Как братушки меня провожали
Как братушки меня провожали
Болгария, 1973. Я здесь по командировке журнала «Проблемы мира и социализма». Чудесная страна: горы, море, Долина роз, Велико Тырново — красивейшая старая столица страны, а рядом — столица смеха Габрово. Побывал на Шипке, побывал в деревне, откуда был родом Вылко Червенков, самый жестокий коммунистический правитель Болгарии, сталинист. Крестьяне рассказывали, что когда он приезжал к отцу, они вдвоем хорошо поддавали сливовицы, Вылко уезжал, а отец открывал окошко, садился на подоконник, обхватывал голову руками и, раскачиваясь, причитал:
— Бедная моя Болгария, она в руках моего Вылко!
В следующий приезд сын ругал отца. Мол, не посмотрю на то, что ты отец, посажу тебя, если будешь меня позорить.
— Что ты, что ты, не буду — заверял папа. Но только сын уезжал после очередной попойки, отец снова садился у окошка, и вся деревня слышала:
— Бедная моя Болгария..
Народ в этой прекрасной стране гостеприимный, в деревне только братушкой меня и называли. Ну, вот я и подзадержался немного.
Мое пребывание здесь «курировал» Дмитр Станишев, в то время консультант международного отдела ЦК БКП (потом он работал в журнале «Проблемы мира и социализма», затем стал секретарем ЦК, а в последнее время, кстати, его сын Сергей был Премьер-министром Болгарии).
Я как-то уже заволновался даже, что пора бы домой, в Прагу. А Дима, с которым мы очень подружились, уговаривал:
— Ну, чего ты торопишься? Тебе тут плохо?
Я рассказал ему байку о том, как в Грузии поступают с человеком, который слишком засиживается в гостях: хозяин выводит его на крыльцо и показывает на дерево, говоря:
— Видишь, какая хорошая птичка — посидела немного и улетела.
Короче, на другой день Станишев сообщает, что мне взяли билет на поезд на субботу — через Белград до Праги ехать всего ничего, а интересно. Говорю: ну, давай билет. Он притворно возмущается:
— Саша, в Болгарии так не делают! Вот посажу я тебя в вагон, мы разопьем бутылочку хорошего вина, тогда и получишь билет
В субботу приезжаем на вокзал около 9 вечера, на билете, который он мне все же показал, написано, что поезд отходит в 21.15. Ходим по платформе, ищем мой состав, а его нигде нет. Туда — сюда — нет и все! Спрашиваем дядю в красной фуражке, где, мол, поезд на Прагу. А он говорит: так вы опаздываете, вон он уже трогается!
Мы бегом к этому составу. Какая уж бутылочка вина! Дима запихивает меня в тронувшийся вагон, а следом чемодан, какие-то сумки, узлы с подарками. Машу рукой на прощанье и иду на свое место.
Вагон по номеру мой, но немного странно, что не мягкий, не купейный, а обычный плацкартный, да еще меж двух полок втиснута третья…
На моем месте аккуратно устраивается некий полноватый мужчина. Говорю, извините, но. Он мне тоже, мол, извините, но… И показывает свой билет с таким же, как у меня, номером места. Иду разбираться к проводнику, но разговор не очень получается: я объясняю ему, в чем проблема, по-русски, а он мне что-то отвечает по-болгарски. Начали помогать пассажиры, но тут он показал три пальца и сказал вполне понятное: «Три лева!» Три лева у меня нашлось, и я уже скоро спал на средней как раз полке.
Утром, проснувшись, глянул в окно, а там уже город какой- то. Говорю, обращаясь к соседям по купе:
— Это не Белград?
— Какой Белград? Это Плоешти!
— Как тут может быть Плоешти, он же в Румынии.
— Ну, вот мы как раз и подъезжаем к Бухаресту!
У меня почти шок. Ничего себе, думаю, вроде и не с перепою я. И что буду делать в незнакомом городе, не зная языка, не имея их денег. (В советское время командировочных в долларах нам не давали, только валюту страны, куда направляли, а рубль или кроны, которые у меня были, здесь всем на фиг не нужны). Но главное — почему я сюда заехал? Поезд же не мог заблудиться, по рельсам только ходит.
Обсуждаем ситуацию с соседом, который оказался румынским писателем и прилично владел русским языком. Он дает мне 10 лей (тогда, примерно, рубль на наши деньги) и говорит, мол, этого хватит доехать до советского посольства на троллейбусе.
На вокзале Бухареста иду для начала к кассе. Спрашиваю по-русски, что, мол, со мной произошло, как я сюда попал, и показываю билет. А кассирша этак стервозно отвечает: не понимаю, дескать, по-русски, говорите на английском, французском, немецком. А я вижу, что прекрасно понимает все. Ну, ладно, отвечаю, буду говорить на немецком, но вам же хуже будет от моего немецкого.
