20 ноября 1988 года. Москва. «Лужники». Мемориал А. Башлачева

В ноябре 1988 года в Москве решено было провести мемориальные концерты в память Александра Башлачева. Быстро выяснилось, что молодежный центр, занимающийся организацией мемориала, не может заключить прямого договора ни с одним из престижных столичных спортсооружений. Принудительный посредник при «Лужниках» – Москонцерт – в разгар подготовки вдруг потребовал, чтобы тяжкие труды по получению денег с мемориала ему компенсировали еще четырьмя коммерческими концертами «Алисы» и «Кино» в том же Дворце спорта. А на первом же коммерческом концерте «Кино» из-за полного непрофессионализма охраны и администрации началось побоище. «Московский Комсомолец» услужливо обвинил в случившемся публику и Виктора Цоя (статья «Дикари», 19 ноября 1988 года). Вдохновленные поддержкой демократической прессы, первый секретарь райкома партии и директриса Дворца запретили концерты «Алисы». Москонцерт не возражал: убытки все равно ложились на молодежный центр. Видимо, только страх перед массовыми беспорядками удержал теплую компанию от того, чтобы запретить заодно и мемориал малоинтересного для них поэта. Все произошло именно так, как и должно было произойти, и 20 ноября 1988 года каждый честно сыграл свою роль. Чиновники умудрились-таки наложить на мемориал печать своей навязчивой заботы, вырубив электричество группе «Кино» на последней песне.

Во время мемориальных концертов памяти Александра Башлачева толпа зрителей смела стулья в партере, но, несмотря на хамское поведение администрации, Цой уверенно довел выступление до конца. За это группе «Кино» на целый год запрещают выступать в Москве.

Марина Тимашева, театральный критик, журналист:

«Помню концерт памяти Башлачева, который закрывало „Кино“. Администрация „Лужников“ решила, что его время истекло, и вырубила электричество. Взамен фонограммой пустили самого Башлачева: „…И в груди искра электричества“. Цой стоит на сцене, какое-то время еще бьет по струнам, не понимая, что происходит, потом уходит. Охранник говорит, что ушел в гримерку. Гримерка заперта изнутри. Я очень испугалась. Все, кто помнит или понимает, каково это – стоять на сцене и слышать вместо своего голоса голос покойного друга – тоже бы испугались. Я царапалась под дверью и поскуливала: „Витя, открой, пожалуйста!“ Минут через 15 он открыл и спокойно очень сказал: „Почему я всегда крайний?“ Почему он тогда так чувствовал? Почему всегда крайний? Об этом я задумалась только сегодня…»[178]

Виктор Цой:

«Я хочу сказать, что Москва – это единственный город, где, оказывается, танцевать – это преступление, где если девушки хотят подарить группе цветы, то за это их бьют просто… Я не хотел бы устраивать никаких скандалов, но, если в зале здесь есть журналисты, может быть, надо как-то изменить ситуацию? После наших концертов наконец-то догадались убрать партер. Хотя у нас и был такой договор… Меня пригласили на совещание, говорят: „Виктор, что нам делать, как нам быть, нам сломали все стулья“. Я говорю: „Единственный способ спасти стулья – это их убрать, чтобы люди могли танцевать…“ Они сказали: „Хорошо, но если вы можете, то, пожалуйста, скажите публике, чтобы не было никаких убийств там и так далее…“ Я сказал тоже: „Хорошо“. Но когда мы пришли на наш второй концерт, то стульев стало еще больше, и, конечно, они были опять сломаны. И конечно, я счел себя свободным от всяких обязательств и так далее».[179]

Юрий Белишкин:

«Это было безумие… День начался с того, что москвичи встретили нас по-московски – не подали транспорт, продинамили с гостиницей. Тогда мы поехали на квартиру, сидели там, ждали, пили чай. Потом наконец нас поселили в „Космос“, но дали только два двухместных номера. В Москве тогда было не принято устраивать стоячий партер. Это казалось кощунственным. Однако минут через тридцать после начала концерта тысячи людей встали и стеной пошли к сцене. Не было никаких пьяных, никаких дебоширов – было безумное желание приблизиться к Цою. Тогда администрация во главе с хамоватой директоршей вырубила электроэнергию. Подошли ко мне, стали требовать, орать (не просить, а по-московски – требовать), чтобы Цой прекратил провоцировать публику. А что он мог? Вы же прекрасно знаете, что Виктор весь концерт стоял на месте, словно привязан к микрофону, а рядом с ним стояли трое музыкантов-аккомпаниаторов. Никаких реплик в зал, никаких обличений, а публика ломится вперед. Это было шаманство чистой воды. Об этом даже французы говорили, что от Цоя исходила фантастическая энергия. Они, слов не понимая, все поняли».[180]

Юрий Каспарян:

«Я очень плохо помню тот концерт, но недавно увидел его на YouTube. Даже немножко удивился, что такое было. Там выключили звук, включили фонограмму „Время колокольчиков“, все это правда там было».[181]

Георгий Гурьянов:

«Я наблюдал одну интересную историю… Акт вандализма, произошедший в Лужниках, на Зимнем стадионе. Зимний дворец спорта, по-моему, так называется. Ну тысяч там на шесть такой зал, полянка бетонная, где стояли ряды стульев. Тогда было принято почему-то ставить стулья для зрителей. А зрители встали и растоптали ряды стульев этих, просто превратили их в плоскость после концерта. В танцплощадку, в dance-пол».[182]

Александр Кушнир, журналист, музыкальный продюсер:

«Я помню несколько концертов Цоя. Были очень мощные, были послабее. В традициях московской подпольной рок-прессы было организовывать всевозможную помощь андеграундным музыкантам. Вопреки всему, в 1988 году был сделан в „Лужниках“ концерт памяти Саши Башлачева, „Кино“ там сильно сыграло, хотя накануне был скандал. Были сольники „Кино“ перед этим, половину стульев разломали. Прогрессивный тогда „Московский комсомолец“ разразился статьей против группы „Кино“. Помню всевозможную акустику, у меня такое ощущение, что Цой выходил, он был очень в себе, такое ощущение, что человек ловил сигналы из космоса, была прямая вертикальная связь с небесами. Самая длинная реплика, которую он сказал: „Ну что, вам новые песни сыграть или старые?“ Он пел один в ДК МАИ. Все закричали: „Старые!“ Он начал: „Ты был когда-то битником…“»[183]

Юлия Данилова, поклонница «Кино»:

«В мае 88-го всем классом едем на экскурсию: то ли в Тулу, в Ясную Поляну, то ли в Спасское-Лутовиново – к Тургеневу. Там на обратной дороге, в автобусе, кто-то из мальчиков ставит в магнитофон кассетку, и я впервые слышу „Кино“ и Витю Цоя. А может, это было чуток раньше? Почему-то именно со школьными годами у меня ассоциируется фильм „Взломщик“ с Костей Кинчевым. Значит, так или иначе роком-то я интересовалась. Были еще выступления Вити во „Взгляде“ и в передаче „До 16 и старше“, но вот в какой период я их посмотрела, сейчас уже не помню. Одно точно: сначала Цоя я услышала, а уж потом увидела по ТВ. Зато хорошо помню, как летом 88-го во время подготовки к вступительным экзаменам услышала „Кино“ по радио… Так вот, услышала, что объявляют группу „Кино“, не очень-то и встрепенулась в тот момент, заранее зная, что по радио ничего путного не услышу. И вдруг! Зазвучал волнующий и одновременно загадочно-отстраненный вокал Цоя! Это была любовь, любовь с первых строк. Потом папа мне купил магнитофон, какую-то „Электронику“, машинка так себе, но ее вклад в мое воспитание переоценить было трудно!

