… Малейшая неточность или неосторожность могла оказаться роковой как для самого распространителя, так и для его товарищей…

Будучи самым молодым среди нас, Губертас, несмотря на это, всегда умел находить выход, хотя бы из самого тяжелого положения. Не было случая, чтобы литература не была распространена».

Для того чтобы обмануть бдительность врага, Губертас по решению ячейки вступает в военизированную националистическую организацию «Шяулю саюнга». Это дает ему возможность всегда знать планы врагов.

За короткий срок Губертас завоевал авторитет среди своих друзей. Уже в 1939 году его избирают секретарем комсомольской организации Политехнической школы. Он полон радужных планов. Коммунистическое движение в Литве идет в гору. Растут подпольные партийные и комсомольские организации. Правда, растет и озлобление врага, который все более свирепствует, но это не дает результатов, ибо все чувствуют приближение надвигающейся освежающей грозы. И Губертас смело идет навстречу буре.

Незабываемые 1940–1941 годы. Восстановление Советской власти, массовые митинги, невиданные по своей грандиозности и подъему. Горячие речи против узурпаторского режима фашистов–таутининков, захвативших власть при помощи насилия. Всеобщее ликование, строительство новой жизни.

Губертас — в гуще событий. Он — секретарь Утенского уездного комитета комсомола. Но надо учиться, и к осени он опять возвращается в Политехническую школу как ее студент и комсорг. Однако время такое, что таким людям, как Губертас, трудно спокойно учиться. Через короткое время его посылают на курсы ЦК комсомола Литвы, затем опять работа в школе. Лето 1941 года застает Губертаса в лагере физкультурников, где он работает в качестве политрука. Но тут грянула война.

3

Самолет приближается к линии фронта. Много времени ждали молодые разведчики этого момента. Нет, они не трусят, конечно, но сердцу трудно приказать, и оно колотится в груди, как птица в клетке. Есть о чем подумать членам диверсионно–разведывательной группы, которая сейчас должна будет совершить свой прыжок в неизвестное. Напряженно вглядываются они в кромешную тьму за окном самолета. Что ждет их там? Им говорили об этом в школе десантников, где они были недавно. Но ведь они знают, что многое, о чем говорилось, строилось на предположениях. А как будет в действительности?

Губертас вспоминает отчий дом, первые дни войны. В Минске их приняли за диверсантов и чуть не расстреляли. Тяжелые дни октября 1941 года. Губертас принимал участие в обороне Москвы. Он награжден медалью «За оборону Москвы». Он помнит также, как вместе с другими курсантами своей школы боролся не только против врага, но и против тех, кто сеял панику, трусил, изменял…

Но вот и линия фронта. Внизу начинают вспыхивать огоньки, как будто кто?то зажигает спички то тут, то там. Огоньки сверкают все ближе и ближе. Вдруг самолет сильно тряхнуло. Второй пилот схватился за руку, а в углу медленно сползает на пол штурман. Механик внимательно вслушивается в шум мотора.

— Наверно, попало, — шепчет побелевшими губами командир группы.

Да, тут уж нечего гадать, явно видно, что самолет повредило, ранило двух членов экипажа. Коротка майская ночь, надо возвращаться.

Самолет поворачивает.

— Если не дотянем, будем прыгать, — говорит Губертас. Он спокоен и хладнокровен: — Если нас разбросает, все равно будем выполнять задание. Надо только стараться, чтобы нас не очень сильно разбросало, чтобы можно было потом соединиться. Надо прыгать сразу одному за другим, не медлить.

Но прыгать не пришлось. Самолет дотянул, несмотря на пробоину и ранение членов экипажа. Прошло двенадцать дней, и 22 мая 1942 года группа вылетела вновь. На сей раз удачно пролетели линию фронта, удачно приземлились, собрались вместе.

Но где они? Пойти к крестьянину и спросить? Он сразу поймет, кто его спрашивает. Долго думали, как быть. Все же зашли. Долго беседовали, кружили вокруг да около, пока узнали, что находятся около Алитуса. Через восемь дней они были в Каунасе.

4

Группа росла и крепла, ширила свои связи. Уже не проблема найти конспиративную квартиру, обеспечить себя питанием, жильем. Немало уже сделано. Один за другим летят под откос паровозы. Паровозы — это самое уязвимое место гитлеровских захватчиков. Им все труднее заменить и вернуть в строй подбитые и подорванные паровозы. Много их подрывают партизаны. Уже более двадцати паровозов подорвала группа.

