Русские иудеи

«Шли два героя с турецкого боя.

С турецкого боя — домой…»

Бабушки, расцветая многоголосием, были красивы и светлы. Каким-то внутренним светом, свободным, словно громадные поля за околицей, переходящие в горную гряду. Уже Ирана. Все они были исконно русскими: и по виду, и по разговору, и по крестьянским платкам. Разных по узору, но обязательно с преобладанием белого цвета. Мне кажется, надо еще поискать такие просветленные славянские лица в российской глубинке. Но все они были иудеями. А себя с гордостью называли «геры». Последние — из последней общины. В приграничном азербайджанском захолустье, под нависшим с юга персидским соседом.

Я узнал о русских герах, как это часто происходит, случайно. Хотя и не совсем. Люди случайными не бывают. В ту поездку, с камерой в сумке и штативом за плечами, я уже пять дней снимал в Баку и в Кубе, моей главной цели и давней мечте: посмотреть и снять единственный город в мире, кроме Цфата, но то — в Израиле, где почти триста лет, живут одни евреи. Таких городов больше не осталось. В самом конце поездки, организованной, как всегда, без командировки, почти за сутки до обратного самолета мы с друзьями сидели в восточном ресторанчике, где между мясом и овощами я «рубил» азербайджанского певца с его удивительно мелодичными, под национальный инструмент, песнями. Где я потом дома буду искать народные напевы этой страны?

— Значит, так, — говорили друзья — Завтра у тебя последний день, ночью — самолет. Будем гулять, есть вкусное и париться в нашей бане. С мастером-банщиком, чтоб запомнил.

— А далеко отсюда, — ответил я — деревни молокан, русских духовных христиан, отвергающих иконы? Вроде, есть несколько. Интересно, как они живут сегодня, в независимой мусульманской стране.

— Далеко, — объяснили мне — Но главное, мы никого там не знаем и не сможем помочь организовать встречу. А так, с улицы, они разговаривать не будут.

И тут один из гостей в кампании сказал — Есть другое, совсем неизвестное. О герах слышал? Руссие по национальности, но иудеи, по Вере, которые живут на границе с Ираном. Я знаю руководителя общины. Только туда дорога плохая, часа четыре ехать, но, если хочешь, могу позвонить, хоть сейчас. А завтра рано утром, пришлю джип с сопровождающим.

— Ну, какой тут разгрузочный день отдыха? И я пошел на юг, к Ирану.

Одноэтажное село геров оказалось, на удивление, большим и не бедным. Правда, уже, в основном, азербайджанским. В советские времена здесь было богатое хозяйство, выращивающее овощи, табак и даже свой сорт винограда. Было — да сплыло. Вместе с коренными жителями. Во дворе обычного, вроде, дома, который оказался и центром общины, и синагогой, меня уже ожидали геры. Русские бабушки, сдержанные, деликатные, но, как оказалось, скорые на язык и, на удивление, свободные мужчины. Никакой позы и стеснений. Словно всю жизнь их снимали журналисты, а не в первый раз.

Все они — остатки некогда большой и процветающей группы русских иудеев из Поволжья.

Еще в 17 веке их предки, свободные крестьяне, приняли иудаизм, посчитав, что Ветхий Завет, то есть Тора — данная, через евреев, миру Книга Книг. А евангелие уже писали люди. Потому они и приняли иудаизм, как первоисточник веры от Всевышнего, вопреки всем своим, таким же русским, но православным соседям. В конце 18-го века гонения на них приняли серьезный характер. Всех русских, соблюдающих Закон Моисея из их деревень, подчистую, многих в кандалах, чтоб не сбежали, погнали на юг, на границу с Персией. От православных подальше, чтоб не смущали и как заслон. Если и вырежут, то не жалко.

Их оставили у большого дубового леса, из которого потом и поднялись дома русского села Привольное, иудейской веры. Название дали такое, потому что власти оставили ссыльных в покое, не вмешиваясь и даже не забривая в рекруты. Еще бы, геры соблюдали все 613 иудейских заповедей еще более тщательно, чем ортодоксальные евреи. Вскоре сюда же выслали и других русских иудеев, субботников. Несмотря на незначительное различие в вере, они старались не смешиваться.

Земля здесь оказалась плодородная и община процветала. Накануне русской революции это село нередко называли «маленьким Иерусалимом». Здесь действовали две синагоги и говорят, что Привольное было самым большим поселением русских иудеев в царской России. Сами по себе. Среди мусульманского окружения. Геры женились только на своих и на еврейках, с этим было строго. Браки организовывали родители, учили иврит, соблюдали традиции, на косяке дверей обязательно прибивали мезузу, старательно возделывали землю. Хотя песнопения пели еврейские, а песни — русские. Женщины, выйдя замуж, занимались подготовкой к субботе, пекли хлеб, следили за кашрутом и покрывали голову.