Короче, выяснилось, что билет мне взяли не через Белград, а через Бухарест — с Югославией тогда были сложные валютные отношения. Я должен был сесть на такой же поезд, на каком ехал, только еще вчера утром! Доехать до Бухареста, а в 21.15, как было написано на билете, отправиться отсюда в Прагу. То есть, когда мы с Димой болтались по платформе в Софии в поисках нужного поезда, он как раз и отъезжал от вокзала Бухареста.
— Ваш поезд ушел вчера, и ваш билет теперь не действителен, — заявила кассирша на немецком языке.
На секунду опешив, я возразил:
— Ну, нет! Билет действителен. Не действительна только плацкарта. Я могу купить новую на сегодня!
Оказалось, что ни на сегодня, ни на завтра уже нет мест в нормальном купейном вагоне. Но я не очень и настаивал, потому что купить-то у меня было не на что! Говорю: тогда давайте мне сидячее место на сегодня! Она, в конечном счете, со мной соглашается и называет стоимость сидячего места. Это оказывается, примерно, на 20 бани больше имеющихся у меня 10 лей. Я невозмутимо заявляю, что хочу взять билет только до Будапешта, там, мол, возможно, освободится место в купейном вагоне.
И вот у меня в руках билеты, в сущности, как бы на электричку, да не как бы, а в самом деле это международная электричка, к которой прицеплены два спальных вагона. До Праги мне предстоит ехать на «пятой точке», то есть сидя, 26 часов, и я еще совершенно не представляю, что буду делать в Будапеште. Однако, так или иначе, какой-то минимум я себе обеспечил, чтобы уехать из этого города, а теперь поеду в наше посольство и там посоветуюсь, как все же устроиться покомфортнее.
Спросил кого-то, как ехать до русского посольства. Слова «амбассада» и «советик» поняли легко, а я как-то понял то, что мне ответили. Ведь обычно задать вопрос почти на любом языке — не проблема, а вот понять, что тебе быстренько лопочут в ответ на том же румынском.
На улице дождь, на троллейбусной остановке толпа, которая стоит, мрачно ожидая очередной машины. Как только троллейбус подходит, все скопом кидаются к нему, работая локтями. Никакой тут очереди нет, просто идет одновременная атака на оба входа, и машина трогается с незакрытыми дверями, поскольку уцепившиеся за что-то последними счастливчики еще не втиснулись в массу пассажиров так, чтобы дать дверям закрыться. Отягощенный чемоданом, сумками, узелками, в которых гремят какие-то подарочные гончарные изделия, да еще и с разболевшимся в Болгарии животом, пропускаю три троллейбуса, все больше намокая от льющейся на меня из небесной лейки воды. Толпа, вопреки моим ожиданиям, не редеет, у неё какой-то удивительно стабильный объем, несмотря на то, что кто-то все же уезжает с каждой машиной. Моя голова, изучая закономерности атак этой толпы на троллейбусы, начинает мыслить стратегически. Вот стоит группа студентов — эта дружная команда яростно кинется к следующей машине и ворвется в нее. Я тихонько протискиваюсь вперед, чтобы оказаться перед этой группой. С приближением троллейбуса выдвигаю перед своим животом чемодан, и с этим тараном почти в одно мгновение меня вносят в вагон, я вонзаюсь в месиво пассажиров, уже находящихся внутри троллейбуса. Кто-то ругается, похоже, на меня из-за жесткой консистенции чемодана, да и подарочных гончарных изделий, оказавшихся необычайно прочными, но я ведь румынский-то не понимаю и делаю вид, что ко мне это не имеет никакого отношения.
Посольство. Проходная. Предъявляю вахтеру паспорт. Вахтер говорит, что не может меня впустить даже во двор, должен согласовать это с дежурным чиновником. Вскоре мне представляется третий секретарь посольства и поражает меня таким сообщением: сегодня воскресенье, никого, кроме него, дежурного, в посольстве нет, посол вообще в отъезде, и он, дежурный, не имеет права впустить меня в здание. Я ору на него: вы все с ума посходили?! Я гражданин Советского Союза, с паспортом, серпастым и молоткастым, не могу попасть на территорию своей страны? Я, промокший до нитки, не могу у вас тут обсушиться и обогреться? Мне что — обращаться к румынским властям, чтобы дали возможность где-то приткнуться, да и накормили заодно за свой счет?
Робкий третий секретарь смущенно предлагает:
— Давайте я отведу вас к себе домой, у меня там сегодня никого нет.
Дома он открыл холодильник, широким жестом приглашая пользоваться любыми продуктами, и отправился опять на дежурство. Я как-то там сменил промокшую одежду, сделал себе яичницу, включил телевизор — сижу. На экране — Бухарест, симпатичный, между прочим, город. Сами румыны любят называть его маленьким Парижем, дескать, во многом похож на большой оригинал. Мысль: что же это я, как дурак, так и просижу до вечера в Бухаресте, изучая его по телевизору?