За последнее время вся работа сконцентрировалась в руках у Губертаса. Руководитель группы, который был во главе ее при вылете из Москвы, оказался человеком слабым. Скоро члены группы привыкли считать своим настоящим руководителем Губертаса.

Но Губертас, несмотря на достигнутые результаты, был недоволен. Он считал, что группа должна сделать больше.

В задачу группы входили диверсии против предателей. После длительных поисков Губертас нашел путь к генералу Плехавичюсу, пошедшему служить к гитлеровцам, карателю и палачу. Он решил направить удар против этого предателя народа.

Он создал специальную группу с этой целью и сумел связаться с одним из сотрудников штаба Плехавичюса — инженером Вороненко. Чем руководствовался Вороненко, когда шел на связь с Губертасом, трудно сказать. Вороненко был кадровый военный литовской буржуазной армии, но по национальности — русский, из белогвардейцев. Губертас знал, что эта связь очень опасна, но она была и очень важна, и он не мог от нее отказаться.

Он хотел ускорить события. Надо, чтобы рука возмездия быстро настигла убийцу и палача Плехавичюса. В мартовский вечер Губертас подошел к дому на Сейну, 11, в г. Каунасе и постучал условным сигналом, но вместо ответа услышал окрик по–литовски: «Стой, руки вверх!»

То, что произошло после этого, заняло всего несколько секунд. Губертас потом думал об этом случае дни и ночи. Он помнил каждую мелочь и подробно рассказывал об этом брату. Тысячи раз вновь восстанавливал он в памяти все малейшие детали, обдумывал и сопоставлял их.

Услышав окрик, он с быстротой молнии метнулся в сторону. Быстрее к калитке. Было темно. Но он нашел калитку, пробежал через нее и с силой захлопнул.

— Зачем я ее закрывал? — потом говорил он брату. — На стук ударили из автомата. Били низко, хотели взять живым.

Пули бросили Губертаса на землю. Он выронил шляпу и портфель и пополз в кусты. Из дому выбежали люди. Они явно медлили. Стреляли по убегавшему, но не очень?то торопились преследовать. А если он засел в кустах с гранатой? Губертас лежал и слышал, как мимо него протопали полицейские. Им и в голову не пришло, что он лежит тут же рядом, в кустах.

Первая мысль — застрелиться. Рука сама потянулась к пистолету. Только не попасть живым к этим палачам. Они его выдадут в руки гестапо. Нет, лучше смерть, чем бесконечные муки в застенках гестапо.

Кто выдал? Вороненко? Но почему он не сказал полицейским ответного условного знака? Ведь тогда они могли бы заманить его в квартиру. А может быть, не он предал? Может быть, он нечаянно сам выдал себя. Губертас попробовал встать. Напрягая все силы, опираясь на руки, стал подниматься. Удается. Радость надежды обожгла сердце. Еще усилие, и он уже на ногах. Шляпу и портфель надо забрать, а то завтра найдут, будет след. Но, может быть, они вернулись? Нет, все тихо. Он добрался до места, где упал. Руки лихорадочно шарят по земле. Вот шляпа. А что темнеет там? Да, это портфель. Все у него. Сердце забилось ровнее. Спокойно, Губертас, еще не все потеряно, ты еще на ногах. Рука привычно сжимает рукоять пистолета в кармане.

Можно уходить. Только куда? На квартиру нельзя. Может быть, его опознали? Надо попытаться пойти к брату, в Старый город. Но для этого надо подняться по скользкому склону. Медленно начинает он карабкаться вверх. Проклятая слабость. Она вновь подкашивает ноги. Нечеловеческими усилиями он делает несколько шагов вперед, но тотчас на столько же соскальзывает вниз. Нет, на склон ему не подняться, в город не пробраться. Надо идти куда поближе. Да, к Медекше? Не выдадут, а может быть, через них удастся сообщить брату.

