11 мая 1990 года. Симферополь. Стадион «Локомотив»

11 мая «Кино» приезжает в Симферополь.

Из воспоминаний поклонника «Кино»:

«11 мая 1990 года в городе Симферополе на стадионе „Локомотив“ состоялось, пожалуй, самое главное событие не только в культурной, или музыкальной, или молодежной среде, а вообще самое главное событие из происходивших в этой транзитно-провинциальной столице за последние как минимум пятьдесят лет. В середине апреля в городе появились предельно скромные афиши по типу театральных: „Виктор Цой, группа „Кино““. В кассах стадиона билеты стоили всего-навсего три рубля. В те годы за эту сумму можно было купить: два килограмма колбасы, либо 25 яиц, либо две жвачки Turbo с вкладышами, либо четыре пачки болгарских сигарет. Кто-то тряс родителей, кто-то экономил на школьных завтраках, а шпана-босота разведывала пути проникновения на стадион со стороны старого кладбища. Мой приятель Дима сделал еще проще: он выпросил у моей бабушки сразу шесть рублей на билеты себе и мне.

Наконец долгожданная пятница. Мы садимся в троллейбус, который по чистой случайности действительно идет на восток, проезжаем пять остановок и выходим у Центрального рынка. До входа на стадион сто метров площади, кишащей милицией и молодежью. Мне десять лет, Дима на три года меня старше, поэтому держит меня то за руку, то за шиворот, чтобы я не потерялся, а он не получил потом по шее от моей бабушки.

Возле входа мне запомнилась девушка, под курткой которой была надета черная майка с изображением ленинградской четверки. Самая первая майка с группой „Кино“ из тысяч подобных маек, которые я видел потом.

Нам отрывают контроль, мы проходим на стадион и садимся в двенадцатом ряду. Сцену, расположенную в центре футбольного поля, видно неплохо. Электронное табло показывает 20:00, солнце вот-вот сядет. На сцене появляется конферансье: „Добрый вечер! Я прекрасно знаю, ради кого вы все сегодня пришли. Но наши гости из Ленинграда в данный момент едут из аэропорта в город. А пока для вас выступает днепропетровская группа „Красные“!“

По стадиону прокатывается дружное „б…“. Днепропетровскую команду встречают тысячи хмурых и угрюмых лиц. Они сыграли бодрую песенку и каким-то чудом умудрились получить за нее хилые аплодисменты и робкие девичьи визги.

„Нас часто спрашивают, – стал говорить лидер „Красных“, – почему наша группа так называется“. Кто-то из сидящих за моей спиной громко крикнул: „Да никто, б…, тебя не спрашивает! П…й уже отсюда!“ Думаю, до сцены этот и ему подобные крики не долетели. „Да потому что у нас в стране все красные! – продолжал лидер разогревающей команды. – Наши зеленые – красные. Желто-голубые – тоже красные. Даже наши „голубые“ – и те все равно красные“.

Фраза о „голубых“ красных привела публику в восторг, и уже на каждую последующую песню днепропетровцам аплодировали достойно. В конце своего выступления они сыграли песню, разогревшую стадион по-настоящему. Припев состоял из пяти магических слов: „Ложись, мы будем делать любовь!“

Это сейчас можно петь хоть про то, как насилуешь и поедаешь младенцев, а в 1990 году, на стадионе, перед толпой в несколько тысяч человек, в присутствии нескольких батальонов милиции, в государстве с высочайшей моралью, но и жесточайшей цензурой, это было очень смело. „Красных“ провожали шумно.

„Поверьте, я волнуюсь не меньше всех вас, – начал говорить вновь появившийся конферансье. – Потому что сейчас на эту сцену выйдет легендарная ленинградская рок-группа – „Кино“!“ Невозможно передать словами то, что в этот миг произошло со стадионом. Тысячи людей встали во весь рост. Сотни красных советских знамен взметнулись над трибунами. Голос конферансье срывался в попытках перекричать стадион: „Георгий Гурьянов – ударные! Бас-гитара – Игорь Тихомиров! Соло-гитара, кстати, он родился в городе Симферополе, – Юрий Каспарян! И лидер группы – Виктор…“

Рев стадиона глушит голос конферансье окончательно. Через несколько секунд по стадиону проносятся гитарные фрагменты с бешеным ревербератором. Гул начинает стихать, и из динамиков и репродукторов звучит долгожданный голос.

„Здравствуйте! – как всегда протяжно говорит Цой. – Если вы посмотрите на небо, то увидите вон там маленький вертолетик, – (весь стадион последовал инструкции), – с него ведется видеосъемка нашего концерта, и, возможно, вам удастся попасть в кадр“. По стадиону прокатывается дружный хохот, вертолетик летит своей дорогой в сторону военного аэродрома „Заводское“, а трибуны начинают раскачиваться в такт ритму. „Песня без слов, ночь без сна…“ Люди, пришедшие без флагов, начинают размахивать всем чем попало: рубашками, майками, плакатами. Два стоящих впереди нас парня раскручивают куртку, которой случайно попадают по моей наглой морде. Но я этого почти не замечаю. Хочется лишь подпевать изо всех сил: „Снова за окнами белый день, день вызывает меня на бой, я чувствую, закрывая глаза…“ Можно было в силу возраста не понимать. Но не чувствовать было просто невозможно! Этих песен не крутили по радио, мы перекатывали их на двухкассетных „мыльницах“. Иногда после полуночи группу „Кино“ показывали в программе „Взгляд“ или в украинской программе „Град“, но и то очень-очень редко. На том концерте было далеко не все радужно и беззаботно. Именно там я впервые увидел, как наша „доблестная“ милиция мочит людей дубинками безо всяких причин, не разбирая ни полов, ни возрастов».[319]

Олег Толмачев:

«Я вот сейчас думаю: все эти гастроли были… Везде были проблемы с аппаратом. Аппарата-то вообще не было. Нас все гастроли обслуживали какие-то местные.

