Сватовство полковника

Сватовство полковника

Майор Д.П.Швидкий, когда нашел меня в штабе 16-й воздушной армии, передал мне письмо. Оно начиналось несколько необычно:

Дорогая Аннушка!

Я очень болен, пишу лежа, но я испытываю радость, когда пишу вам.

Когда мы вас потеряли, я долгое время не мог прийти в себя от горя. Вам непонятно это чувство? Я сам его неясно понимаю, но твердо знаю, что вы мне очень дороги. Возможно, не время об этом писать, ведь вам сейчас не до этого. Я делаю для вас все, что я могу, и даже немного больше. Будьте хладнокровнее, но настойчивее. Я надеюсь, что майор Швидкий привезет вас в полк! Прошу, прежде всего, заехать ко мне, иначе вы меня обидите.

Вас все ждут в полку. Если не отпустят- потерпите и помните, что я все время думаю о вас и буду надоедать начальству. Но очень хочу верить, что вы приедете…

По-дружески обнимаю ваши худенькие плечики и желаю вам добра.

Глубоко уважающий вас В. Тимофеев. 21.02.45 года.

Письмо это было от командира нашей 197-й штурмовой авиационной дивизии полковника В.А.Тимофеева.

Удивили, обрадовали и заставили задуматься его строки. Почему он мне так пишет? Ведь я его мало знаю. Больше того, я всегда с каким-то отчуждением и недоверием относилась к начальству. В полку летчики даже шутили, что Егорова игнорирует начальство, а потому и ходит в лейтенантах, занимая должность подполковника. С командиром же дивизии у меня был даже «конфликт». Полк тогда перебазировался на аэродром Дысь под Люблином. Мне запланировали перелет с последней группой. И вот стою с летчиками, разговариваю, вдруг, откуда ни возьмись, идет командир дивизии. Подходит к нам. Я по всем правилам докладываю ему, говорю, что сейчас вот будет готов из ремонта Уил-2 и мы улетаем.

— Возьмите и меня с собой, — вроде бы шуткой попросил полковник.

— Что значит «возьмите и меня»? Пожалуйста, полетим вместе. Только вы, по старшинству, будете ведущим, — ответила я.

— Да нет, ведущим я не хочу, лучше пристроюсь к вашей группе в хвосте, опять, как мне показалось, несколько наигранно сказал полковник.

— Не люблю, когда начальство в хвосте болтается! — отчеканила я, долго не думая.

Полковник обиделся, повернулся и, ничего не сказав, ушел.

Потом он старался меня не замечать, ну а я и рада была подальше от глаз командования.

И все же обрадовало меня это письмо. Приятно было сознавать, что на белом свете есть человек, который думает о тебе, заботится, старается облегчить твою участь.

Оказалось, комдив просил майор Швидкого заехать вместе со мной в штаб дивизии, который размещался в Замтере. Мы заехали. Командир дивизии встретил меня радостно, приветливо. Долго держал мои руки в своих, разглядывал следы ожогов, а затем вдруг поцеловал их. Я быстро отдернула руки, покраснела, а он стал нас с Швидким приглашать пообедать с ним. Вызвал ординарца и приказал принести из летной столовой три обеда. Достал откуда-то бутылку вина. После обеда комдив сказал:

— Теперь, Аннушка, вам нужно лечь в наш армейский госпиталь, подлечиться, а потом, когда врачи скажут свое слово, да и как вы себя будете чувствовать, будем решать о дальнейшей вашей службе…

В армейском госпитале меня продержали недолго и отправили в Москву, в распоряжение кадров ВВС (моя должность — штурман полка — была номенклатура отдела кадров ВВС). Начальник кадров генерал Шадский сказал мне тогда, что для прохождения дальнейшей службы меня направляют в распоряжение Серпуховского военкомата.

— С вами вместе поедет еще лейтенант. Завтра же выезжайте электричкой, лейтенант заедет за вами домой с личными делами в пакете, — объяснил кадровик.

И, действительно, на утро зашел лейтенант с авиационными погонами, и мы поехали. Явились в военкомат, там дежурный вскрыл пакет, а внутри оказался еще один — с сургучной печатью.

— Вам надо идти в школу. Это рядом с нашим зданием. Увидите, она за колючей проволокой. Проходная с другой стороны от нас, направил дальше дежурный. В проходной, когда лейтенант показал пакет, нас пропустили к какому-то начальнику. До меня, откровенно говоря, все еще никак не доходило, куда меня вели?.. Вдруг лейтенант говорит:

— Вы посидите в приемной, а я вначале один зайду в кабинет.

