Глава 23

Глава 23

Как из-за собственной глупости я присутствовал при совершении убийства и до смерти испугался; правление демократии и деспотизм чужестранцев

Бедняга человек — созданье божье и так далее!

Дело получилось скверное. Единственно, что утешает меня, — я сам во всем виноват. Мне показали китайский квартал, а на самом деле — один из административных районов Кантона, который перенесли в подходящую деловую часть Сан-Франциско. С присущим им умением китайцы обзавелись добротными, невозгорающимися кирпичными зданиями и, следуя своим инстинктам, запихали в каждое по сотне душ, которые влачили там жалкое существование в грязи и убожестве. Оценить последнее можете только вы, живущие в Индии.

Казалось бы, беглого осмотра вполне достаточно, но я захотел узнать, как глубоко «поднебесные» пустили свои корни, и решил исследовать китайский квартал вторично и на этот раз в одиночку, что было весьма неосмотрительно. Никто не мешал мне передвигаться по грязным улочкам (если бы не морские бризы, Сан-Франциско, очевидно, ежегодно страдал бы от эпидемий холеры), хотя многие встречные просили кумшо. Потом я наткнулся на четырехэтажное здание, переполненное китайцами, и нырнул в эту нору. Говорят, что подобные обиталища строятся по принципу айсберга, то есть на две трети они спрятаны под землей.

Я пробирался мимо китайцев, которые спали на нарах или курили опиум, мимо борделей и игорных притонов, пока, заблудившись в лабиринте этого крольчатника, не достиг второго подвального этажа.

Китайская мудрость не знает границ. Во время народных волнений толпа может стереть этот дом с лица земли, и все же он укроет своих обитателей за железными дверями и воротами в подземных галереях, которые выложены кирпичом и укреплены бревенчатыми балками.

Кто-то попросил кумшо и проводил меня в нижний подвал, где воздух был густ, как масло; горящие лампы прожигали в нем дыры не более квадратного дюйма в поперечнике. Там собрался покерный клуб. Игра была в полном разгаре. Китаец обожает «покел», играет довольно искусно, а проигрывая, ругается как сварливая женщина. Картежники сидели вокруг стола, почти все были одеты наполовину по-европейски и прятали косички под шляпами. Один из них выглядел евроазиатом, хотя мог оказаться и мексиканцем. Расспросы подтвердили эту догадку. Живописная компания напоминала благовоспитанных дьяволов, которые слишком увлеклись игрой, чтобы обратить внимание на появление незнакомца. Мы находились глубоко под землей; сверху не проникало ни звука. Слышны были только шорох рукавов голубых халатов и таинственный шепот тасуемых и сдаваемых карт. В подвале было невыносимо жарко. Мексиканец и человек, сидевший от него слева, заспорили. Последний вскочил на ноги, мгновенно оказался по другую сторону стола и, когда стол отгородил его от мексиканца, потянулся худой желтой рукой за выигрышем соперника.

Заметьте, насколько человек подвержен влиянию инстинктов. Мне редко приходилось смотреть в пистолетное дуло, но стоило мексиканцу приподняться со стула, как я оказался на полу. Никто не подсказывал мне, что это наивыгоднейшая позиция, когда вокруг свистят пули, но я распростерся ниц, прежде чем успел что-либо сообразить. Падая, я услышал гул орудийного залпа (в тесном, замкнутом пространстве хлопок пистолетного выстрела распространяется не дальше порохового дыма) и почувствовал едкий запах. Второго выстрела не последовало. Наступила тишина, и я осторожно приподнялся на колени.