Ноги опять подкашиваются. Наверно, потеряно немало крови, брюки совсем прилипли к телу, в сапогах хлюпает. Надо торопиться, чувствует, что скоро упадет. Не упасть, выдержать! Легко сказать — выдержать, в глазах мутится, голова кружится. Если бы кто?нибудь его теперь увидел, наверняка принял бы за пьяного… Хорошо бы к брату… Но не выйдет… Нет, к Медекше…

5

Когда к Бронюсу Бориса пришел друг Губертаса М. Зумерис и рассказал, что Губертас ранен и лежит у Медекши, он сначала даже поверить не хотел.

Ведь только сегодня он встретил Губертаса в городе. Они, правда, не говорили между собой и разошлись, даже толком не взглянув друг на друга. Но долго думать нельзя, надо перевезти Губертаса в квартиру Бронюса и быстро разыскать брата Владаса.

Это было в субботу. Взяли извозчика, под одеждой спрятали автоматы, пистолеты, гранаты. Подождали, когда стемнело. Тогда и перевезли. Губертас был очень слаб. В дом его уже почти внесли на руках. Положили… Стало спокойнее. Долго сидели и разговаривали братья. Губертас подробно рассказывал брату, как все произошло.

Что делать теперь? В моче показалась кровь. Очевидно, задет мочевой пузырь, около паха появилась чернота и быстро распространялась. Губертас слабел, временами он почти терял сознание.

— Надо обратиться к врачу, Губертас, — говорит Бронюс. — Но это опасно, поэтому решай сам, как скажешь, так и сделаю.

— Иди к врачу.

Да, но к какому. Какой врач согласится оказать помощь раненому, думали братья. Решили идти к ассистенту покойного доктора Кузьмы, бывшего депутата Верховного Совета. У него и ассистент должен быть порядочный человек. Бронюс его немного знал, у него лечился, когда сломал руку.

Но что сказать врачу? Решили так: был, мол, мобилизован немцами, бежал, охрана стреляла, и ранен. Может быть, врач посочувствует, как литовец литовцу.

Поздно вечером пошел Владас к врачу. Но его дома не застал. С нетерпением дождались утра. Вновь пошел.

Внимательно выслушал врач рассказ Владаса, не прерывал, но видно было, что не очень?то верит рассказанному. Трудно сказать, чем он руководствовался. То ли действительно посочувствовал соплеменнику, то ли просто пожалел человека. Минуту он помолчал, затем сказал:

— Надо немедленно делать операцию. Везите в городскую больницу, я скоро приду и сам сделаю. Но везите быстро, если замешкаетесь, то смерть неминуема.

Нашли шофера. Но документы? Надо найти документы легального человека, который освобожден от мобилизации. Кто это может быть? Да Зумерис. Он железнодорожник, его не мобилизуют, у него хорошие документы. Взяли документы у Зумериса. Но что сказать в больнице? Ведь там не скажешь, что удирал от мобилизации. Придумали такую версию: ехал в деревню на велосипеде покупать сало. Бандиты останавливали, но он не остановился, они открыли огонь вдогонку и ранили.

В десять часов были в приемном покое больницы. Губертас не в силах был стоять. Он прилег на скамью. Каждая минута казалась братьям часом. А если доктор пошел в полицию? А если он сейчас покажется в дверях с гестаповцами? Губертас лежал на боку, правую руку держал в кармане на рукоятке пистолета. Нет, живыми они не сдадутся. Четверть одиннадцатого, доктора нет. Да, братья почти не сомневались, что им подстроена ловушка. Надо уходить, но вот в половине двенадцатого в конце коридора показался врач. Быстрыми шагами прошел через коридор, увидел Губертаса, но не стал его смотреть.

— В операционную, — отрывисто бросил он сестре, на ходу снимая пальто.

Губертаса повезли в операционную. Глазами он подозвал брата и показал на правый бок. Склонясь над братом, как бы прощаясь с ним, Владас вытащил пистолет.

Губертаса увезли в операционную. Что его ждет там? Увидят ли они его когда?нибудь вновь? Удастся ли операция? Будет ли хранить тайну врач? Пошел слух, что полиция днем еще раз тщательно проверяла место, где был ранен Губертас. Они нашли следы крови и, конечно, будут искать раненых по больницам.

После операции Губертас сначала был очень слаб, но стал поправляться. Врач хранил тайну, полиция пришла проверять, откуда появился раненый, рассказали историю с салом, полицейский записал и ушел.

Братья навещали Губертаса, ему сделали переливание крови, он стал поправляться.

