Одиночество России
Одиночество России
Несомненно, что после Мюнхена началась совсем новая глава европейской истории. Несомненно также, что эту главу начнут писать без России.
В памятных речах, произнесенных Чемберленом и Даладье в их парламентах после свидания в Мюнхене, вопрос о СССР тщательно, по существу, обходили, отделываясь вежливыми фразами вроде: новые дружеские отношения не могут помешать сохранению старых. Но все подобные фразы никого не обманывают.
В самом начале ленинизма бывшие союзники окружили советскую Россию, по почину Клемансо, «санитарным кордоном». Но это было еще время острой Гражданской войны, когда бывшие союзники России были с белыми генералами, а сами большевики с германским Генеральным штабом. Будучи в союзе с Германией, большевистское правительство далеко не было, несмотря на «кордон», изолировано. А со времен Генуи[265] (да уже и раньше) торговые и дипломатические связи (иногда только «явочные») стали завязываться и с бывшими союзниками России.
С 1924 года (признание Италией, Англией и Францией) советское правительство стало совсем на большую дипломатическую дорогу. Через 10 лет Сталин и Литвинов были на вершине своих дипломатических достижений. К Сталину в Кремль едет сначала из Франции Лаваль, потом из Англии Иден. В Лиге Наций, которая тогда еще не была только фикцией, Литвинов занимает место постоянного члена Совета, как полагается представителю великой державы.
Сейчас полезно вспомнить этот несомненный исторический факт: великие демократические державы не только не «бойкотировали» «первое в мире пролетарское правительство», но усиленно вводили его в свой круг, упорно закрывая глаза на всю работу Сталина по экспорту Коминтерна и совершенно не замечая непочтительного с ними обращения Москвы. И чем сильнее нарастала германо — итальянская опасность, тем дружественнее становились к Москве не только Париж, но и Лондон. Былой покровитель «белой мечты» Уинстон Черчилль стал посетителем салонов Майского. Герцогиня Атольская стала выступать на собраниях с советскими представителями. «Мы остаемся противниками внутренних большевистских порядков, но в международной области, в пределах Лиги Наций, большевики наши союзники: они за мир и коллективную безопасность».
К счастью для Англии, английское рабочее движение, сотрудничая с большевиками (как и консерваторы) во внешней политике, никогда не поддавалось соблазну «единого фронта». Во Франции тактика троянского коня (по откровенному определению Димитрова) вполне удалась, и большевики стали, через французских коммунистов, весьма серьезным фактором всей внутренней политики «единого фронта».
Но меня сейчас интересует не Франция, а Россия в образе СССР. Ее положение было совершенно блестящее. Распределение международных сил было таково, что не было никаких оснований опасаться перемены отношения к СССР ни во Франции, ни в Англии.
Почему же все?таки буквально в несколько дней все изменилось и Кремль оказался в таком одиночестве, в котором никогда не бывала большевистская диктатура с самого своего появления? Ответ на этот вопрос совершенно ясен и бесспорен: дипломатическая катастрофа Москвы создана исключительно и всецело руками Сталина и его помощников.
И тут возникает новый весьма серьезный вопрос: внутренняя и внешняя политика Сталина, объективно совпадающая с интересами гитлеровской Германии, ведется в этом направлении сознательно некими гитлеровцами, расположившимися в Кремле, или является только неизбежным следствием установки диктатуры на провокацию новой мировой войны? На этот вопрос нет еще ответа. Но самый вопрос настолько законен, что его задают сейчас себе не только русские, но и ответственные иностранцы. Недавно один из них так прямо и спросил меня: чем я объясняю себе тот факт, что в России сейчас уничтожают всех людей, способных организовать армию, промышленность, земледелие или транспорт, уничтожают тем стремительнее, чем становится возможнее столкновение с Японией или с Германией? Сознаюсь, убедительного для иностранца ответа я дать не мог, хотя сам ощущаю Сталина не как сотрудника Гитлера, а как фанатика «мировой революции».
Впрочем, для нас личные мотивы преступной политики Сталина совершенно безразличны. Для нас достаточен один бесспорный факт: Сталин сознательно, руководствуясь теми или иными мотивами, уничтожил обороноспособность России и лишил ее всяких дружеских международных связей.
Те же из нас, которые, несмотря на избиение несметного количества военкомов и незаменимых специалистов, продолжают верить в сталинские достижения на государственно — патриотическом фронте, должны вдуматься в следующий факт: когда великие державы, готовясь ко всяким возможностям в развитии чешско — германского кризиса и не желая действовать наугад, решили произвести расследование военных возможностей СССР, то плоды этого расследования оказались самыми печальными — даже в области авиации.