Звоню на работу хозяину квартиры, спрашиваю, кто из корреспондентов центральных газет — «Правды» или «Известий» сейчас на месте, и как ему позвонить. Оказалось — только правдист Слава Петухов дома. Мы с ним не знакомы, но фамилии-то друг друга знаем! Короче, через пять минут слышу в телефонной трубке веселый голос:
— Старик, привет! Выходи на улицу, тебя моя машина ждет, а я тут пока чего-нибудь приготовлю.
Уже максимум через полчаса я был не только сыт, но и пьян, нос в табаке, а потом катался вместе с коллегой по Бухаресту, рассматривая его вживую. Слава уговаривает меня:
— Чего ты в Прагу торопишься? Поживи у меня денька три! Купим тебе нормальный билет в купе.
Отвечаю, что в редакции и дома, наверное, уже волнуются: из Софии выехал (Дима же позвонил, конечно), а в Прагу не приехал. (Так оно и было, встречали на вокзале каждый поезд, приходящий из Белграда и Бухареста, три ночи!) Слава возразил мне: мол, какая проблема — сейчас вернемся домой и позвоним в Прагу. Вернулись, позвонили, нам ответили, что эта линия сейчас не работает, какая-то «поруха». Тогда уже мне в голову мысль пришла: позвоним в Москву правдинским или известинским стенографисткам, они запишут нас и передадут сообщение в Прагу. Звоним в Москву. Оказывается, эта линия тоже не работает. Редкое невезение!
Тогда уже я окончательно решил, что поеду все же сегодня, на «пятой точке», но сегодня.
Дорога была во многих отношениях примечательная. Во-первых, соседи по купе, румыны, группа молодых сравнительно ребят, установив, что я русский, тут же начали атаковать меня по всем направлениям. Прямо скажем, очень недоброжелательно, даже злобно.
— У меня отец под Сталинградом погиб, там и похоронен, — сразу сказал один тоном прокурора-обвинителя, который, к тому же, только что дома поссорился с женой. Я, конечно, ответил:
— А зачем он туда пришел? Что он там делал?
В таком духе шел весь разговор, хотя не все понимали по-русски. Беседу направлял один, знающий русский, и самый злой.
Второй моей бедой были контролеры. Они шли буквально через каждую пару часов. Ну, у всех пассажиров, как и положено в местных поездах, были картонные такие билетики, контролер прокалывал их компостером. И вдруг натыкался на мои две большие бумаги, на которых что-то написано на непонятных ему языках. Долго вертел в руках, спрашивал меня что-то, но я только разводил руками — по-румынски же спрашивали. Потом он в сердцах дырявил компостером мои бумаги, и они из-за обилия контролеров все больше становились похожими на дуршлаг.
Перед границей с Венгрией пришел самый ненормальный контролер. Повертев перед носом мои дырявые бумажки, сказал, как это он выразил уже не помню, что билет недействителен. И тычет пальцем в написанное на нем: Прага-София. Я ему тоже тычу пальцем в напечатанное ниже: и обратно. (В Праге мне, конечно, билет покупали, а болгары только компостировали) Скандалим, я на русском, он на румынском, раздражение растет, а к пониманию — ни шагу. Подходят уже пограничники:
— У вас непорядок с билетом?
Отлично говорят по-русски, прошу их объяснить этому идиоту, что в билете написано «и обратно», но они отвечают, что это не их дело. Проверили паспорт и говорят, что если у контролера будут претензии, они снимут меня с поезда!
А контролер вдруг кладет мой билет в свой карман и выходит из вагона. Я понимаю, что дело совсем худо. Догоняю его, когда он уже оказался на нижней ступеньке, хватаю за ворот и втаскиваю обратно. Резко толкаю к двери перехода из вагона в вагон, прижимаю к этой двери и держу, тем более, что там такие удобные проволоки, защищающие стекло, и держаться за них удобно. А он на голову или полторы выше меня! Как втащил, сам не пойму. Ну, держу и не знаю, что дальше делать. Бить и лезть к нему в карман, чувствую, как-то не этично. Просто матерюсь. В отчаянии оглядываюсь и вижу, что поодаль стоит чернявенький парень и явно прислушивается к нашей интеллигентной беседе. Значит, понимает. Резко тычу в его сторону пальцем и ору:
— Ты! Иди сюда!
Он скромно подходит. Говорю:
— Ты понимаешь по-русски, — этак утвердительно, а не вопросом. Он соглашается:
— Мало.
— Хватит, чтобы объяснить этой балде, что у меня в билете написано. Возьми у него билет.
