Глава 24

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 24

На этот раз визит Ганса был совсем неожиданный. Он пришел не вечером, как обещал, а в десять утра. По выражению его лица я понял: что-то стряслось. Таким я еще не видел нашего друга, обычно уравновешенного, спокойного. Волнение Ганса передалось и мне. Когда мы зашли в Жорину кладовку, немец обнял нас поочередно и после минутной паузы сказал:

— По приказу Гесса Ауфмайера переводят на работу в «Канаду».

Известие ошеломило нас. Мы слишком хорошо понимали возможные последствия этого перевода.

Оказывается, после визита Гиммлера в Освенцим Гесс назначил специальную комиссию для проверки работы команды «Канада». В комиссию вошло двенадцать эсэсовцев из центрального лагеря. Ауфмайера, считавшегося образцовым офицером и лучшим блоковым, сделали заместителем председателя комиссии, которая должна была начать работу с понедельника 26 июля. Вместо Ауфмайера блокфюрером у нас будет какой-то унтер-офицер.

Над нами нависла смертельная опасность. Не позднее послезавтрашнего дня Ауфмайер встретится с капо Вернером и, конечно, проверит, сколько тот дал нам золота за спирт. Не позже вторника или среды холуи Ауфмайера утопят нас в бочке или подвесят к трубе.

Спасти нас могло лишь внезапное исчезновение из лагеря. Как я уже упоминал, Ганс просил кого следовало устроить нам перевод в один из филиалов Освенцима. Но когда это будет? Ни один подпольщик не знал точной даты отправления транспорта, не знали этого даже сами эсэсовцы. Все зависело от того, когда в Аушвитц прибудет автоколонна.

— Будем надеяться на чудо, — хмуро заключил Ганс.

Мы попрощались и условились о следующей встрече. С этой минуты я и Жора словно на пороховой бочке сидели в ожидании неминуемой развязки.

Перед обедом Жора куда-то ушел, а я стоял посреди шлафзала такой растерянный, что даже забыл сбросить мютцен перед Янкельшмоком, который словно из-под земли вырос. Согласно существующих правил рядовой узник обязан снять шапку и стать по стойке «смирно» перед любым должностным лицом. У Янкельшмока на рукаве повязка с надписью «младший писарь», и я всегда снимал перед ним шапку. А в этот раз забыл. Это считалось мелким нарушением, и кто-либо другой не обратил бы на него внимания. Но не таков был Янкельшмок. Со своими подручными он однажды загнал всех узников блока на чердак и держал их там без воды долгое время. Это было в середине июля. Стояла немилосердная жара. Чердак напоминал душегубку. Узники обливались потом, задыхались. После этой операции тридцать два человека пришлось заштабелевать в туалетной комнате, а на следующий день тележка совершила не один, а два рейса в крематорий…

Среди тех, кто находился и умирал на этом чердаке, был узник Терещенко Иван Дмитриевич (освенцимский номер 127402) — мой земляк с Киевщины. Он потерял сознание, и его вместе с умершими отнесли в туалетную. Там он пришел в чувство и с помощью товарищей выбрался из штабеля трупов, уже посыпанных хлоркой. Это происходило на моих глазах. Я дал ему миску супа и помогал, чем мог. Впоследствии он стал членом подпольной организации и пережил Освенцим. Двадцать семь лет мы не виделись. Я ничего не знал о его судьбе. В 1970 году по моим выступлениям в прессе Иван Терещенко нашел меня.

Но вернемся к событиям дня.

Нетрудно представить, что я почувствовал, оказавшись с глазу на глаз с этим садистом. Вблизи никого не было. Янкельшмок отлично понимал, что заступиться за меня некому. Одним ударом он сбил меня с ног и принялся месить ногами. Спасаясь, я полез под нары. Янкельшмок, взбешенный неожиданным сопротивлением, схватил меня за ноги и одним рывком выволок на свободное место. В следующее мгновение он схватил меня за голову и начал колотить о пол. Как мог, я отбивался, но силы были слишком неравны, а мое сопротивление только подзадоривало бандита.

Неожиданно прозвучало «Хальт!». Янкельшмок выпустил мою голову, удивленно выпрямился, но, тут же сбитый с ног чьим-то мощным ударом, упал рядом.

Это был капо Зигфрид, которого Ауфмайер послал за мной.

