29 марта – 1 апреля 1990 года. Киев

Завершился весенний тур выступлением «Кино» во Дворце спорта в Киеве, где, по воспоминаниям очевидцев, после концерта Цою пришлось спасаться бегством из гостиничного ресторана от толпы обезумевших фанатов.

Олег Толмачев:

«Тогда же не было такого – тебя там в ресторане накормят. Все включено. Тогда ты сам приезжаешь, приходишь в ресторан, сам платишь свои деньги. Нет, какие-то где-то банкеты были, но мы их не любили, просто после концерта еще на какой-то банкет идти? Да еще и с Цоем? Нет. У него узнаваемость стопроцентная была, фаны разорвали бы. В то время иногда даже страшно было. И мы все это обычно делали в номере. Ели, пили. Цой же почти всегда отдавал мне свой „люкс“, а сам шел в мой номер. А почему так началось? Потому что журналисты, во-первых, узнавали, где он живет, мешали человеку выспаться и отдохнуть. Ну и поклонники… Половину гастролей он жил у меня в номере, а я жил в его».[294]

Елена Лысенко, поклонница «Кино»:

«В Киеве в 1990 году там было пять концертов. Лично я была на третьем, 31 марта. Но я не снимала ничего. Но помню некоторые факты, которые выделили эти концерты – например, разбитая голова барабанщика болгарской группы, которая 50 минут разогревала перед „Кино“ публику».[295]

Наталия Максимец, поклонница «Кино»:

«Познакомилась я с песнями Цоя году в 1986–1987-м. По ТВ в какой-то передаче прокрутили запись „Алюминиевых огурцов“ – ну я и обалдела! Это было так не похоже ни на что из всего музыкального, что я до того слышала! Потом в 1988 году сходила в кино на “Иглу“ – это окончательно меня убедило в том, что человеку по имени Виктор Цой можно верить! Потом, немного позже, брат, который служил в армии, пришел в отпуск и привез пластинку „Ночь“. Я ее крутила круглые сутки. Ну потом поездка в Киев на концерт „Кино“ и автограф Вити, который сделал меня счастливым человеком.

Был конец марта, 30-е, 1990 года. Киев, Дворец спорта. У меня в Киеве служил брат в армии, во внутренних войсках, они обеспечивали все мероприятия в Киеве. Он достал билеты. Я находилась достаточно далеко от сцены. Звук был так себе. Но, конечно, я старалась не пропустить ничего из того, что происходило на сцене. Какая-то группа была на разогреве, так народ чуть их не разорвал, все ждали Цоя. И вот он появился. Зал взревел! Конечно, Витя, как обычно, был неразговорчив: „Добрый вечер, здравствуйте“, – и концерт начался. В перерывах между песнями некоторые особо горячие поклонники прорывались к сцене, девчонки бросались на шею, но он как-то уворачивался и при этом оставался абсолютно невозмутим. Меня это, помню, тогда очень подкупило. Совершенно бесстрастный, подумалось мне. Такой молодой, но такой серьезный. На фоне Белоусова, Маликова и иже с ними Виктор показался мне какой-то скалой. И еще было интересно наблюдать, какими воплями встречали любое его движение, поворот головы, лишнее слово. Просто мистика какая-то творилась в зале.

Концерт длился около часа. Часа пятнадцати, может быть. После мой брат подтащил меня к сцене, и мне удалось забраться поближе к Вите и вручить-таки ему цветы! Он улыбнулся, поблагодарил, я ткнула ему ручку и фотку. Он присел на одно колено, черкнул свое знаменитое „Удачи! В. Цой“. Я от радости даже руками всплеснула. А он снова улыбнулся. Но такой измученной была эта улыбка, у меня тогда такая жалость к нему появилась. Думаю: бедный, как же ты устал! Столько концертов подряд, столько городов! Вот не так давно в первый раз (к моему огромному стыду) услышала „Сосны на морском берегу“ – „Я устал от чужих городов, я устал колоть этот лед, я хотел бы уснуть, но нет времени спать“. И снова вспомнила тот концерт, ту суету, которую он так не любил, и его усталую улыбку».[296]

Мария Василенко, поклонница «Кино»:

«Мне посчастливилось побывать на одном из концертов Виктора Цоя в киевском Дворце спорта. Раньше этот дворец в народе называли „конюшня“. У нас тогда была большая компания девчонок и ребят, и мы всем „стадом“ бегали туда почти на все выступления известных певцов и групп, начиная с „Машины времени“, Шуфутинского, Токарева и заканчивая „Фристайлом“, „Миражом“ и конечно же „Ласковым маем“. Мы так часто туда ходили, что я сейчас не вспомню, в каком году кто выступал. Это конец 80-х – начало 90-х. Билеты тогда стоили недорого и были более-менее доступны. Группа „Кино“ была для меня такой же, как и все остальные. Мы были очень юны и не понимали всех „фишек“ подобных исполнителей. Помню, даже передразнивали Цоя за его манеру пения. Выпячивали нижнюю губу и обезьянничали. Наши более взрослые ребята тащились от него и перед самим концертом все уши прожужжали: Цой да Цой. Мы тогда компаниями везде ходили и дружили. Вот я пошла с ними за компанию на первый в своей жизни рок-концерт. Публика была совсем другая и разношерстная, от подростков до вполне взрослых дядечек и теть. Не было так много цветов и „снимания трусов и лифчиков“, как на остальных молодежных концертах. Можно было стоять возле самой сцены, и при этом никакой тебе давки. Было очень много милиции, так как там среди зрителей присутствовали неформалы, которые враждовали между собой. Не помню, кто был на разогреве, но зрители все время с разных точек огромного Дворца выкрикивали: „Кино!“ и даже освистывали разогрев. И вот наконец ведущий воскликнул: „Встречайте! Группа „Кино“ и Виктор Цой!“ Вышла группа, Цой всех коротко поприветствовал, передал привет из Ленинграда и начал концерт. Что здесь началось! Просто безумие какое-то. Все вскочили, со свистом и с восторженными криками подхватили их первую песню. Весь концерт люди подпевали им хором. Зал был в полумраке, и можно было увидеть огромное количество огоньков от зажигалок в руках. Цветов Цою несли очень много. Я все больше и больше вслушивалась и вглядывалась в то, что звучало и происходило. Видеокамер раньше почти не было. Наши ребята даже притащили магнитофон и записывали происходящее через микрофон, надеясь, что у них это получится. Потом, правда, его отключили, потому что что-либо записать было невозможно. Все кругом подпевали Цою, свистели и кричали от восторга. Какой порядок исполнения песен был, я не помню, так как я именно на том концерте открыла для себя Цоя и как-то особо до сего события им не интересовалась. Заключительную свою песню „Пачка сигарет“ они спели, но люди их вытащили на бис. Зрители не отпускали. Цой спел „Звезду по имени Солнце“, поблагодарил всех, и под бурные аплодисменты и восторженные крики группа покинула сцену. Я тогда долго была под впечатлением от песен и самого концерта. Все „киношники“ в черном и Цой со своей белой гитарой просто перевернули все мое сознание. С тех пор я влюбилась в его песни и стала фанаткой его творчества. Помню, когда он погиб, я сильно ревела. На меня тогда напала депрессия, и был просто шок. Эххх! Знать бы тогда, что это был первый и последний его концерт, который я видела своими глазами!»[297]

Из воспоминаний о концерте в Киеве:

«Мы были на последнем концерте в Киеве. В то время сложно было выставить хорошую аппаратуру, показать хороший звук и вокал, вот и тот концерт запомнился довольно низким качеством, но это был Цой и его последний концерт в Киеве».[298]

Виктория, поклонница «Кино»:

«Концерты проходили 29, 30, 31 марта и 1 апреля. По два в день, в 17:00 и 19:00. Пели около часа, а на разогреве была какая-то поганая группа из Болгарии под названием „Пестик“, которая дико раздражала публику, и все не уставали скандировать: „Кино!“ Все проходило во Дворце спорта. Я была на всех, один раз не было билета, и мы в перерыве прятались в туалете. Романтика! Когда группа в первый раз вышла на сцену и мы увидели Витьку, красивого, в черной шелковистой рубашке, на руке блестят часы, на шее цепочка, белая гитара, чуть не поумирали от избытка чувств. И – тара-та-та, тара-та-та – гитара, „Белый снег, серый лед…“ Пели все хором весь концерт.

На второй концерт Витя менял рубашку на другую, с заклепками, а так – то же. Сцена была приподнята где-то на метр, видимо, чтобы не разорвали на сувениры, и когда девчонки дарили цветы, Витя приседал персонально перед каждой! Я тоже купила шикарные темно-красные розы (одни были такие!). У меня хранятся все билеты на концерты и листик от того букета.