Тут уже они беседуют между собой. Контролер отдал-таки билет парню. А я его за это отпустил. Беседуют. Потом контролер вдруг, что-то буркнув, смачно плюнул и выскочил из вагона. Я уже не держал его, потому что билет остался у парня, и он мне его уже протягивал.
Парень оказался венгром из тех, что живут небольшими анклавами в Румынии, в приграничье. Спрашиваю, что это, мол, контролер вдруг согласился расстаться с билетом и почему плюнул. Оказывается, он спросил, кто я, и венгр объяснил, что русский. Вот потому и плюнул, но билет отдал. Так вот иногда сильно действует на человека то, что ты правильно представился или тебя представили.
Границу я переезжал в полном одиночестве, единственный в вагоне — все румыны вышли. Зато сразу после границы, на первой же станции, в вагон ввалились венгры. И к нам прицепили вагон-ресторан. Я отправился туда и, отстояв огромную очередь, во-первых, пообедал, во-вторых, заметив, что официант принимает разную валюту, поменял часть своих крон на венгерские форинты. Вот теперь я мог купить плацкарту до Праги.
Когда готовился выйти из вагона в Будапеште, любезные венгерские соседи предупредили, что по радио было объявление: поезд опаздывает, стоянка его будет сокращена.
Огромный (или так показалось?) будапештский вокзал. Опять пытаюсь объясняться по-немецки, но скоро убеждаюсь: большинство венгров тоже не очень усердствовали в изучении этого языка. Кое-как объясняясь, в основном на пальцах, узнаю, что мне надо идти на второй этаж к кассам с такими-то номерами. Иду и обнаруживаю там огромную толпу. Не очередь, а именно толпу. Здесь, как на румынской троллейбусной остановке, идет неупорядоченная борьба за место поближе к окошечку. У меня нет выбора способа действий. Что бы я ни говорил этим людям на своем ломанном немецком, они ничего не поймут, не захотят понять. И я начинаю просто работать локтями, что-то бормоча на ходу для приличия, по-моему, на хинди или суахили, точно не скажу. Через десяток минут, прилично помятый, просовываю голову в окошечко и по-русски кричу кассирше, что у меня поезд сейчас уйдет вместе с моим чемоданом, плащом и гончарными изделиями. Видимо, последнее ее впечатлило, и она вполне прилично имитируя русский язык, донесла до моего сознания, что ничем помочь мне не может, потому что получить билет я могу только в кассе на первом этаже (она показала один палец) в кассе номер пять (выставила всю пятерню). Мне пришлось снова работать локтями, двигаясь в обратном направлении, потому как всей этой толпе нужно было почему-то двигаться мне навстречу.
Мчусь на первый этаж, нахожу кассу, у которой стоит только один человек, но я уже по инерции отодвигаю его локтем в сторону и говорю тоже по инерции entschuldigen Sie, bitte! А он вдруг радостно отвечает: bitte, bitte! И даже отодвигается от окошечка еще дальше. Оказалось, немец. Объяснили уже вместе кассирше, что у меня стоит под парами поезд, и мне нужен билет, собственно, плацкарта, до Праги. Кассирша тяжело вздохнула почему-то и начала медленно менять циферки на печатке или как там называется штука, которой ставят на билете все нужные данные. Дергаюсь, верчусь на месте, пытаюсь что-то еще ей сказать. Но она как лед.
Выскочив уже с билетом из вокзала, вдруг на уровне подсознания чувствую, что двигаться обратно к поезду нужно кратчайшим путем. Ну, просто кожей ощущаю, что поезд сейчас тронется. А схема вокзальной территории такая: представьте букву П, в верхнюю планку которой изнутри упираются все поезда и платформы около них. Я посредине левой ножки этого П. Нормально мне нужно пройти вдоль нее до верхней планки, повернуть направо и двигаться уже вдоль этой верхней планки до середины ее, примерно, где начинается платформа моего поезда. Снова повернув направо, идти как бы назад вдоль самого поезда до своего вагона. Путь изрядный, только в таком вот напечатанном виде буква П маленькая, а в реальности большущая. И я кидаюсь кратчайшим путем прямо со своей срединной точки поперек этой буквы. Где-то преодолеваю барьеры поездов, открывая двери вагонов и проскальзывая сквозь них, где-то лезу под вагоны — так пересек минимум пяток поездов и выскочил на свою платформу.
Как раз в этот момент поезд тронулся. Мне пришлось догонять свой вагон бегом. Обняв сначала в купе свой родной плащ, чемодан и гончарные изделия, шлепнулся на свое насиженное место. До Праги оставалось, примерно, полдня и половина ночи.
В 3 часа ночи на Центральном вокзале Праги меня, наконец, встретили наш официальный встречающий, чех, и жена Мая. Они вместе проводили здесь уже четвертую ночь.