Баба на корабле

Баба на корабле

В один из дней меня вызвали на КП полка и приказали вести четверку штурмовиков опять на эту косу Чушку — штурмовать только что переправившийся через Керченский пролив резерв пехоты и техники противника. Я попыталась отказаться от роли ведущего и робко попросила командира полка разрешить мне лететь в качестве ведомой.

— А кто, по-вашему, должен вести группу? — спросил, глядя на меня в упор, Михаил Николаевич. — Осталась одна необстрелянная молодежь. Погибли Усов, Степочкин, Зиновьев, Тасец, Пашков, Балябин, Мкртумов… Обгорел Бугров. Тяжело ранен Трекин. Ну кто, по-вашему, поведет летчиков на боевое задание?…

Командир полка отвернулся, протирая глаза перчаткой, и тогда, быстро повторив задание, я выскочила из землянки.

— В такую погоду да на такую цель только смертников посылать… проворчал пилот Зубов, узнав о вылете.

А я, вместо того чтобы разъяснить задание, как-то успокоить летчика, вдруг резко приказала:

— Всем по самолетам! Бегом!..

Не выдержала, сорвалась…

После взлета все мои ведомые пристроились ко мне, заняв каждый свое место в строю. Зашла с группой за истребителями сопровождения: они почти всегда стояли ближе к линии фронта, а мы, штурмовики, подальше. Взлетела к нам четверка ЛаГГ-3.

Я знала, что лететь к цели на косу Чушку по прямой — сквозь зенитный заслон — невозможно. Решила действовать глубоким заходом со стороны Азовского моря. Низкая облачность работала на нас. Но пока мы летели над плавнями и морем, минуты показались вечностью: ведь любая неисправность в моторе или повреждение самолета — это бесследная гибель.

Наконец, в окнах облаков показалась песчаная отмель — Чушка. Здесь вокруг таилась смерть. Она могла вынырнуть из облаков пикирующим «фоккером», с земли — зенитным снарядом, шальной пулей…

При переходе к цели мы попали под сильнейший зенитный огонь. Я оглянулась — ведомые были на местах. «С зенитками надо хитрить, — вспомнила слова моего командира эскадрильи Андрианова, — иначе непременно окажешься подбитым или сбитым. Лучше бы вовсе не связываться с ними, а уж если бить, то ту, которая стоит поперек дороги, загораживая цель…».

Готовлюсь к атаке: раскачиваю самолет, меняю высоту, скорость. Ведомые делают то же самое.

Проскочили первый пояс противовоздушной обороны, проскочили второй… Вот она — цель! Коса Чушка тянется на 18 километров и похожа на насыпь недостроенного моста через Керченский пролив. На этой узкой и плоской песчаной полосе, обмываемой двумя морями, столько фашистской нечисти собралось, что не видно и самой косы — машины, орудия, танки, люди…

Пикируем. Сбрасываем бомбы, бьем из пушек и пулеметов. Выводим над головами гитлеровцев, набираем высоту и стремительно опять в атаку. Вижу, как горят машины, что-то взрывается. Пехота бежит, танки ползут в разные стороны, давят своих же солдат. Так вам, сволочи, за все наше горе!…

Боеприпасы на исходе. Я развернула самолет в свою сторону, домой. Оглянулась — все ли со мной? — и противный холодок пробежал по спине, затем стало жарко, а во рту сразу пересохло: нет самолета Зубова… Где он? Как же так? Сбили летчика, а я и не заметила?…

Нас осталось трое. Четверка наших истребителей сопровождения чуть в стороне вела бой.

И вот лечу, а сама все на землю смотрю: может, где увижу самолет Миши Зубова? Как же так?… Еще и накричала на него перед боем… Только перелетели линию фронта — вижу, что недалеко от плавней лежит на бугорке штурмовик, хвостовой номер «23» — это Зубов! Он и воздушный стрелок вылезли из кабины на крылья самолета и машут нам, стреляют из ракетницы.

Я сделала вираж, помахала крыльями, мол, вижу, ждите помощи — и улетела.

На земле, доложив командиру о выполнении задания, я тут же на По-2 отправилась к плавням за Зубовым и его стрелком.

Позже, когда мы с Мишей сделали немало боевых вылетов, он как-то признался мне:

— Я ведь, Анна Александровна, тогда не косы Чушки и не плохой погоды испугался, а вас. Думал, ну, Михаил, добра не жди баба «на корабле». Но когда вы сделали над нами вираж, а затем прилетели, чтобы забрать нас на По-2, сомнения мои в отношении «бабы» пропали. Уж извините…

Впоследствии к месту вынужденной посадки самолета выехала команда техников и мотористов из нашего полка и из ПАРМ(а). ПАРМ — это полевые авиационные ремонтные мастерские. Предстояло определить степень повреждения штурмовика и решить его судьбу. Можно ли на месте отремонтировать или погрузить «Ил» в машины, да по частям отправить в мастерские? Эту задачу всегда решал начальник ПАРМ-1 — капитан технической службы Петр Васильевич Комков, бывший моторист В.П. Чкалова. Он был мастер на все руки, особенно по мотору АМ-38. Как хороший доктор-диагностик, прослушает, простукает, затем сядет в кабину штурмовика, заведет мотор и — то на малых оборотах, то на средних, а то и на форсажном режиме все слушает, слушает. Наконец, выключит зажигание, заглянет во все отсеки мотора и только тогда сделает заключение. Все были уверены в том, что наш фронтовой «академик» всегда поставит точный диагноз — ошибок у него не случалось.

Одна, правда слабость была за горьковчанином Комковым сильно ревновал жену, да так, что она не раз бегала к начальнику политотдела дивизии с жалобой на мужа. Москвичка — Прасковья Семеновна, а для всех просто Паня, совсем молоденькая, хорошенькая, она появилась в ПАРМе неожиданно, да так и задержалась. Стала работать в мастерских у мужа — сшивать на машинке перкаль. До конца войны так и шила — вносила, как могла, свой вклад в Победу.