И зашел. Мне было слышно, как кто-то там за дверью грубо матерился на лейтенанта и кричал: «Почему сопровождаете преступницу без оружия?!» Лейтенант спокойно объяснил: «Она, товарищ генерал, раненая, в форме, с орденами. И вот, какая у нее на руках справка… К званию Героя Советского Союза была представлена посмертно…»

Но опять мат — и лейтенант пулей вылетел из кабинета.

— Пошли скорее! Сволочи у вас в ВВС. Направляют на проверку проверенного человека…

В поезде ехали молча. Я совсем расклеилась, и лейтенант еле довел меня до Арбата. Больше я своего сопровождающего никогда не встречала.

Отлежавшись под всевидящим оком Екатерины Васильевны, я самостоятельно отправилась в Главное Управление ВВС, в отдел кадров, к генералу Шадскому с твердым намереньем плюнуть ему в лицо, а там будь, что будет… Но он меня не принял, словно разгадал мои намерения. В лечебном же отделе дали мне направление на ВТЭК. Сказали, что когда пройду ВТЭК, дадут путевку в санаторий.

Дальше все просто было. Врачи довольно быстро заключили: к военной и летной службе не годна — инвалид ВОВ 2-ой группы… Это было большим потрясением для меня. Но молодость и природный оптимизм победили. Я решила подлечиться и вернуться на свой родной Метрострой.

А тут и война закончилась. Из Германии в отпуск приехал Вячеслав Арсеньевич Тимофеев, отыскал меня на Арбате, в семье брата Василия, и предложил, как говорили в старину, руку и сердце. Меня удивило его предложение и испугало. Удивило тем, что вот он, старше меня более, чем на двадцать лет, просит моей руки. Испугало — что вот, почти не зная меня, и сейчас, искалеченную войной, просит быть его женой, а у меня еще кровоточит рана после гибели Виктора Кутова…

— Вы шутите? — спросила я тогда Тимофеева.

— Нет, мне сейчас не до шуток. Я делаю серьезный шаг в своей жизни.

— И сколько же таких вот шагов вы успели сделать за свою сознательную жизнь? — спросила я дерзко. — В полку летчики, которые учились в училищах под вашим началом, сказывали, что у вас таких шагов было много.

Полковник покраснел, затем сказал, что у него была жена и дочь, но когда его в 1938 году в Забайкалье посадили в читинскую тюрьму, как врага народа, с должности командира авиационной бригады сняли — жена вышла замуж… Женился еще раз, когда меня реабилитировали с возвратом звания, ордена Ленина, которым меня наградили в 1936 году за отличную подготовку личного состава бригады. В 1942 году мы с ней разошлись. Семьи не получилось. Теперь я холост…

Жена брата — Екатерина Васильевна, у которой я теперь жила, сказала мне, как отрубила:

— Не будь глупой. Он тебя любит, жалеет, защищает, помогает. Человек он, видать, хороший. Выходи, Нюрочка, за него за муж и выброси из головы, вернее, постарайся выбросить все свои воспоминания… Надо жить!

Свадьбы, как таковой, и как сейчас ее играют, у нас не было. Мы расписались в ЗАГСе Киевского района города Москвы, да поужинали вдвоем в ресторане гостиницы «Москва», где жил Тимофеев. Потом дали нам путевки в санаторий на Кавказское побережье, пробыли мы там почти месяц, а по приезде в Москву решили съездить к моей маме, в деревню Володово. Мама была тогда такая радостная, такая счастливая, и не ведала я в те дни, что вижу ее в последний раз…

У мужа отпуск заканчивался, он должен был вернуться в Германию, а я решила пожить у мамы. Он уехал, но через три дня вернулся на легковой машине и забрал меня с собой. Пропуска у меня не было, и мы летели на перекладных до Варшавы, а там генерал Полынин дал нам двухместный самолет У-2. В первой кабине летчик, во вторую втиснулись мы — так и полетели. Около реки Одер заглох мотор, кончилось горючие, молодой летчик растерялся и направил самолет на прибрежный лес. К счастью, была высота. Тимофеев через смотровой козырек второй кабины молниеносно наклонился к летчику, вырвал у него ручку управления и успел отвернуть самолет от леса. Мы с «козлами» — самолет то подпрыгивал, то падал, потеряв скорость, — сели на поле, но у Тимофеева в воздухе слетела авиационная фуражка. Мы долго по полю и по кустам искали ее, к счастью, я увидела ее не на земле — она висела на дереве около реки. Это случилось неподалеку от Франкурта-на-Одере. Летчик остался у самолета, а мы пешком отправились в город. Там комендант дал нам машину, и к вечеру мы благополучно приехали в город Коттбус, к месту службы мужа.