— А как же, — объяснила мне одна из них. — Чтобы свекр мои волосы не увидел. Грех это.

Революцию они поддержали. И даже воевали в этих же краях с мусульманскими националистами. Уже на посиделках, бабушки вдруг предложили мне показать «их» песню, о своем и соседнем селе, где поселились, кстати, тоже сосланные русские духовные христиане-молокане.

После бодрого запева, они неожиданно хором затянули: «Грянем, ура, чекисты боевые, за новую республику, за новые права…»

Советская власть, оклемавшись, отблагодарила по-своему. Кого-то вскоре раскулачили и сослали. Закрыли синагоги, пристроив здания под складские нужды. Как везде и со всеми в стране. Свитки Торы и выброшенные на улицу книги геры попрятали по домам, сохранив. Им также запретили учить иврит. И даже — молиться.

Во время войны многие геры были призваны на фронт и общий памятник погибшим землякам до сих пор стоит в селе. С русские фамилиями и инициалами. Имена-то у всех еврейские. После смерти Сталина жить стало легче. Они, по-прежнему, старались не пускать чужаков в село, а их коллективное хозяйство под названием «Красный партизан», в память о временах Гражданской войны, было одним из передовых в Азербайджане. Власти, правда, ходили по домам и брали расписки, что эти странные русские не будут молиться своему еврейскому Богу. Они давали — а что делать? Но молились тайно и свято соблюдали субботу. Правда иврит забылся и они уже давно произносят молитвы в переводе на русский язык или читают русскую транскрипцию еврейских молитв.

Все рухнуло, как они рассказывают, после распада Советского Союза. Сначала армянский погром в Сумгаите, затем в Баку. Из республики в массовом порядке стали уезжать русские — туда, где можно было зацепиться. И евреи — которым разрешили выезд куда угодно. Многие геры съехали тогда в Израиль, Германию, США. Их, как евреев, хотя они и русские, признавали везде. В начале девяностых в Азербайджане произошел экономический коллапс, усугубленный войной с армянами за Нагорный Карабах. Колхоз распался, поля стали зарастать, работы не было и практически все молодые и трудоспосбные геры разъехались окончательно.

Последняя свадьба в их селе была в 1994-ом году. Немного смешно, но еврейское брачное свидетельство, ктубу, они называют «ксивой». А «хупу», балдахин, под которым женят молодых, «венчанием». Почти бросаемые дома стали массово скупать азербайджанцы. Новая власть дала людям местную «золотую» землю, колхозное прихватили, по дешевке, приехавшие из города с деньгами. Тоже почти как везде. А из геров в родном селе остались только пенсионеры. Те, кого бросили, забыв, выросшие и устроившиеся где-то дети и те, кто принципиально отказывается уезжать. «Здесь, — говорят, — в этом селе наша Родина, наши предки и родители. И мы останемся с ними».

Живут они за счет приусадебных участков и при помощи еврейской благотворительной организации «Хесед» в Баку, которая привозит в общинный дом-синагогу, продуктовые посылки, медикаменты, одеяла, короче, то что жизненно нужно. Их-то за двадцать последних лет осталось менее тридцати человек. Из примерно пяти тысяч, в основном, новых жителей села — азербайджанцев.

— С мусульманами мы раньше не очень сталкивались, — объяснили мне — Держались сами по себе. Но азербайджанцы толерантны к евреям и, значит, к нам. Никаких национальных трений не было и нет. Но в России многим уехавшим повзрослевшим детям пришлось трудно. По паспорту они русские. Русские и есть. А веру иудейскую как там соблюдать? Не поймут.

— Но ведь все ваши мужчины обрезаны?

— Конечно. Как положено по Закону. И не в больнице, — объяснил один из геров. — Старики наши все делали сами. Пацану грудному губы водкой помазали, он закричал. Обрезание сделали, сиську дали. Он замолчал. На другой день уже словно ничего и не было.

Последние геры держатся за свои традиции. Может, поэтому и стесняются признаться, что их не забрали к себе дети. Тогда, на новом месте, соседи сразу увидят и узнают, что эти русские — совсем как бы не русские. А непонятно как, но евреи.

Дело шло к сумеркам. Надо было возвращаться в Баку — к самолету. Они толпой вышли провожать к машине и долго смотрели, я видел, вслед. Мне было тепло с этими людьми. И легко. И грустно. Но я не почувствовал, что они одиноки. Ни разу, ни с кем.

У них, пока живы, есть свои могилки, своя история и жизнь. И тающая на глазах, но еще живая община. Главное, есть своя вера, почти двести пятьдесят лет. Которой три тысячелетия. А с верой не бывает одиноких. Какому бы Богу человек не молился.

Даже если он и не молится.