Тут я должен сделать небольшое отступление и разъяснить суть иерархической субординации в среде самих узников. Должность капо была командной во всех лагерях гитлеровского рейха. Чаще всего капо управляли арбайтскомандами. В распоряжении одного капо находилось, как минимум, сто узников, один помощник — унтер-капо и четыре форарбайтера (бригадиры). На эту должность большей частью назначались немецкие уголовники — так называемые «зеленые». (Само слово «капо» итальянского происхождения. Оно означает «командир сотни», то есть сотник.)

Должность шрайбера (писаря), а тем более унтер-шрайбера (младшего писаря) нередко занимали узники любой национальности, от них требовалось только знание немецкого и умение каллиграфически писать готическим шрифтом. Писарская должность была сугубо канцелярской, но довольно часто, чтобы удержаться в этой должности и выслужиться перед начальством, писари, кроме своей основной обязанности, добровольно помогали блоковым, штубовым и капо наводить порядок в блоке. Такими писарями в нашем блоке в данном случае являлись Плюгавый Вацек и садист Янкельшмок.

В самом лагере было, по сути, два лагеря: лагерь уголовных преступников, ставших эсэсовскими холуями, и лагерь антифашистов. Именно по этим признакам, а отнюдь не по расовым или национальным, разделялись и противостояли один другому узники. В количественном отношении лагерь преступников был ничтожно мал, не идя ни в какое сравнение с лагерем антифашистов. Но на стороне первых стояла администрация и эсэсовская охрана.

Следовательно, фронт был и здесь, бои происходили здесь, порой жестокие и кровавые, но формы и методы борьбы были иными. А о значении этого фронта для победы союзных армий над гитлеровской тиранией могут служить в данном случае признания многих гитлеровских генералов. В своих мемуарах они жалуются, что в последний год войны им присылали неисправную военную технику, например, танки, которые выходили из строя, даже не добравшись до передовой. Генералы объясняют это «преступным саботажем коммунистических элементов».

Эти неисправные танки выпускались также заводом «Герман Геринг верке», где работали десять тысяч узников фашистского лагеря смерти «Линц-111». Это был филиал Маутхаузена.

Таким образом, в Освенциме, повторяю, фактически существовало два лагеря: фашисты и антифашисты. Была, правда, незначительная, так сказать, нейтральная прослойка узников, которые не участвовали в этой борьбе и не принадлежали ни к одному из названных лагерей. В основном это были священники, сектанты, служители культа, сами себя выключившие из реальной жизни. Никто не обращал внимания на этих забытых богом праведников… Но вернемся в блок 2-А.

— Как же ты, негодяй, посмел поднять руку на привилегированного гефтлинга, которого удостоил своим вниманием сам рейхсфюрер Гиммлер?! — грозно спросил Янкельшмока Зигфрид и принялся его дубасить. Тот извивался, как уж на вилах, но отбиваться не посмел.

Следует заметить, что среда немецких уголовников взаимовыручка и круговая порука считались неписаным законом воровской этики, которую они свято соблюдали. Зигфрид отлично понимал, с какой целью Ауфмайер посылает нас в «Канаду».

Мы вошли в комнату старосты Пауля. Там уже был Жора. Ауфмайер нервно похаживал по ковру.

— Почему так долго?

Зигфрид доложил об инциденте с Янкельшмоком.

— А ну позови его сюда, — приказал Ауфмайер. Через несколько минут Зигфрид привел бледного Янкельшмока.

— Ты зачем обидел узника, который получил благодарность от самого лагерфюрера и признан администрацией лагеря привилегированным? — спросил Ауфмайер.

— Простите меня. Я виноват… В шлафзале темно, я не узнал его…

— Ладно, на первый раз прощаю, но наказать обязан. Зигфрид, сделай ему просветление: всыпь двадцать пять горячих. Только не перед строем, а в туалетной. И сделай это немедленно.

Когда за ними захлопнулась дверь, Ауфмайер усмехнулся и сказал:

— Теперь он будет тебя узнавать и днем и ночью. Его следовало бы послать в штрафную за неуважение к распоряжениям администрации лагеря, но такие, как Янкельшмок, нужны и здесь. Ну ладно. Вызвал я вас вот для чего: повезите «канадцам» обед и сделайте все, как вчера. А пока что приведи себя в порядок. Через десять минут жду вас здесь.

