Из письма Зинаиды Г

Из письма Зинаиды Г

15 Января, 1946, Нью-Йорк

Ваше значительное письмо от 2/1/46 пришло 12-го Января (шло 10 дней!!!) и я тотчас позвонила в Амторг, но г-на А.Гусева не было в городе. Вчера днем он меня принял, и у нас была крайне интересная беседа. Во-первых, он мне показал Ваше письмо к нему и при этом объяснил, как он узнал о коллекции у Хорша, или вернее, что он узнал, что здесь имеется такая коллекция Ваших картин, и он пошел ее смотреть раза три. Но, видимо, что-то его смущало, и он начал расспрашивать. Спросил Яременко, которого он знает, и последний ему сказал, что был суд с Хоршем и были затронуты картины. Тогда он написал в Наркомпрос письмо, сообщая о наличии коллекции Ваших картин здесь. Там очень заинтересовались этим и просили подробностей. Хорш ему, оказывается, показал и предлагал двести тридцать картин, и когда Гусев написал о том количестве в Наркомпрос, ему оттуда ответили, что должно быть гораздо большее число картин, в Н.-Й. Но когда там узнали о каких-то судах, о чем Гусев им писал, со слов Яременко, они ему указали обратиться к Вам, что он и сделал. По его словам, там желают иметь большую коллекцию Ваших картин, ибо там имеется всего около шести Ваших картин, не больше! (Он, вероятно, имел в виду Третьяковскую галерею). Он сказал, что Вас чтут как великого русского художника, как русского патриота, любящего свою Родину, и что Ваши картины должны быть достойно представлены там. Привел в пример Репина, которого знают все, от мала до велика, и поэтому такое же отношение должно быть к Вам. Очень характерно!

Затем, после этого предисловия, я начала ему говорить, согласно с Вашими инструкциями в письме, о Хорше, нарушении им Вашего и нашего доверия, захвата всех учреждений и картин, нашего судопроизводства и нашего глубокого разочарования в здешних судах и судьях, в их подкупности и методах, примененных Хоршем для выигрыша дел. Все это, конечно, было сказано мною в сжатой форме, но он при этом делал пометки на своем нотблоке. Затем я ему сказала о группе сотрудников, которую Хорш старается обойти. Выслушав все то, Гусев сказал, что Хорш жулик и что многое ему теперь делается ясно, а именно, он подозревал Хорша, что последний ему не показал самые значительные картины, а те, которые он желал продать в настоящее время. Затем на его вопрос о Вашем местожительстве X. неопределенно отвечал, а затем заявил, что Вас нет в живых!!! Гусев дальше в разговоре сказал, что рискованно иметь дело с Хоршем, но на это я ему спокойно ответила, что наша группа настолько разочарована исходом нашего судебного процесса и так скорбит о том, что Ваши картины находятся в подвалах Хорша, где их никто не видит; и раз X. старается их распродать, как мы это узнали, нам гораздо желательнее видеть эти картины на Родине великого художника, где его оценят и где будет музей, посвященный его искусству, и мы, конечно, не будем чинить никаких препятствий ему, и вопрос остается открытым для его дальнейших действий.