Когда концерты закончились в первый день, часть публики, человек 50, побежали на служебный выход. Милиция переговаривалась через рацию, и, когда заговорили: „Идут!“ – нас вытеснили на улицу. Сейчас стыдно как-то вспоминать, но мозги тогда стучали только одно: „Идет!“ Я стояла у самой двери, и Витя, неся в охапке цветы, прямо мимо меня пронесся в сторону автобуса, там метров 20–30, и вниз по лестнице. Я рванула за ним, не помня себя, взялась за рукав и что-то пролепетала про автограф (стыдно сейчас!), а он сказал: „Сейчас, только сяду“. Охрана меня отшвырнула, народ зароптал. А память про ощущение мягкой кожаной куртки и простых слов, не бранных, типа отвали, а обращенных к очередной чокнутой дурочке с пониманием, осталась на всю жизнь. Потом он сел в автобусе возле самого окна, чтобы мы могли видеть его, я гладила его через стекло, девчонки толкались, но я держала оборону. А он смотрел куда-то вверх, когда кто-то крикнул изумленно: „Девки, плачет!“ Я видела эти слезы, и пусть кто-то скажет, что Цой не уважал публику, – загрызу.

Потом автобус отчалил. Жили они в гостинице „Украина“. Так повторялось четыре вечера подряд, я только уже не бегала следом, а сразу занимала позицию у автобуса, зная, где он сядет. А потом они уехали, как оказалось, навсегда. В сентябре прошел концерт уже «Памяти…» После него мы спустились по той лестнице, по которой он бежал к автобусу под крик охраны: „Витя, скорей, скорей!“ – сели на бордюр, зажгли и поставили на это место свечу. Дул ветер, но она чудом горела, и нам казалось, что он нас слышит.

Прошло 22 года, я уже солидная тетенька, но каждый раз, проходя мимо Дворца спорта, я смотрю на лестницу, бордюр и место, где стоял автобус. Возможно, я написала лишнее, но это моя жизнь, у меня уже нет плакатов по всем стенам, но акварельный портрет Цоя в раме висит и будет висеть. До сих пор собираю вырезки, имею шикарный архив. Сейчас это не так актуально: есть Интернет, а тогда боролись за каждую статейку и фотку. Я рада, что, несмотря на кучу прошедших лет, есть люди, готовые встать грудью на защиту имени Цоя, я такая же была, тоже горячо агитировала и протестовала, если слышала малейшую хулу. Организовала когда-то сбор подписей в знак протеста против идеи строить Диснейленд имени Цоя, это в 90-м-то году, когда кровь в душах еще не высохла! А с Юриком я лично знакома, свела жизнь. В Питере в 1990 году была. Но это уже другая история».[299]

Наташа Шаламова:

«После концертов фанаты Цоя ворвались в отель, где он временно поселился. Цой в ресторане ел мороженое. Когда фаны добрались до ресторана, Цой все еще спокойно ел мороженое в окружении каких-то парней. Когда же он увидел напиравших на дверь обезумевших людей, оставил мороженицу и пустился бежать, да еще с завидной скоростью. Говорят, что лифтеры спрятали Витю в одной из комнат этого лабиринта».[300]

Геннадий Кононов, музыкант:

«В киевском Дворце спорта на разогреве в первом отделении работала наша группа, мы тогда назывались Pestik – зеленые, но талантливые рокеры. Пестик – это было погонялово нашего барабанщика и руководителя Саши Патратьева (теперь он в Германии, но найти его можно). С нами работали еще Костя Чернов (гитара), его с нами нет уже, Саша Грачев (вокал), Игорь Синяков (бас). Конечно, народ пришел смотреть и слушать звезду, а нас бросили на танки. Свои песни нам играть не разрешили. Организаторы концерта дали нам вокалиста-болгарина с его попсовым репертуаром. Работали под фанеру-минусовку. Сашке в первый же вечер с последними аккордами бутылкой от пепси разбили башку. Так что на последующих выступлениях он работал как раненый политрук, с забинтованной головой. Остальные музыканты уклонялись от мелочи и других мелких предметов, летящих из зала. Я же сидел в зале за пультом и пытался озвучить Дворец спорта. Теперь весело вспомнить. С ребятами из „Кино“ общались очень тесно, но Виктор всегда был в стороне: к нам не подходил, не здоровался, давал интервью журналистам, но их было немного. Пару раз были с телевидения (с камерами). Так что видеосъемка где-то в архивах должна быть».[301]