Что касается концертного времени… Я раньше просто выходил и говорил: „Сейчас выступит „Кино“, – а потом подсмотрел, как у западных артистов, и начал иначе представлять. Типа такой-то, такой-то. Гурьянов там… Выходит. Стадион орет. А надо же время тянуть. У нас концертная программа была на сорок – сорок пять минут, Цой больше не играл. Да и нельзя было петь больше – иначе разнесли бы все к черту стадионы и залы.

Но платили-то нам за час двадцать. Вот мы и тянули время как могли.

Во вторых, было еще такое: все группы отказывались перед Цоем работать. Их попросту закидывали болтами, гайками, вон французам как досталось в Питере. Что я начал делать. Нужно же кого-то брать выставлять вперед. Но никто не хотел выставляться. Сначала этих бедных уфимцев стал выставлять – „ЧК“ – если в Уфе их не закидали, то в Ташкенте их практически закидали, потом они тоже сказали: „Олег, мы, наверное, не будем ездить“. Потом я ломанул „Альянс“, бедного Журавлева этого, они один раз съездили, потом я „Биоконструктор“ стал привлекать. „Красных“ на Украине. Потом уже попросту взял своего другана Глебова, который пел песни свои, неважно какие. Я придумал фишку: он был другом Варшавского из „Черного кофе“, а Варшавский более-менее сочетался с этой публикой киношной, рокер, то-се.

Ну и помимо того, что я перед концертом что-то объявлял, говорил: „А вот перед этим, пока там ребята готовятся, выступит Леша Глебов, известный московский бард“. А его не то что в Москве, его вообще никто не знал, кроме меня. Это сегодня он стал известным композитором.

А публика слышит, что это друг музыкантов „Черного кофе“, – уже не станет особо гайками кидаться. Ведут себя прилично. Я говорю: „Леха, тебе надо продержаться три-четыре песни, пятнадцать минут. Ты пятнадцать, я минут пять, пока всех представлю“. Потом Цой. Вот уже вам час. А где час, там и час десять-двадцать. Это же не просто – вышел Цой и спел. Нужно было все дожать».[320]

Ирина Легкодух:

«Концерт „Кино“ в Симферополе был на стадионе „Локомотив“ (там, кажется, 25 тысяч зрителей вмещается). Все, что мог вспомнить Илья Пандул, который сейчас, как и тогда, работает главным администратором Крымской госфилармонии, – это то, что я ему тогда несколько раз звонила и просила переговорить с администратором Цоя о концертах группы „Кино“ в Крыму и настойчиво уверяла его, что концерт будет аншлаговый. А он в это не верил. Илья Пандул сам организовывал и проводил этот концерт в качестве администратора этих гастролей. К сожалению, он сейчас не помнит ни цифр, ни условий договоренности филармонии с Айзеншписом, а никаких архивов, записей или фото ни у него лично, ни в филармонии не сохранилось. Ему запомнилось только то, что концерт, к его удивлению, в самом деле оказался аншлаговым, как я ему и обещала, – стадион был полон. И еще, как он говорит, ему запомнилось, что это был очень агрессивный концерт, динамичный: публика разогрелась и поломала много скамеек на стадионных трибунах. От этого у филармонии произошли потом какие-то сложности со стадионным начальством и городскими властями, но не серьезные, и они уладились. Илья виделся и разговаривал с Цоем, но это были обычные разговоры с гастролером – при встрече, или проводах, или в гримерке, ничем особенным не примечательные. Недавно Илья просил моего мужа мне передать привет и спрашивает, нет ли у меня на примете для гастролей в Крыму какого-нибудь такого же успешного гастролера, как Цой, – может быть, я еще кого ему посоветую?»[321]

Из воспоминаний:

«11 мая Цой давал со своей группой концерт у нас в городе, было здорово! После концерта все побежали к автобусу, на котором Витя уезжал. Менты никого не подпускали. А Витька, Юрик, Игорек и Густав сидели в автобусе, смотрели и смеялись. Потом Витька выглянул в окно и крикнул: „Пока, ребята! Даст бог, еще приеду!“ Когда автобус уехал, толпа бежала за ним. По дороге сломали много скамеек, разбили лобовое стекло троллейбуса, разбили витрины. В тот день вообще никто ничего не соображал. Это был самый счастливый день в моей жизни. А бог не дал, и Витька больше не приехал».[322]

Игорь Лимонов:

«Мне не удалось попасть на концерт „Кино“ в Симферополе, о чем я очень жалел долгое время. А осенью 1990 года в первую свою поездку с одноклассниками в Ленинград мы сорвались с экскурсии на Богословское кладбище, помянуть Виктора. Там в палатке дежурили ребята. У нас тогда даже цветов не было, положили сигареты. Цой действительно был легендой. Его музыку до сих пор слушают по радио и играют на гитарах».[323]