Но самое главное впереди — он мне сказал, что, узнав из Вашего письма о том, что у Вас имеется большая коллекция, включающая картины особенно важные для России благодаря их историческим сюжетам, он немедленно, не дожидаясь моего посещения, написал в Наркомпрос об этом. (Между прочим, он мне также сказал, что сам глава Наркомпроса писал ему о Ваших картинах и желательности иметь их в Сов. Рос.) Это дало мне возможность сказать ему многое об этих последних картинах, их исторической ценности, а также о той непередаваемой панораме Азии и Гималаев, которая написана Вами и которую они могут без всяких затруднений получить прямо от Вас, причем даже отправка их будет несравненно облегчена благодаря пароходным сношениям. Сказала ему о том, как Индия ценит Ваше искусство, как высоко говорят о нем лучшие критики там и как несмотря на все это, Вашим давнишним желанием было видеть эти картины на родине. Сказала ему также о той высокопатриотической работе, которая была проделана Вами во время войны, Ваших статьях, которые пересылались нами в ВОКС, и появлении некоторых из них в журналах там, также о пожертвовании Вами книги "Слава" в пользу Русского Красного Креста, а затем я сказала о Вашем и всей Вашей семьи горячем желании послужить Родине и о том, что я Вам выслала по Вашей просьбе отсюда анкеты, ибо там без представителя Советского Союза Вы не могли этого сделать. И теперь, ввиду того, что туда направляется представитель, Вы с ним снесетесь по его прибытии. Гусев подтвердил, что там действительно доныне не было представителя и что, кроме того, почта очень медленна, хотя и он думает, что быстрее сноситься с Индией, нежели с Америкой, ибо письмо из России сюда и обратно воздушной почтой берет три месяца. На него произвел сильное впечатление факт о том, что Вы так думаете о Родине и работе там. Я много говорила о Юрии, его трудах, блестящем имени в Европе и Азии и его огромных знаниях. Он очень восторженно заметил, что Юрий найдет огромное применение своим знаниям на Родине. Также говорила о Святославе, его славе одного из крупнейших современных портретистов. Он крайне внимательно слушал, делал записи, и все это пойдет куда следует. Я ему сказала, что в Музее было свыше тысячи картин и спросила, не дал ли ему Хорш список тех картин, которые он ему показывал. Оказывается, что он ему дал вначале такой список (Гусев его не имел на руках, но обещал найти и просил меня просмотреть его, чтобы действительно знать, какие именно картины ему были предложены), а затем он ему прислал другой список — в последнем свыше 750 картин. Я его просмотрела — это сшитая тетрадь, с напечатанными на машинке страницами, включающими списки картин, их названия и год. Замечательно то, что на первом листе стоит — коллекция картин Рериха с 1904 года до 1935-го — библиография имеется на 12 языках. Начинается список с "Сокровища Ангелов" — я спросила, видел ли он эту картину и описала ему ее. Оказывается, он ее не видал, а также ему не были показаны "Знамена Востока" и картины, костюмы и декорации к операм; из сюиты "Санкта" имеются несколько картин, но не все — эти Гусев запомнил. Я ему предложила посмотреть у меня монографию Брентана для того, чтобы он мог увидеть, какие картины ему не были показаны.

Я склонна думать, что X. показал ему коллекцию, составленную им самим, а затем, в случае если бы Гусев ее купил у него, он бы позже ему показал другие, более интересные для целей Гусева картины, таким образом подготовляя возможность новой покупки — разве можно ожидать от X. порядочных действий! Видимо, так же думает и Гусев, но он не сказал мне, что именно он теперь намеревается делать, ибо, как я поняла, он будет писать еще одно письмо в Наркомпрос после моего посещения, а там они решат. Не буду удивлена, если там решат именно списаться с Вами и приобрести коллекцию, имеющуюся у Вас. Он мне сказал, что Вы получите, по всей вероятности, письмо прямо от Наркомпроса.

Гусев — директор отдела искусств и художественных изделий — продает здесь картины русских художников и кустарные и ручные изделия. Имела случай видеть много картин, расставленных на столах — они ужасны, и сам Гусев сказал, что это все молодые художники и, конечно, это далеко не лучшие картины, но они только что прибыли не для выставки, а для продажи. Он также закупает много пособий для школ и медицинских институтов, ибо у них недостача во всем — ведь одна шестая страны разорена. Был очень любезен со мною, но осторожен. Я его пригласила прийти, дала ему только наш памфлет АРКА, ибо цель моего посещения не относилась к АРКА. Мне думается, что я его не утомила деталями, ибо говорила в общих чертах. И все же он не мог не заметить, что X. жулик и что с ним опасно иметь дело. Конечно, это невозможно отрицать.