Китаец держался обеими руками за край стола, глядя прямо перед собой, на опустевший стул мексиканца. Тот исчез, и лишь маленький завиток дыма плавал под потолком. Все еще цепляясь за стол, китаец сказал: «А!», словно человек, которого внезапно оторвал от дела вошедший приятель, затем кашлянул и повалился на правый бок. Я успел заметить, что он был ранен в живот. Потом до моего сознания дошло, что, за исключением двух человек, склонившихся над упавшим, в комнате никого не было. Животный страх, до сих пор пересиливаемый любопытством, пронзил все мое существо. Мне страстно захотелось глотнуть свежего воздуха. Я вообразил, что, возможно, китайцы спутают меня с мексиканцем (в те минуты могло произойти самое ужасное) и, вероятнее всего, на время охоты за убийцей лестницы подземелья будут перекрыты. Человек на полу зашелся ужасным кашлем, но я услышал это, уже пустившись в бегство, когда один из друзей китайца потушил лампу. Лестницы казались мне бесконечно длинными, и, к моему ужасу, в доме не раздавалось ни звука. Однако никто не препятствовал мне и даже не взглянул в мою сторону. Мексиканца и след простыл. Я отыскал дверь (у меня дрожали колени) и оказался под защитой туманной, дождливой ночи. Я не осмеливался бежать (как ни старался), не мог даже идти и, очевидно, проделывал нечто среднее, потому что мне запомнились свет уличных фонарей и тень человека, который, как бы в порыве сдерживаемого восторга, вытанцовывал караколи на тротуаре.

Но это был страх, смертельный ужас, основанный на прежнем знакомстве с Востоком. Единственный белый свидетель… трехэтажное подземелье, кашель китайца на глубине сорока футов у меня под ногами. До чего приятно видеть витрины магазинов и электрический свет. Ни за что на свете я не стал бы обращаться в полицию, потому что был убежден, что с мексиканцем разделались там, в подземелье, прежде, чем мне удалось выбраться на поверхность. К тому же, удалившись от места происшествия, я уже не сумел бы указать, где все произошло.

Паническое бегство завело меня на целую милю в сторону от отеля. Постукивание лифта, который доставлял меня в постель на шестом этаже, звучало в моих ушах сладкой музыкой.

Этим рассказом я хочу убедить тех, кто последует за мной, не бродить в одиночку по китайским кварталам. Там вы можете напороться на любопытные образчики человечества, которые испортят настроение на полсуток.

Совершенно естественно, это наводит на размышления о великой проблеме пьянства. Как известно, американец не пьет за столом во время еды, как полагается благоразумному человеку. Вообше-то он понятия не имеет, что такое еда. Он насыщается за десять минут раза три в сутки и не следит за солнцем. Ему безразлично, где оно находится — на уровне нока реи или скатилось за горизонт. Он накачивается своим тщеславием в самое богопротивное время и ничего не может поделать с самим собой. Вы и понятия не имеете, что такое «угощение» на «западной стороне Американского континента». Это нечто большее, чем институт, — это религия, хотя многие говорят, что настоящее положение дел ничто по сравнению с тем, что было.

Возьмем обыденный случай. В десять тридцать утра человека одолевает желание отведать стимуляторов. Он в компании двух приятелей. Троица направляется в ближайший бар (до него не дальше двадцати ярдов), и каждый принимает там порцию неразбавленного виски. Они разговаривают минуты две, затем по очереди заказывают приятели. Когда двое выходят на улицу, «осовев» от трех порций виски, залитых за галстук, оказывается, что третий проглотил на две порции больше, чем желал. Отказываться от угощения считается неприличным, а результат довольно своеобразен.

Признаюсь, что я еще не встречал пьяных на улице, зато понаслы-шался о пьянстве белых и видел приличных людей в состоянии гораздо более сильного подпития, чем это допустимо. Зло проникло во все слои общества. Я изумился, когда однажды на весьма приличном приеме услышал, как прелестная дама, характеризуя самочувствие некоего джентльмена, о котором шла речь, сказала без обиняков: «Он был пьян». Это было произнесено совершенно бесстрастным тоном, что и удивило меня.

Однако климат Калифорнии обходится весьма мягко со случаями излишества, предательски скрывая последствия. В здешнем сухом воздухе человек не пухнет от пьянства и не превращается в мумию. Он продолжает жить-поживать с фальшивым румянцем на щеках, не тускнеет его взгляд, по-прежнему твердо очерчен рот, не дрожат руки. Но приходит день расплаты, и пьяница внезапно сдает, что-то происходит у него с головой, и друзья сочиняют ему эпитафию. Почему люди, которым нередко вообще вредно спиртное, обращаются с ним так беззаботно, предоставляю гадать другим. Однако это скорбное обстоятельство привело к неплохим результатам в деле, о котором я сейчас расскажу.

