Родился в рубашке

Родился в рубашке

Да, конечно, самолет дело наживное. Но, как же горько и обидно, когда тебя сбивают, а ты ничем не можешь отомстить. Летчики говорили, что на фронт поступила новая техника. «Петляковы», «Яки», «Лавочкины»… Каждый самолет мечта! Но в душу мою запала одна машина. Раз или два видела ее в полете, но запомнила навсегда. Небольшой моноплан классической формы. Крылья чуть срезаны назад. Сбоку посмотришь — торпеда летит. Об этом самолете ходили легенды… Над самой землей летит стремительно, как стриж, а в небо высокое уходит, как сокол!… Машина маневренная, зрячая, защищенная. Разное поговаривали о ней. Слышала я однажды, как один летчик расписывал: «В штопор при некоординированных разворотах не срывается, по прямой летит устойчиво — даже с брошенным управлением. А садится? Садится почти сам. Словом, прост, как табуретка. И в воздушном бою не подведет, и земную цель поразит. Короче штурмовик». Конечно было отчего закружиться голове.

Однако, мне опять надо было лететь на У-2 в 6-ю и 57-ю армии, окруженные гитлеровскими войсками. Там не хватало боеприпасов, продовольствия, горючего, собралось много раненых. Попытки прорвать окружение ни к чему не приводили. Армии несли большие потери в живой силе и технике. В результате неудач в районе Барвенково-Харьков положение совсем ухудшилось.

Мы, как всегда, летали много, за нами, по-прежнему, охотились фашистские пилотяги. С земли нашему У-2 тоже доставалось, да и нам, летчикам, было тяжко…

В эскадрилью без самолетов уже вернулись Сережа Спирин, Виктор Кравцов. Тяжело раненного Ваню Сорокина отправили в госпиталь. Вот пять дней прошло с тех пор, как улетели на задание и Сборщиков со штурманом Черкасовым.

Наум Сборщиков — летчик милостью божьей! Перед войной он работал инструктором-летчиком, научил летать более сорока курсантов. Я его знала еще по Ульяновскому авиационному училищу, где мы занимались с ним в одном классном отделении. Потом наши пути разошлись. И вот, когда я приехала на фронт, в эскадрилью, Наум встретил меня, как родного человека. По натуре он был замкнутый, тихий, но меня оберегал, как мог и помогал во всем. Когда Сборщиков не вернулся, я долго не верила в его гибель. Ждала. Но вот уже и пять дней минуло, все уже перестали ждать, даже механик его самолета. И у меня оставалось мало надежды на возвращение Наума, и невольно слезы наворачивались, когда никто не видел. Черкасова тоже было жаль. Всегда веселый, улыбающийся, блондин небольшого роста, в выцветшей гимнастерке и брезентовых, модных тогда, сапогах, трудно было даже представить, глядя на Лешу Черкасова, что столько испытаний выпало на его долю…

Добровольцем Черкасов пошел защищать республиканскую Испанию. Летал штурманом на бомбардировщике. В одном из боевых вылетов его самолет был сбит. Летчик и штурман попали в плен к фашистам. После долгих допросов и пыток оба были приговорены к смертной казни.

Советское правительство сумело защитить своих сынов. Перед самой войной они вернулись на Родину.

— А я в рубашке родился, — смеясь, любил повторять Черкасов.

Как же хотелось верить, что «рожденный в рубашке» вот-вот появится среди нас с очередной, придуманной им самим шуткой, от которой даже хмурый Сборщиков засмеется.

И они вернулись! Вернулись совершенно неожиданно, когда их уже никто не ждал. У Наума голова была забинтована так, что одни глаза в щелочки просматривались, правая нога без сапога — чем-то замотана. Вся гимнастерка в рыжих пятнах. У Черкасова же одна рука, забинтованная на ремне, висела, а второй он опирался на большую палку…