*
Писал я это на пароходе по дороге в Нью — Йорк. Вчера (10 октября) с пристани, пока огромный пароход готовился к выгрузке своих 1500 пассажиров, принесли вечерние газеты. Сенсация: Москва, обзывая Линдберга лжецом и глупцом, доказывает, что его суровые заключения о состоянии советской авиации — реакционный вздор. О неблагоприятном мнении Линдберга я знал еще в Европе. Но один проболыыевистский литографированный листок («The Week») напечатал сенсационный разговор с Линдбергом явно только для того, чтобы дать Москве повод вступить в полемику с заключением не одного Линдберга. Трудно в самом деле предположить, что западные правительства, обладающие превосходными средствами наблюдения, в столь исключительно серьезном вопросе опирались на мнение одного человека, если бы оно шло вразрез со всем остальным накопленным материалом. Нет, нападение на Линдберга произвели для того, чтобы попытаться восстановить веру в военную мощь Сталина и создать новую легенду: капиталистические правительства «предпочитают Гитлера Сталину, от могущественной помощи последнего уклоняются и предают демократию фашистам». «Разоблачение» Линдберга, выставляющее английское правительство в смешном и подозрительном виде, превосходно служит этим идеям.
Я остановился на случае с Линдбергом потому, что он срывает с совершенной бесспорностью новую международную тактику Москвы, попавшей в военно — дипломатическое одиночество.
Старая тактика состояла в провоцировании и ускорении военного столкновения на Западе. Однако западные демократии не «вползли незаметно» («Правда») в новую мировую войну. Теперь Москва переходит к попытке воспользоваться тяжкими психологическими последствиями политики уступок для обострения внутренней борьбы в демократических государствах. Для этого в оборот пускаются два соблазнительных вымысла.
Первый, усиливающий озлобление кругов, враждебных политике уступок, состоит в утверждении: СССР был в военном отношении совершенно готов вступить в коалиционную войну с Германией, но его помощь была отвергнута Англией и Францией, ибо консервативное английское правительство втайне сочувствует Гитлеру. Советская власть оказывается единственной в мире непреклонной и честной защитницей свободы и «нерушимости международных договоров».
Второй вымысел, запугивающий западные демократии, в особенности Францию: могущественный СССР бросает своих вчерашних трусливых друзей на произвол судьбы; в случае, если Германия потеряет голову и сунется в Россию, Гитлер погибнет там скорее, чем Наполеон, ибо он встретит там не только наполеоновских главных врагов — зиму, тиф и непролазную грязь, но еще и такую техническую организацию страны, которой не было до большевиков. После этой бравады идет существенное: «Но остается еще возможность, которая не дает спокойно спать нынешним вершителям судеб Франции и Англии, а именно возможность русско — германского сближения, сотрудничества вместо войны. Русско — германское сотрудничество защищал всегда Бисмарк. Теперь на пути к нему гитлеровская ярость против “иудео — большевизма”». Но диктаторы тоже смертны, и у них направление мыслей тоже меняется. А что, если Гитлер, не желая из?за донецкого угля повторять судьбу Наполеона, предпочтет железо и уголь в Эльзасе и Лотарингии? Нет никаких оснований думать, что Россия в таком случае откажется от сотрудничества с Германией или будет проливать слезы над судьбой Франции и Британской империи.
Откуда я взял все это? Из сегодняшней (11 октября) корреспонденции известного «дружественного» американского журналиста Дуранти, который давно является полуофициальным выразителем мнений и настроений Кремля и который сейчас все это телеграфирует в Нью — Йорк из Парижа, т. е. из советского посольства в Париже.
Не освещает ли эта корреспонденция новым страшным светом ту войну на истребление всего живого, которую Сталин так упорно ведет с русским народом, особенно усердно в последние годы?
Эта новая тактика — тактика бахвальства и шантажа страхом — есть только выражение крайней растерянности и бессильной ярости. Должен сказать, что попытка Сталина предложить свои услуги Гитлеру и прицепиться к колеснице «победителей» — сплошное безумие. Ибо есть весьма серьезное основание утверждать, что в бисмарковский план современного сверх — Бисмарка сотрудничество со Сталиным едва ли входит. Но этот шантаж Франции и Англии угрозой содействовать разгрому Запада Гитлером может обойтись России страшной ценой.
Я могу категорически утверждать, что расчленение России не входит до сих пор в план англо — французской политики. Все слухи, распространяемые о каком?то сговоре Чемберлена с Гитлером — «бери Россию, оставь только нас в покое», — совершенно не соответствуют действительности. Однако все может измениться, если, скажем для примера, перед Францией действительно встанет вопрос, что отдавать Германии: Донецкий бассейн или «железо и уголь Эльзаса»?
Воистину, безумие и ужас! Замученная, обескровленная, отрезанная от всей Европы, отчаянно бьющаяся за свое национальное возрождение Россия ныне бросается обезумевшим Кремлем на растерзание врагов и друзей.