Уже летом 88-го попеременно я слушала по своему магнитофончику то по отдельности собранные песни „Кино“, то кусочки из „Наутилуса“, а то и „Алисы“. Потом к этим любимым группам у меня добавились „Аквариум“ и „Телевизор“. Вот к осени 88-го я была, пожалуй, самой яростной почитательницей „Кино“ в нашей компашке. Помню, как ходили на „Ассу“ и „Иглу“ в кинотеатры, затем до дыр засматривали фильмы в видеосалонах. Помню, что еще и на „Рок“ в видашник мы ходили. Ну а в ноябре 88-го мне уже посчастливилось первый и последний раз увидеть Цоя живьем на концерте. Там я впервые и услышала имя Саши Башлачева. Но это уже отдельная тема для разговора. В ноябре 88-го года я с подружкой попала на концерт „Кино“ в Лужники. Это был концерт памяти Башлачева, потому что тогда я впервые услышала Сашино имя… Я всегда считала, что это было 17 ноября 1988 года, но все чаще встречаю сведения, что последний концерт был 16 ноября, после этого „Кино“ запретили год выступать в московских залах из-за раздолбанных стульев. По другим сведениям, это была серия ноябрьских концертов с 16 по 20 число. Недавно разбирала свой письменный стол и нашла старый ежедневник за 1988 год, там ясно было указано: „17 ноября мы идем на концерт „Кино“ в Лужники, 25-й ряд“, но все-таки, может, я ошиблась с датой? На „моем“ концерте тоже народ разломал-передавил все стулья, рванувшись к сцене, как только там появился Витя. У меня в билете был обозначен 25-й ряд, но людской волной меня просто вынесло довольно близко к сцене. Администрация побоялась выключать свет, хотя Виктор и просил об этом неоднократно. По периметру зала шло оцепление из солдатиков ВВ, но как только Цой появился на сцене, они стали петь и бесноваться вместе с нами! Только фуражки вверх взлетали… У меня с собой был дедушкин полевой бинокль, так что Витю и „киношников“ я очень даже хорошо разглядела. Правда, чуть не удавилась, ремень от бинокля был надет на шею, и, когда я передавала его другим ребятам, меня просто уволокло на три метра. Стоявший рядом парнишка помог мне распутаться, и веселуха продолжалась дальше. Самое интересное: переписываюсь вот с одним полковником МВД (или подполковник, не помню)… Он тогда совсем молоденьким парнишкой стоял в оцеплении на этом самом концерте. Правда, дату и он не помнит. Их тогда посылали на все подобные музыкальные мероприятия. „Не служба была, а сплошной праздник! Я из российской глубинки, сам бы никогда не смог попасть на все эти концерты. Просто так повезло…“ Кстати, с 88-го года он большой поклонник русского рока, я с ним в одной из „киношных“ групп на „Одноклассниках“ познакомилась. Изо всех сил я впитывала тогда в себя все новинки рок-музыки. Сортировала позже – нравится или там не нравится. Любые заметки в газетах или журналах вырезала и подклеивала в альбом. Это сейчас такого добра на любом Интернетовском сайте навалом, а тогда любая заметочка или вырезка на вес золота ценилась! Кроме магнитоальбомов появляются у меня и первые рок-н-ролльные винилы „Кино“, „Алисы“, „Нау“ и т. д. Весной мы едем на экскурсию в Загорск, и на мне гордо красуется значок с Витиным изображением».[184]

Из воспоминаний очевидца:

«Я была на том концерте. Когда ребята разошлись и начали крошить мешающие им стулья (рок-концерт, и эти стулья в партере действительно глупость огромная), включили свет, музыканты „Кино“ перестали петь и минут 10–15 смотрели на отрывающихся зрителей. Вышел какой-то административный мужик, попытался увещевать публику, но нарвался на оглушительный свист и хохот. Тогда он обратился к Виктору: „Ну сделайте что-нибудь, скажите им, чтобы вели себя тише“. Виктор сказал спокойно: „Ребят, поаккуратнее, а то провода и аппаратуру сломаете“. Партер еще немного побузил и успокоился».[185]