Жора повел меня в туалетную, чтобы я вымыл окровавленное лицо. Там мы увидели такую картину: Янкельшмок, спустив штаны, лежал брюхом на ящике с хлоркой и стонал, а Зигфрид неторопливо наносил ему удары куском резинового шланга. Двое пиплей ассистировали Зигфриду. Тут же на цементном полу лежали несколько мертвых узников. Несмотря на то что их лица обильно были посыпаны хлоркой, над ними летали большие зеленые мухи…

Мы вернулись в комнату блокового старосты, взяли у Ауфмайера четыре фляги со спиртом и, сопровождаемые Зигфридом, пошли на кухню. Шли молча. Возле самой кухни Зигфрид с видом заговорщика подмигнул мне и сказал:

— Сегодня, если бы не я, тебе пришлось бы киснуть в бочке или валяться возле ящика…

— Мы вас поняли, — ответил за меня Жора, — но покамест давайте не будем делить шкуру неубитого медведя. А то еще как бы не потерять свою…

— Ясное дело — рассчитаемся потом, — поспешно согласился Зигфрид. — Ну а теперь шуруйте. Я загляну к мадам Пуфмуттер в двадцать четвертый блок. Если вернетесь, а меня не будет, подождите возле моечного цеха, — распорядился Зигфрид.

Все обошлось и на этот раз. Вернер дал нам двадцать пять золотых монет. Мы пронесли их сквозь штубвахту во рту. Просто удивительно, что во время обыска эсэсовцы не заглянули нам в рот. Должно быть, действовала определенная договоренность с Ауфмайером.

Как и следовало ожидать, Зигфрид задержался в двадцать четвертом блоке. Обрадованные этим, мы поспешили к себе в блок. Спрятав в Жориной каморке десять монет, мы с нетерпением ожидали Зигфрида. Он прибежал через несколько минут, запыхавшийся и взволнованный.

— Почему не подождали? — накинулся он на нас.

— Там было опасно — кругом эсэсовцы, — сказал Жора и, вынув из кармана золотую монету, протянул ее Зигфриду. — Бери, ты ее честно заработал.

Зигфрид сразу смягчился, монету спрятал в ботинок, и мы втроем отправились к Ауфмайеру. В коридоре нас встретил Плюгавый Вацек. Обнажив в улыбке свои гнилые зубы, Вацек спросил:

— Ну как, порядок?

Вместо ответа Жора опустил ему в карман две золотые монеты, сделав это так, чтобы не видел идущий впереди Зигфрид. Плюгавый заговорщицки подмигнул и, насвистывая модную по тем временам блатную песенку, свернул в сторону, а мы вошли в комнату Пауля, где нас ожидал Ауфмайер.

Вытянувшись в струнку, Зигфрид доложил блокфюреру, что его задание выполнено.

— Спасибо, Зигфрид, ты свободен, — улыбнулся Ауфмайер.

Зигфрид зарделся от удовольствия и выскочил из комнаты. Когда дверь за ним затворилась, Ауфмайер, сверля нас холодными серыми глазами, спросил:

— Ну как успехи?

Вместо ответа Жора вынул из кармана двенадцать золотых монет и положил их перед Ауфмайером. Тот сгреб монеты в горсть, подбросил их зачем-то и спрятал в бумажник. Сегодня у него уже не наблюдалось прежнего энтузиазма. Это настораживало.

— Разрешите идти?

— Ступайте. Не забудьте только взять хлеб и колбасу, я ведь обещал вам, — сказал Ауфмайер и кивнул на тумбочку. Там лежала еще и пачка масла. Должно быть, она также предназначалась нам, но блокфюрер по каким-то соображениям, видимо, передумал. Мы взяли хлеб и колбасу, преувеличенно вежливо поблагодарили Ауфмайера и поспешили в шлафзал. В коридоре Жора остановился.

— Итак, Малыш, — сказал он, — теперь о нашей работе знают Вернер, Зигфрид, Вацек, Пауль. Если нас не перебросят, дело наше дрянь.

Что я мог на это ответить? Я хорошо знал, чем кончают в Освенциме «организаторы». А наше положение было намного сложнее. Как только Ауфмайер узнает, что мы его «обкрадывали», нам капут!

Гриша лежал на своем месте. Увидя нас, улыбнулся. Вот уж второй день, как его и на работу не посылают, и на «спортивные занятия» не гонят. А сегодня Плюгавый даже приказал одному из пиплей принести Грише миску баланды. В погоне за наживой даже такие палачи и садисты, как Вацек, рискуя своей шкурой, невольно помогали подпольщикам спасать людей. Впрочем, они не столь уж многим рисковали; какая разница, в конце концов, когда перемелет нас Освенцим — сегодня или завтра. Так думали эсэсовские пособники. Мы думали иначе: каждый день, отвоеванный у фашистских палачей, значит для нас, освенцимских узников, очень, очень много…