Мужское достоинство

Слава был радистом пассажирских рейсов международной авиации и летал далеко-далеко. Престижно и сытно. Далеко и оказался. Из-за того самого куда, по-русски, и посылают. Мы встретились с ним на Новой Земле, у Северного Ледовитого океана, в белой звенящей на морозе тишине. Вечной, как здешняя мерзлота далеко вглубь земли и на север — до самого полюса.

А геофизики ставили свои вышки и бурили ее в поисках и нефти, и газа, и чего угодно тем, кто сидел, в тепле, в Москве. Но тогда мы думали, что это — для всех, для нас.

Посреди тундры, которой и тундрой не назовешь, поскольку до горизонта везде была только заснеженная земля с крутыми поземками и грудами запорошенного льда, ставили балки — это деревянные домики на полозьях. Чтобы можно было перевести их в другое место и снова долбить землю. До победы. В поселке было всего несколько таких балков. А необходимое для работы и жизни спускалось с неба. Время от времени.

Нас с оператором с неба и забросил вертолет. Или, говоря на понятном языке «борт». На два дня: подснять и рассказать, как работают в этих условиях люди.

Слава жил в отдельном домике, где размещалась документация и рация. Единственная ниточка к больщой жизни где-то. Там же разместили и нас: меня и оператора Йонаса, с литовской фамилией. Йонас был удивительно спокойным и молчаливым. Но такие поездки, вдвоем, располагают и я уже знал, что его родные были в этих краях, только гораздо «южнее», в Воркуте, в одном из лагерей, построивших этот шахтерский город. На вечной мерзлоте, костях погибших и упорстве выживших. И приехавших новых жителей. Не от хорошей жизни, конечно. Но уже свободных.

Йонас в Воркуте родился, и, после освобождения родителей, остался. Таких тогда было еще довольно много.

А севернее, в глубине белой мглы, у Ледовитого океана, кое-где копошились только геологи со своими буровыми вышками.

— Ну, что, — встретил нас Слава — Темнеет быстро. Снимать явно будете завтра, а пока давайте за встречу. Мы что, не русские? И выставил на стол трехлитровую банку спирта.

Уже имея опыт северного гостеприимства, мы записали сначала небольшие интервью и с ним, и с работягами. В столовой давали разогретые большие куриные окорочка. Так что закуска оказалась почти праздничной. А наутро выдвинулись к буровой. Йонас завернул камеру в подобие ватника, но на воздухе сделал только несколько планов. Было солнечно и ярко, до рези в глазах и шарф, натянутый на нос, не очень спасал от холода и разряженного воздуха.

Я хотел было сделать фото на память и спрятал в тепле, на груди, фотоаппарат. Но при первом же переводе пленки на новый кадр, она лопнула от мороза. Йонас невозмутимо снимал, как снайпер, спрятавшись в пристройке к буровой вышке.

— Ну, что, ребята — сказал Слава, дождавшись нас с нетерпением. Ему больше всего хотелось просто поговорить — Теперь уже можно и нагнать вчерашенее. Не уроните честь и достоинство.

— А чего ронять? Никуда они от нас не денутся. Правда, Йонас?

— Так, — поддакнул оператор — Все правда, кроме правды.

— Не скажите, — завелся Слава — Я на северах уже два года. А все потому что купил и уронил мужское достоинство.

— Это как? — я попытался представить, но не смог. Наверное, еще мало выпил.

— А вот как, — продолжил Слава. — Мы летали то в Европу, то в Америку. Мне повезло и с работой, и с экипажами. Бывала возможность и город посмотреть, и прикупить что-то для себя или для подарков. И вот однажды я нарвался на секс-шоп. Интересно всё-таки, согласитесь.

Мы согласились.

— Ничего там полезного, как оказалось, для нормального мужика нет, — продолжил Слава — Но я вдруг решил взять несколько искусственных членов. Совсем дешевые. Один себе, для смеха, ребятам показывать. И пару для стебных, но ценных, подарков. Всё в пластиковой упаковке. Приятно в руки взять.

— Особенно с утра, — вдруг оживился Йонас.

— Да, ладно вам … — почти обиделся Слава — Небось ни разу не видели. Искусственные. Вот и я так же. Короче, экипаж после полета обычно не досматривают. У нас свой коридор. Но тоже не сквозняк. На всякий случай я засунул эти члены под форменный китель, в брюки. Чтоб лишних вопросов не было. Так и сделал. Но, когда проходил при въезде формальности, то ли напряг живот, то ли, наоборот, ослабил. И прямо перед всеми, на пол, у меня эти члены и выскочили на свободу. И рассыпались. Народ так и замер вокруг. Сначала не понял что к чему. А потом ахнул…

— И что, посмеялись? — не понял я.

— Если бы, — вздохнул Слава — Пришили аморальное поведение. Чуть ли не извращенца. Исключили из партии. Сняли с международных рейсов. Но начальник, неплохой дядька, сказал — Езжай-ка ты куда-нибудь подальше, лучше на Север. Года два-три пробудешь там, подзабудется, может и вернешься. Северян уважают везде. Вот я и отрабатываю воздержанием и наземной рацией эти самые искусственные члены. Еще и полетать хочется. По — настоящему…

Слава разлил спирт по кружкам. И затосковал. В балке было тепло. По сравнению с тундрой. За окном стояла промерзлая, но какая-то удивительно прозрачная, завернутая во мглу, тишина. Звездная, как живые, не пластмассовые люди.

— Пойдем, снимем огоньки и наше окно в ночи, — сказал Йонас, укутывая камеру — Завтра возвращаться.

Мы выскочили в сумасшедший, даже для нас, мороз, но поскольку вся природа вокруг онемела, замерзшая, мне пришлось сбоку, быстро, почти по-собачьи, покидать снег, устроив на фоне горящего окна что-то вроде живой движущейся поземки.

Иногда правду надо всколыхнуть. Иначе будет не правда.

А в балке нас уже ждали принесенные теплая курица и тот же спирт. Слава рассказывал об аварийной посадке и ребятах из его бывшего экипажа. Йонас — о поселке Халмер-Ю, где работал в лагере его отец и о воркутинском оркестре, где играли едва ли не лучшие музыканты со всего Союза. Я, как молодой еще, о своей Монголии, без туризма.

Ночью вдруг поднялась пурга и мы неожиданно для себя просидели здесь еще несколько дней, пока борт наконец смог нас забрать. Зато спирт допили до капли. Напелись под гитару, отоспались и наговорились. На двадцать лет здешних лагерей, как было в давние времена, без права переписки.

— Еще полетаем, — сказал, провожая нас к вертолету, погрустневший Слава. Но с достоинством. Мужским.