— Просит пистолет принести, — сказал однажды навестивший его Владас.

Все, казалось, шло хорошо, но вот 22 апреля в 4 часа утра гестаповцы окружили дом, где жил Бронюс Бориса. В квартире в то время был только младший брат Владас. Он услышал вовремя и удрал через крышу соседнего дома.

Но в шкафу гестаповцы нашли окровавленные сапоги и брюки Губертаса. Опять начали искать в больницах. Когда Губертас узнал, что на квартире Бронюса произведен обыск, он сразу попросил братьев взять его из больницы. Он и сам уже заметил, что им опять стали интересоваться, расспрашивают и переспрашивают, выпытывают подробности.

Братья взяли Губертаса к Тендзегольским. Через несколько дней, 27 апреля, в дом к Тендзегольским ворвались гестаповцы. Не спрашивая, они сразу прошли в комнату, где спал измученный Бориса. Под подушкой у него лежали пистолет и гранаты. Но он не успел воспользоваться ими, гестаповцы скрутили его сонного.

6

Когда Губертаса привели на очную ставку с братом Владасом, арестованным позже, он не сразу узнал его. Перед ним сидел избитый, растерзанный старик. Изо рта у него стекала тонкая струйка крови.

— Узнаешь своего братца, — спросил Владаса гестаповец, показывая на Губертаса.

Владас невидящими глазами смотрел на Губертаса. Он уже не мог говорить. Отрицать, конечно, было бессмысленно, но он упрямо мотал головой.

— Нет, нет, нет, — твердил он упрямо.

С ужасом глядел Губертас на брата…

— Брата не узнаешь! — крикнул гестаповец и с силой хлестнул плетью по лицу Владаса.

Губертас дернулся на помощь брату, но сильный удар в лицо свалил его самого.

Он очнулся в камере. Перед глазами стояло лицо Владаса, изуродованное, залитое кровью, а самое страшное — глаза, ничего не видящие, ничего не выражающие…

Вот таким через несколько дней будет и он, Губертас. А может, он не выдержит и заговорит. А Владас молчал до конца. Хватит ли сил у него, Губертаса? Он оглянулся. В камере ничего не было, голые стены, решетки на окнах… Вдруг резкая боль пронзила бок. Через бинты просачивалась кровь… И вместе с этим мелькнула мысль. Бинты… Их много, в больнице намотали немало, а здесь еще не успели снять…

На другой день стража нашла его: на жгуте из бинтов он висел на оконной решетке. Не удалось гестаповцам сломить этого гордого и смелого борца.

Сцена очной ставки братьев не имела свидетелей, и нет документов о ней. Но такой ее создала народная молва.

7

В биографии Губертаса Борисы есть такой эпизод. Еще будучи школьником, он пошел купаться на озеро. В Утене есть единственное озеро, и почти весь город собрался на берег в этот жаркий день. Вдруг кто?то крикнул, что тонет человек. Да, с берега было ясно видно: кто?то забрел слишком далеко и беспомощно барахтается в воде. На берегу заметались. Вопили женщины, кричали дети. И вдруг с быстротой молнии метнулась маленькая фигурка. Мальчик бросился в воду, быстро поплыл к тонущему, схватил его за волосы и стал тянуть к берегу. Смелость мальчика подняла и других купающихся. Они выстроились в ряд и, держась за руки, стали подвигаться к утопающему и его спасителю. Это было сделано вовремя, ибо и сам спасающий выбился из сил.

Долго потом удивлялись утенцы, как малыш Губертукас вытащил на берег утопающего взрослого мужчину.

Этот смелый, мужественный поступок Губертаса–мальчика имел символическое значение для всей его недолгой жизни. Губертас никогда не был в ряду тех, кто предпочитал все время сидеть на берегу бурлящего потока жизни. Он всегда бросался в самый водоворот, навстречу опасности. Таким он и остался в памяти народа.

В домик на тихой улочке имени Губертаса Борисы в Утене не зарастает тропа. К старой Розалии Борисене приезжают пионеры и комсомольцы, студенты и рабочие, историки и журналисты. К ней идут молодые бойцы со своими командирами, чтобы послушать бесхитростный рассказ матери о «хорошем мальчике, о ласковом мальчике Губертукасе», у которого душевная чистота и чуткость сочетались с отвагой бойца, идущего в бой.