В самом сердце делового квартала, там, где банки и банкиры встречаются на каждом шагу и телеграфные провода натянуты особенно густо, открыт полуподземный бар, который содержит немец с длинными белокурыми локонами и хрустально-ясными глазами. Зайдите туда, ступая на цыпочках, и закажите буттон-пунш. Его приготовление займет десять минут. Потом вам подадут самый возвышающий и благородный продукт нашего века. Только хозяин бара знает составные части этого напитка. Согласно моей теории, его варят из перышек херувимовых крыльев, великолепия тропического рассвета, алеющих облаков заката и фрагментов забытых эпосов умерших поэтов. Отведайте этого пунша, не забыв поблагодарить меня, человека, который всегда помнит о своих ближних.

Однако хватит болтать о затхлой атмосфере питейных заведений. Обратимся к величественному спектаклю, который разыгрывает Правительство, избранное людьми, из людей и для людей, как все это понимается в Сан-Франциско. Книга профессора Брайса расскажет, что каждый гражданин Америки, достигший возраста двадцати одного года, имеет право голоса. Он может не справляться с собственными делами, оказаться неспособным держать в повиновении супругу, не внушать уважения своим детям, ополоуметь от пьянства, обанкротиться, распутничать или быть просто дураком от рождения — все равно он имеет голос. Если ему нравится, он волен голосовать почти все свободное время: за губернатора штата, муниципальных служащих, за различные закупки, контракты на прокладку канализации и прочее, о чем и понятия не имеет.

Каждые четыре года американец избирает нового президента, а в промежутках — судей, то есть людей, которые вершат над ним же, избирателем, правосудие. Последние избираются сроком на два-три года, а переизбрание зависит от их популярности. Это рассчитано на то, чтобы воспитать независимого, беспристрастного администратора.

В наши дни основная масса избирателей Америки разбита на две партии: республиканцев и демократов. Члены каждой партии единодушно считают, что другая сторона старается ввергнуть их детище, то есть Америку, в геенну огненную. Кроме того, демократы как представители партии в целом пьют больше республиканцев и в нетрезвом состоянии любят обсуждать так называемый Тариф, не понимая, в общем-то, что это такое. И все же они думают, что Он — опора страны или, напротив, самое надежное средство для ее разрушения. Демократ заявляет то одно, то другое, лишь бы противоречить республиканцу, который постоянно противоречит самому себе. Вот вам ясный и краткий отчет о лицевой стороне американской политики. Изнанка — дело другое.

Итак, каждый имеет голос, голосует по любому поводу, а из этого следует, что находятся мудрецы, которые разбираются в искусстве приобретения голосов в розницу и продажи их оптом тому, кто срочно нуждается в этом. Современный американец, занятый устройством своего дома, не располагает временем для голосования за заведующих водопроводом, окружных прокуроров и тому подобных скотов, а вот у безработных времени достаточно, потому что они болтаются на улице, иными словами, они находятся всегда под рукой. Их называют «бойз», и это особый класс. «Бойз» — молодые ребята, которые не смыслят ни в военном, ни в каком-либо ином ремесле. Они никого не убили, не крали скота, не вырыли ни единого колодца. Выражаясь чистым, правильным языком, можно сказать, что люди с улицы готовы превозносить до небес все что угодно, если только им поднесут стаканчик для увеселения души. Они всегда жаждут, всегда под рукой, а последнее — гордость и краеугольный камень американской политики.

Мудр тот, кто содержит питейное заведение и умело распределяет спиртное, чтобы держать под рукой группу людей, которые станут голосовать за все на свете или против всего на свете. Не каждый хозяин салуна способен на это. Такое искусство требует тщательного изучения политической ситуации в городе, такта, умения примирять и нескончаемого запаса анекдотов, с помощью которых можно смешить и приманивать толпу из вечера в вечер, пока салун не превратится в настоящее заведение. Важнее всего — не ждать от алкогольной стороны дела немедленной отдачи.

