Глава 38 Свидание в роще

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 38

Свидание в роще

Ночью Домбровский вышел на условленное свидание с Залеским. Он взял двух спутников: своего комиссара Дерера и адъютанта капитана Рожаловского. Дерер очень нравился Ярославу. Простой сапожник, он был тем не менее интеллигентным человеком. Невозмутимый в бою, веселый и заботливый в обращении с солдатами, он являл собой типичный образец революционного французского рабочего. Он был членом парижской секции Интернационала. Глядя на него, Домбровский вспоминал вещие слова Бланки, которые когда-то приводил ему Герцен: «О, вы не знаете, что бродит и зреет в парижских массах. Парижский рабочий выручит Францию, республику, всю Европу!»

Рожаловский был совсем молод, но числил за собой солидный военный стаж, начавшийся в польском восстании. Прежние адъютанты, Околович и Анфан, были ранены. Пули и снаряды щадили Домбровского. Люди падали рядом с ним, и ни один его адъютант не оставался в строю более недели. Но Рожаловский твердо верил, что выживет. Эта вера покоилась на одной странной убежденности Рожаловского: он был убежден, что его жизненная миссия состоит в том, чтобы описать жизнь обожаемого им генерала Домбровского. Каждый вечер он подробно записывал в дневник все впечатления дня, конечно, в той мере, в какой они касались Домбровского. Иногда и посреди дня, отвернувшись от генерала, он спешно заносил в записную книжку свои наблюдения или слова Домбровского, которые боялся забыть. Домбровский скоро догадался об этой страсти своего адъютанта, но оставался к ней равнодушен. Ему было не до того.

Все трое шли молча. После дневной стычки было тихо. Они вошли в рощу. Деревья только начали зеленеть, и лунный свет свободно пробивался сквозь молодые кроны. Они дошли до поляны, где была условлена встреча. Она была пуста.

Домбровский прислонился к дереву и задумчиво смотрел в небо. Дерер уселся на пенек и запалил трубку. Рожаловский не понимал их беспечности. Он тихо расстегнул кобуру: ведь версальцы могли, думал он, прислать взвод или даже два и зацапать всех троих как малых детей.

Но вот Домбровский насторожился. У него был тонкий слух. Действительно, через несколько минут из-за деревьев вышли двое. Увидев, что генерал не один, они остановились. Домбровский подошел к ним и вежливо поднес руку к козырьку:

— Господа Залеский и Пшибыльский? Позвольте вам представить моих спутников: член Генерального совета Коммуны гражданин Дерер, мой адъютант капитан Рожаловский.

Пшибыльский, толстяк с округлым лицом и топорщившимися рыжеватыми усами, слегка поклонился и сказал:

— Очень рад. Хотя, собственно, я не предполагал встретить такое пышное общество.

Домбровский сухо отозвался:

— Я нахожу вашу иронию неуместной. Прошу перейти к делу.

Пшибыльский воскликнул:

— О, видит бог, у меня и в мыслях нет иронизировать.

Он вдруг с французского перешел на польский:

— Моя настороженность в отношении членов Коммуны так естественна, пан Домбровский. Мы столько слышали о них… Собственные власти их арестовывают. Люллье оказался пьяницей, Алликс — психопатом, Бланше и Клеман — полицейскими шпиками. Чем они привлекают вас, пан Домбровский?

Домбровский отвечал по-французски:

— В том-то и есть сила Коммуны, что она сама отсекает своих негодных членов. Что меня привлекло? Идея Коммуны. Я помню, и вы были когда-то революционером, господин Пшибыльский.

— Что вам Франция, в конце концов! — воскликнул Пшибыльский с горечью. — Вы нужны Польше. Она ждет вас.

Он говорил по-прежнему по-польски, а Домбровский отвечал ему по-французски:

— Вы забыли наш старый лозунг, господин Пшибыльский: «За нашу и вашу свободу!»