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКЧитайте также
III ОДИНОЧЕСТВО
III ОДИНОЧЕСТВО L’anima mia, che chon la mor?e parla… Душа моя, что говорит со смертью…[356] Так он жил в одиночестве со скромными — своими друзьями: своими подмастерьями и своими полоумными, не считая других друзей, еще более смиренных, его домашних животных, кур и кошек[357].В глубине души
Одиночество
Одиночество Мы все боимся одиночества. Стараемся найти себе компанию везде и всегда. Но ведь одиночество – это далеко не состояние грусти, это состояние покоя, когда ты сам с собой можешь побыть наедине. Разобраться в себе, поговорить с собой, расставить свои ценности и
Одиночество
Одиночество Я спал, и смыла пена белая Меня с родного корабля, И в черных водах, помертвелая, Открылась мне моя земля. Она полна конями быстрыми И красным золотом пещер, Но ночью вспыхивают искрами Глаза блуждающих пантер. Там травы славятся узорами И реки словно
121. ОДИНОЧЕСТВО
121. ОДИНОЧЕСТВО Холмы, холмы… Бесчисленные груди И явственные выпуклости губ, Да там, вдали, в шершавом изумруде, Окаменевший исполинский круп… Так вот какою ты уснула, Гея, В соленый погруженная туман, Когда тебя покинул, холодея, Тобой пресытившийся Океан! Еще
151. ОДИНОЧЕСТВО
151. ОДИНОЧЕСТВО Когда на склоне дня, в тени усевшись дуба И грусти полн, гляжу с высокого холма На дол, у ног моих простершийся, мне любо Следить, как все внизу преображает мгла. Здесь плещется река волною возмущенной И мчится вдаль, стремясь неведомо куда; Там стынет
ОДИНОЧЕСТВО
ОДИНОЧЕСТВО Лишь одиночество мне свято. В нем мой кумир и божество, И ласкам женщин, дружбе брата Я предпочту его, его. Нисходят редкие минуты, Когда, земное разлюбя, Себе равны, в себе замкнуты, Мы познаем самих себя. Тогда, провидцы жизни новой, Постигнув звезд
Одиночество
Одиночество Я писала стихи. Средь стихии одна. Совершала грехи, И была, как волна — Куда ветер погонит, Туда и вольна… А теперь за окном вьюга стонет. Непогода в душе — Не понять, не сказать. А душа – как фужер: Стёкол уж не сыскать, Не ходить по стеклу… Не хочу
ОДИНОЧЕСТВО
ОДИНОЧЕСТВО Почему он остановил выбор на Чжоу Эньлае, а не назначил новым наследником Кан Шэна или Чжан Чуньцяо? Или саму Цзян Цин? Сложно сказать. Должно быть, в тот конкретный момент, под впечатлением от похорон опального Чэнь И, Мао почувствовал раздражение по отношению
ОДИНОЧЕСТВО
ОДИНОЧЕСТВО Однажды, в очередной раз оказавшись на полярной станции, папа наткнулся, простите за прозаическую подробность, в уборной на разрозненные листочки английского или американского журнала. Он уже собирался использовать один из обрывков по назначению, как увидел
От «Русской Императорской» к «армии свободной России»: организация и структура Вооруженных сил России накануне и во время Первой мировой войны
От «Русской Императорской» к «армии свободной России»: организация и структура Вооруженных сил России накануне и во время Первой мировой войны Накануне Первой мировой войны Вооруженные силы Российской империи носили официальное название «Русская Императорская
83. Её одиночество
83. Её одиночество Последние дни Мэрилин… Она чувствовала себя совершенно одинокой. Всю жизнь ищущая большую любовь, сама ставшая символом женской любви, она страдала от её катастрофического недостатка. И погибла, если задуматься, от губительного дефицита сердечного
Одиночество
Одиночество Вскоре после женитьбы Айвазовский писал своему другу:«Теперь я спешу сказать Вам… о моем счастии. Правда, я женился как истинный артист, то есть влюбился как никогда. В две недели все было кончено. Теперь, после 8-ми месяцев, говорю Вам, что я так счастлив, что я
Одиночество
Одиночество Луны сиянье белое сошло на лопухи, ревут, как обалделые, вторые петухи. Река мерцает тихая в тяжелом полусне, одни часы, тиктикая, шагают по стене. А что до сна касаемо, идет со всех сторон угрюмый храп хозяина, усталый сон хозяина, ненарушимый сон. Приснился сон
«Богатства России. Издание Комиссии по изучению производительных сил России» (1920–1923)
«Богатства России. Издание Комиссии по изучению производительных сил России» (1920–1923) 100. Бузников В. И. Лесотехнические продукты. Пг., 1922. 16 с.101. Кулагин Н. А. Русский пушной промысел. Пг., 1922. 58 с. [На обл.: 1923].102. * Левинсон-Лессинг Ф. Ю. Платина. Пг., 1922. 20 с.103. *Лискун Е. Ф.
Одиночество
Одиночество Один – один, как в клетке, Угрюм мой кабинет, Угрюмы елки ветки, — Тебя со мною нет. Один – шуршат иголки, Ложась ковром на стол, От новогодней елки Остались крест и ствол. Один – грущу безмерно. Что пользы мне грустить? Ты не одна, наверно, Ты любишь, может