«Бойз», которые пьют так беспечно, рано или поздно оплатят долги сторицей. Ирландец, именно ирландец, умеет приводить в действие салунный парламент. Понаблюдаем за развитием операции. Рядовых угощают и снабжают мелкими денежными подачками. Они голосуют. Тот, кто контролирует десяток голосов, получает соответствующее вознаграждение. Распорядитель тысячи голосов достоин уважения. Цепочка тянется вверх до тех пор, пока мы не выйдем на наиболее удачливого работника общественных заведений — самого изощренного человека, способного держать в узде остальных, чтобы использовать их когда надо. Такой человек правит городом как король. Знаете, откуда поступают барыши? Все выборные должности в городе (за исключением немногих, где нужны специальные знания) — должности краткосрочные и распределяются в зависимости от политической ситуации. Что же получается? Большому городу необходимо много служащих. Каждая должность приносит оклад и влияние, которое вдвое важнее. Эти должности достаются представителям тех, кто держится вместе и всегда под рукой, чтобы вовремя проголосовать. Скажем, особый уполномоченный по сточным водам избран голосами республиканцев. Он не разбирается в канализации, ему и дела-то до нее нет, но у него достаточно здравого смысла, для того чтобы приставить к насосам и подметальным машинам тех самых джентльменов, которые избрали его. Комиссар полиции заполучил должность во многом благодаря усилиям «бойз» из таких-то салунов. Он может выступать хранителем морали в городе, однако не поощряет своих подчиненных, которые пытаются заставить хозяев тех самых салунов закрывать свои заведения пораньше или пресечь там азартные игры. Большинство должностных лиц избираются на четыре года, и будет дураком тот, кто не воспользуется своим положением для обогащения, пока сидит на соответствующем месте.

Единственные люди, которые страдают от этого «счастливого» устройства, — это фактически те, которые сами же придумали такую милую систему. Они действительно страдают, и это — сами американцы. Попытаюсь объяснить. Как известно, каждый крупный город Америки имеет по меньшей мере один преобладающий «иностранный» голос. Обычно ирландский, часто немецкий. Сан-Франциско (сборное место всех рас и национальностей) считается с голосами итальянцев, однако ирландцы важнее. Оттого-то ирландец не утруждает себя работой. Он создан для благодушного распределения спиртного, вечной лести и обладаег удивительно остро развитой способностью разбираться в слабостях менее одаренных натур. У него не сохранилось ничего похожего на совесть, и он имеет лишь одно твердое убеждение — глубоко укоренившуюся в его сердце ненависть к Англии. Он держится улиц, всегда под рукой, голосует с воодушевлением и весело проводит время, а время — самый дорогой американский товар. Результат прямо-таки потрясающий. В наши дни город Сан-Франциско управляется голосами ирландцев под руководством некоего джентльмена с испорченным зрением, который на улице нуждается в услугах поводыря. Официально его называют «босс Бакли», а за глаза — «слепым белым дьяволом».

Передо мной написанная черным по белому хроника его занятной карьеры. Это четыре колонки, набранные мелким шрифтом. Возможно, вы сочтете ее постыдной. Вкратце все выглядит так: благодаря развитому чувству такта и глубокому знанию теневой стороны города босс Бакли снискал уважение избирателей, сам он не домогался должности, но, по мере того как число его сторонников увеличивалось, продавал их услуги лицу, предложившему наивысшую цену, а сам пожинал урожай, приносимый каждым доходным местом. В Сан-Фран-циско он контролировал демократическую партию. Необходимо назначить судей? Люди босса Бакли назначали судей. Конечно же, эти судьи становились его собственностью.

Контракты на ремонт дорог, общественное строительство и прочее находятся под контролем Бакли. Недаром его сторонники сидят в Городском Совете. С каждого контракта босс Бакли взыскивает проценты для себя и своих союзников.

Республиканская партия в Сан-Франциско тоже имеет своего босса. Он не так гениален, как Бакли, но я склонен думать, что не отличается большей добродетельностью. Просто он держит под рукой меньшее число голосов.