Пшибыльский понизил голос:

— Слушайте меня, пан Домбровский. В армии коммунаров — мы это знаем — сражается шестьсот поляков. Разве идея Коммуны привлекла их туда? Нет! Ваше имя — вот что их привлекло. Слушайте, мы готовы пропустить их всех сквозь фронт на родину! Вы приведете в Варшаву готовый легион патриотов и начнете новую борьбу за свободную Польшу!

Залеский вынул из кармана голубую карточку и протянул ее Домбровскому:

— Ярослав, вот пропуск на твое имя, подписанный министром внутренних дел Пикаром. Он действителен в любом пункте, в любое время.

Домбровский чуть выдвинул саблю из ножен и сказал:

— Вот мой пропуск. В любом пункте и в любое время.

Дерер крякнул от удовольствия. Рожаловский слушал, затаив дыхание, стараясь все запоминать. Он понимал, что присутствует при историческом моменте.

Пшибыльский воскликнул с мольбой в голосе:

— Пан Домбровский! Всю жизнь нас, поляков, предавали во всех столицах Европы. Если не мы за себя, то кто за нас?!

— Я вас мало знаю, господин Пшибыльский, — сказал Домбровский почти мягко. — Возможно, что вы искренне заблуждаетесь и не понимаете, что вас купил этот противоестественный союз Тьера и Бисмарка. Если в вас сохранилась хоть капля революционного чувства…

Залеский перебил его:

— Не слушай его, Эдвард!

— Ну, тебя-то, Каетан, я хорошо знаю, — холодно сказал Домбровский.

Залеский крикнул:

— Пусть пятьсот девяносто девять поляков остаются у коммунаров — я ухожу к версальцам.

Домбровский сказал тихо и грозно:

— Нет, ты не уйдешь.

— Уж не ты ли, — насмешливо отозвался Залеский, — меня задержишь?

Он вынул из кармана свисток и пронзительно свистнул.

Домбровский обнажил саблю, Дерер и Рожаловский взвели курки револьверов.

Из-за деревьев вышли люди. Раздался хорошо знакомый голос, звучный, с насмешливыми интонациями:

— Генерал Домбровский, неужели вы хотите зарубить своего лучшего друга?

— Риго! — воскликнул обрадованный Домбровский.

— Конечно, это я, — сказал Рауль Риго, приближаясь к группе людей на поляне.

Позади него строились под тихую команду лейтенанта национальные гвардейцы. Несколько федератов стояли в стороне, сторожа обезоруженных версальских солдат из засады.

— Ну-ка, господа, — обратился Риго к ошеломленным Пшибыльскому и Залескому, — присоединяйтесь к пленным. А уж там, в Париже, мы всех вас распределим по рангам. Кто попроще — в лагерь, кто познатнее — в тюрьму, а кто очень высокопоставленный, тот и взлетит высоко.

Риго рукой нарисовал в воздухе петлю.

— Погоди-ка, Рауль, — сказал Дерер. — Ты очень быстр на решения. Тут материя тонкая. Господина Пшибыльского мы отпустим. Пусть он вернется к тем, кто его послал к генералу Домбровскому, и расскажет, как честные люди отвечают на предложение мерзавцев предать революцию. Что касается господина Залеского, то, как офицер Национальной гвардии, изменивший своему знамени, он подлежит суду Революционного трибунала…

— …который, — вставил Риго, — разберется во всех его делах.

Залеский стоял, скрестив на груди руки и подняв надменное лицо. Домбровский смотрел на него с горечью. Каетан сейчас в этом лунном свете, среди тихого шелеста деревьев был почему-то удивительно похож на того кадетика Константиновского корпуса, которому он, Ярослав, помогал решать задачи по тригонометрии.

Домбровский подошел к нему.

— Слушай, Каетан, — сказал он по-русски, — дай мне слово, что ты неповинен в смерти Яна Арнгольдта и Пети Сливицкого, и я постараюсь облегчить твою участь.

Залеский сказал, отчеканивая каждое слово:

— Я вас всех всегда ненавидел, а тебя больше всех.