Как нестерпимое стерпеть?

Как нестерпимое стерпеть?

— А дальше была партколлегия в ЦК КПСС под председательством Шкирятова председателя партконтроля. Это уже мы жили в Обухово. Комиссия состояла из человек тридцати, если не более. Председатель доложил при мне на комиссии, что я выбросилась из самолета к немцам… с заданием!

Я встала и выкрикнула:

— Ложь!

Все смотрели на меня, как на заклятого врага. А мне думалось: «А судьи кто?» — Словом, в ЦК заключили: «Решение получите в Ногинском райкоме партии по месту жительства.»

— Какое же было решение? — в один голос спросили мои однополчане.

— Понятно — отказать в восстановлении в членах КПСС. Я и этому постановлению радовалась. Ведь могли и в «кутузку» запереть! Они все могли… А у меня-то уже двое детей было.

— И ты потом так и сидела тихой мышкой?

— Да, нет. Через год еще раз написала письмо в ЦК партии, хотя все мои друзья и знакомые отговаривали. Зачем тебе все это надо? — говорил и муж, Здоровье береги, чтобы сыновей поставить на ноги!

И вот опять вызывают в ЦК КПСС. Партследователь уже другой — полковник КГБ Леонов. Встретил меня очень учтиво. Усадил на диван, сам сел рядом, показал фотографии своих двух дочерей. Спросил о моих детях и муже. Потом начал расспрашивать, как я очутилась у немцев?

— Неужели это все правда? — удивился полковник. — Вот вчера так же, как и вы, сидел летчик и рассказывал, что он чист, как стеклышко, а у меня в это время в письменном столе лежали порочащие его документы.

— Я уверена, товарищ полковник, что в вашем столе нет документов, порочащих мое имя! — резко сказала я.

— Ну, что же, можете идти. Теперь ждите вызова на партколлегию в ЦК КПСС.

Партколлегия опять была очень внушительная — человек двадцать пять.

Спасибо полковнику Леонову, он там доложил все правдиво. Решение было такое: «Учитывая заслуги перед Родиной, может вновь вступить на общих основаниях».

Узнав о таком решении по моему делу партколегии ЦК КПСС, мне стали присылать и привозить рекомендации: Дьяченко — бывший начальник политотдела 197-й дивизии, начальник штаба нашего 805-го штурмового авиаполка полковник Яшкин. В Обухово мне дал рекомендацию главный врач больницы Семенов и коммунист с 1917 года, отбывший десять лет лагерей, как «враг народа», а потом реабилитированный в хрущевскую оттепель, Леонов и другие… Но я опять заартачилась. Не захотела вступать вновь. А тут еще поляки прислали мне «Серебряный крест заслуги», которым я была награждена в мае 1945 года. Наградной отдел Министерства Обороны нашел меня и вручил должок — орден «Отечественной войны» 1 степени…

Дети росли здоровенькими, но я тогда очень много болела, так что мои «мужички» по хозяйству научились все делать сами. Игорь ходил за покупками в магазин, Петя убирал дома, обед готовил. Вячеслав Арсеньевич написал уже две книжки — «Штурмовики» и «Товарищи летчики».

— Мы читали! — в один голос ответили однополчане. — Вот бы с автографом получить…

Муж принес две книжки и вручил Андрею Коняхину и Леве Кабищеру. Оба сердечно поблагодарили автора.

— Но, пожалуйста, — не унимался Андрей, — уж расскажи, что было дальше?

— Я опять написала письмо в ЦК КПСС — уже после ХХ съезда с просьбой восстановить справедливость. Мне очень быстро ответили телефонным звонком.

— Ваше письмо получили. Когда сможете приехать?

Я ответила, что у меня простудился сын и я пока приехать не могу.

— Запишите наш телефон. Когда сможете приехать — позвоните, мы закажем вам пропуск.

На второй день я не выдержала и позвонила.

— Приезжайте в Москву — ответили, — на Старую площадь, дом четыре и дали номер подъезда, указали этаж, комнату…

Я поехала. Встретили меня опять очень любезно, но я насторожилась. Первым делом расспросили о доме, о семье, как меня лечат, многим другим поинтересовались. Потом вопрос:

— Обидели?

— Не то слово…

— Ну что же, товарищ Егорова Анна Александровна, будем восстанавливать вас в партии… Вам придется приехать еще раз к нам на партколлегию.

— Нет, не приеду! Уже было два суда правых и неправых — и я рассказала, как была на судилище у Шкирятова.

— Это формальность, — сказали мне ласково. — Всего будет четыре-пять человек. Нужно решение в вашем присутствии — и все.

— Хорошо, приеду.

Когда приехала и увидела в приемной Ивана Мироновича Дьяченко, бывшего начальника политотдела 197-й штурмовой авиации, по указанию которого у меня и отобрал партийный билет его заместитель — не по себе стало. Но гляжу, у Дьяченко почему-то руки и ноги трясутся. Я стала его успокаивать, как могла, и тут нас попросили на коллегию.

Было всего пять человек, как мне и сказали, да нас двое. Председатель коллегии Шверник попросил Дьяченко рассказать, как получилось, что Егорова сумела сохранить в гитлеровском аду партбилет, а он его отобрал у меня.

Иван Миронович встал, путаясь, начал говорить, что была поставлена задача, что Егорова повела в бой 15 штурмовиков под прикрытием 10 истребителей… Председатель остановил его и сказал:

— Короче, ответьте на мой вопрос.

Дьяченко опять начал что-то рассказывать о моих вылетах, но тут Шверник громко остановил его:

— Хватит! Можете идти.

Иван Миронович вышел, а Шверник, обращаясь к членам комиссии, сказал, что он разговаривал с маршалом С.И. Руденко, в армии которого воевала Егорова последнее время, и тот хорошо отозвался обо мне: «Егорова воевала честно!» И дальше продолжил:

— Товарищ Егорова, мы вас восстанавливаем в партии. Сохраняется ваш стаж. Партвзносы будете платить только с того дня, когда Ногинский райком партии вручит вам новый партийный билет. К сожалению, к Октябрьскому празднику не успеем — осталось всего пять дней.