27–29 октября 1989 года. Москва. УДС «Крылья Советов»

27–29 октября 1989 года проходят концерты «Кино» в Москве, в УДС «Крылья Советов», организованные Юрием Айзеншписом и Олегом Толмачевым. На разогреве у «Кино» играла группа «Альянс».

Игорь Воеводин, писатель, журналист:

«Поздней промозглой осенью 1989 года я бродил по Ленинграду в поисках Виктора Цоя. Цой прятался, и, спасая газетный материал, я встречался с кем-то из его группы. Пустые, бессмысленные слова, нулевые реакции – им просто нечего было сказать без Цоя, статья умерла при зачатии. Через две недели, уже в Москве, мне позвонил Юрий Айзеншпис и спросил, не хочу ли я поговорить с Цоем: в столице начинались концерты „Кино“, и нужна была реклама. Помня свои питерские мытарства, я ответил грубо. Многомудрый и терпеливый Айзеншпис сказал, что мы с Цоем неправы оба, но он, Айзеншпис, берется привезти Цоя куда надо и во сколько надо. Польщенный, я ответил: „Завтра в два в редакции“. Хитрый Айзеншпис привез Цоя в десять и за четыре часа провел его по редакциям всех московских газет. Шумиха была обеспечена, и в два я увидел измочаленного одними и теми же вопросами, полуослепшего от фотовспышек Цоя. Бесстрастная диктофонная пленка сохранила разговор – очередную попытку заглянуть за фасад, неудачную, как все до и после нее».[250]

Из воспоминаний:

«Гаснет свет, музыкантов „Альянса“ сменяют „киношники“. Цоя зал встречает воплями восторга, первые аккорды тонут в энтузиазме зрителей, но нас успокаивают: ребята, это разминка. После третьей разминки зал реагировать почти перестал, напряженно замер в ожидании все-таки песни. Объяснив, что у каждой группы свое звучание, спросив, слышно ли его, Виктор начал концерт с тех же трех взглядовских песен. Народ в партере рвался поближе, но укреплению перед сценой могла позавидовать любая крепостная башня, поэтому, решив, что давить друг друга не стоит, партер попытался забросать группу бенгальскими огнями или, на худой конец, гвоздиками. Гвоздики, в отличие от огней, до сцены не долетали. Спев заглавную песню из нового альбома, решив, видимо, что новенького для нас хватит, Цой перешел к тому, что принесло ему и его группе любовь и популярность, звание лучшего альбомиста прошлого года. Народ неистовствовал. Даже до наших высоких трибун дошла энергия партера. Там, внизу, они были все вместе, мы же – каждый сам за себя, единства под контролем достигнуть трудно. Цой пел: „Мама, мы все тяжело больны! Мама, мы все сошли с ума!“ И хотя милиционер в нашем секторе не был мамой, но с Витей он вполне согласен. Даже струны на гитаре не выдержали: „Ребята, я струну опять порвал. Я вам пока что-нибудь один спою“. Спел. Стадион романтически заслушался. Вернулся Каспарян с гитарой. Смена струн – смена настроения. „Бошетунмай“ – блестящая пародия стала еще смешнее, когда все гитаристы затанцевали в проигрыше: шаг влево, шаг вправо, опять влево. Опять чуть погрустили: „…Но если есть в кармане пачка сигарет, значит, все не так уж плохо на сегодняшний день“. И вперед! „Я ждал это время, и вот это время пришло“, „Они говорят, им нельзя рисковать“, „Дальше действовать будем мы!“, „Между землей и небом – война“. Вперед, к группе, которая на рукаве, к „Группе крови“! Тут уж вскакивают все, яркая полоса света по центру зала вызывает бурную реакцию: все руки поднимаются, шум как при сходе снежной лавины. Полоса света – от огромных букв на сцене „Кино“, чтобы никто не забыл, на каком концерте он здесь присутствовал. Ура!»[251]