Иорданские сутки

Было уже часа четыре утра, когда о стекло машины кто-то резко ударил.

— Попробуй головой, громче будет, — я даже не сразу и сообразил, что и где происходит. Но сон слетел моментально, когда стук настойчиво повторился, нарастая.

Приподнявшись на откинутом сидении, в темноте, слегка освещенной тусклым фонарем, я увидел вокруг машины пять или шесть арабских солдат с автоматами, направленными прямо на нас. Офицер с пистолетом наизготовку наклонился почти к моему лицу.

— Попали, — сказал оператор, протирая глаза.

Поспать нам удалось всего ничего. Накануне, далеко за полночь, мы вдвоем, дотянув до севера Иордании, сморились окончательно и решили остановиться в какой-нибудь арабской деревне, уже недалеко от израильской границы, которая открывалась только в шесть или в семь утра. Нашли небольшую площадь, значит, в центре. Припарковались в углу, в сторонке, и выключились…

За сутки до этого пузатый офицер, на сносях, в синей форме с бровастыми погонами, голосовал прямо у поворота от иорданского пропуского пункта на границе с Израилем. Дорога выводила на основную трассу, идущую от севера королевства, затем вдоль Мертвого моря с поворотом на столицу Амман. Я знал ее наизусть, изучив накануне поездки подробную карту Иордании. Так всегда прорабатывался любой маршрут. Но одно дело на бумаге, а другое наяву.

— Проезжаем, — почему-то испуганно выкрикнул оператор.

И он, и я с обегчением выскочили из последнего многоступенчатого пункта пропуска, где мы открутили израильские номера, заплатили, сколько надо, и поставили другие, иорданские. Так положено из соображений безопасности. Хотя у нас по рожам за километр было видно, что мы — не местные.

— Берем, — так же рявкнул я, соображая на ходу, что иорданский попутчик-офицер в нашу машину скорее всего садится не случайно: и отследить, будем ли мы сворачивать где-нибудь до Аммана, и станем ли с кем-нибудь общаться по дороге.

Все это не страшно и даже правильно. А главное — он же за нами и присмотрит, если вдруг возникнут какие-то проблемы. Страна-то арабская. И незнакомая.

Он так и сопроводил нас почти до столицы, через пять минут разговора утонув в английском, смущенный. Но зато вдоль трассы попадалось несколько контрольно-пропускных пунктов. И видя у нас иорданского офицера с большими звездами на плечах, солдаты не останавливали и не морочили голову. И еще, рдея под малиновыми своими беретами, как девушки, безропотно отдавали честь, что уже радовало и даже льстило.

В Аммане мы сразу заблудились, не доехав до центра, где должна быть нужная гостиница. Проспекты утыкались в большие круги, от которых расходились радиусом другие дороги. И мы, поняв, что теряем время, решили остановиться у какого-то торгового центра, закрытого по случаю траура. Увидя его наконец, я вышел на улицу, чтобы спросить у прохожих направление на гостиницу, а оператора попросил подготовить камеру, лежавшую в багажнике. Он, по неопытности, вытащил ее наружу, вставил кассету и начал что-то там подстраивать, прикидывая вдоль проспекта.

А я уже видел, как с другой стороны площади к нам почти бегом двигаются двое в штатском и трое в военной форме с оружием. Надо было что-то делать.

— Какого черта ты возишься? — в голос заорал я по-русски — Укладывай технику, потом разберемся.

Подбежавшие резко притормозили, и один из них, штатский, но по поведению старший, растерянно спросил на понятном с детства языке.

— Вы что, русские?

— Русские.

— Здорово, — обрадовался он. — Давно земляков не встречал. Мы тут подумали, что это за парни: то ли с видеокамерой, то ли с оружием.

— Да нет, телевизионщики. Могу удостоверение журналиста показать.

— Не надо. Я ребят сразу вижу. Учился на юридическом в Иркутске.

Полицейкие объяснили дорогу и сказали, что похороны уже, в сущности, начались.

— Вы лучше сразу идите в том направлении, — показал «земляк», довольный, что вспомнил свою сибирскую молодость.

Тело короля, между тем, возили по всему городу, и повсюду стояли толпы людей — мужчин и женщин. Некоторые плакали. Скорбь была искренней. В Иордании король, правивший десятки лет, был уважаемым отцом нации, символом стабильности и независимости. На тусовке срочно прилетевших глав государств отдавали долг памяти ушедшему и дань уважения новому королю. Работать никто не мешал: ни служба безопасности, ни люди на улицах. Иорданцы гостеприимны и в меру открыты.

В гостинице, где была возможность отсылать материалы по всему миру, коллеги обменивались, если надо, картинкой и помогали друг другу. Никому не приходило в голову запросить за это деньги. Или отказать. Ребята, работающие на солидных каналах, тем и отличаются. Мы были друг другу не конкуренты, а коллеги. Чей-то монтажер бойко слепил мне сюжет на начитанный в туалете звук, и вскоре я послал его в Москву.

— Ну, что будем делать? Все остаются на ночь, погулять, посидеть в ресторане. А мы?

— Как скажешь, — ответил оператор. — Нам, татарам, один черт. Можем остаться, можем рвануть обратно. Чего здесь делать?

— Давай лучше по дороге посидим где-нибудь в настоящем арабском ресторанчике, с настоящими местными людьми.

И мы потихоньку, уже вечером, отправились обратно, не зная, что граница до утра будет закрыта. Нам сказали об этом в каком-то придорожном кафе, уже в глубине Иордании, где мы, вытянув ноги, оттягивались и местной едой, и кофе, и лицезрением по телевизору программ о короле. Глубокой ночью, застоявшись, решили подтянуться ближе к границе. Но не доехали. Сморило…

— Выходите из машины. Документы. Вы кто? — офицер явно нервничал. — Откройте багажник.

Они держали нас под прицелом все время, пока старший читал «корочки», а двое солдат, не отпуская автоматы, одной рукой под свет фонариков перебирали багажник. Было по-утреннему зябко, хотя и темно.

— Так вы русские? Никогда не видел, — наконец, сказал старший. — Всполошили вы нас. Сообщили, что какая-то иностранная машина «залегла» на площади, совсем рядом.

Оказалось, что их полицейский участок был от нас буквально в пятидесяти метрах.

— Пошли к нам, угостим настоящим иорданским кофе, — сказал офицер с облегчением. — Все равно у вас есть время до открытия границы.

Потом мы сидели, согреваясь, в участке, где, оказывается, у полицейских почти нет работы. Некого задерживать — все тихо. Оператор дремал. А я трепался с двумя дежурными офицерами об их стране и о России, отбиваясь от вопросов о вечном ближневосточном кризисе и о палестинцах с их борьбой.

— Очень хорошо, что мы тебя разбудили, — сказали они, когда розовое солнце быстро, по-восточному, стало наполнять светом все вокруг. — Приезжай. Наш участок ключевой, мимо не проскочишь. Посидим за столом, попробуешь нашей баранины, покажем, что хочешь, будем рады. А сейчас мы сообщим на пропускные пункты, чтобы вас не задерживали с проверками.

— Отлично посидели с местными. Как заказывали, — хмыкнул оператор, когда уже другие солдаты на КПП отдавали нам честь, проплывая.

В этом мире трудно найти общий язык только тому, кто не хочет разговаривать или не слышит другого. Поэтому я брезгую, избегая религиозных фанатиков, нацистов и, нередко, мелких государственных чиновников.

Но их, к счастью, гораздо меньше, чем людей.