Эта сладкая жизнь

Соседка остановила меня у дома. — Это конечно не мое дело, — комкала она — Но ваша мать была хорошей женщиной, а я слышала в домоуправлении разговор, что квартиру у вас отберут. Жидовка мол умерла и пусть ее сынок убирается в свою Англию или там Израиль.

Наутро, отправив детей в детсад и школу, я сел на машину и поехал за две тысячи километров — в Минск. Покупать квартиру. То, что из Донецка надо уезжать для нас было очевидно.

Осенью я не успел найти жилье. Объявлений было много, цены устраивали, но почему-то, встретившись, когда ты говорил «я согласен», начинались проблемы. То еще квартира не приватизирована, то каких-то разрешений нет. Я совершенно не понимал, как живут все эти люди. Они чего-то хотят, так и не приняв решения и стараются получить, но отдавать при этом не готовы.

Иногда казалось, что они словно играются, себя потешить. Всю жизнь от аванса до получки, а тут раз — и хорошие живые деньги, вот они ходят…

Телеграмма о том, что мать снова попала в больницу, сорвала тогда новые поиски. Но на этот раз, я уже не медлил. И мне как-то сразу повезло. Мужичок, уезжавший в США, срочно искал покупателя на свой кооператив в самом центре города. Я правда хотел купить квартиру в большом каменном доме, «сталинке», но выбирать не приходилось — роды были на носу, а кто останется с детьми дома? Зато в Минске все бумаги у продавца были готовы. Мы быстро заключили сделку. Я расписался за копеечную сумму, а передал ему другую, намного больше. Такие у них здесь игры. И один Господь может знать, обманули тебя, взяв деньги, или нет. На этот раз, не обманули.

Но в Донецке меня уже ждал новый сюрприз. Дверь квартиры была заклеена по всем правилам — бумажка, подпись, печать.

— Вы не наш гражданин, — сказал мне подполковник местной милиции в паспортном столе, предварительно приказав оставить сумку в соседнем кабинете, а вдруг, говорит, там микрофон спрятан — Вид на жительство вы получили полгода назад, еще в СССР, на основнии ходатайства матери. Теперь ни Советского Союза, радуйтесь, ни вашей матери нет. Так что квартиру мы заберем.

Позади него вместо большого красного флага с бахромой уже стоял новый желто-блакитный стяг. А на месте портрета Ленина висела какая-то картинка, но не с выставки. — Власть новая, а рожи те же, только уже наглее — подумал я, но ничего не сказал. Некому. Было тошно…

Еще через неделю мне вырубили проплаченную на полгода вперед сигнализацию и отключили телефон. — Нам так приказали, — объяснили мне в трубку какие-то неназвавшиеся тетеньки. Я подал заявление-жалобу в районный совет — все еще местная власть. Между тем, дома дело уже шло к рождению очередного малыша. Жизнь, забрав одного самого близкого, через два месяца, словно возвращала мне другого.

На заседание их, уже непонятной, власти пришли какие-то квадратные дядьки, похожие на обрубки, с высоко стриженными затылками и недовольными партийными рожами. — Господи, — подумал я тогда — Словно и не уезжал…

Через пару часов, насовещавшись, ко мне вышел… тот же подполковник. Он был доволен собой и жизнью. Она у него удалась. И тогда, и теперь.

— Уезжайте по-доброму, сказал он, наслаждаясь — Иначе будет плохо. «Ваши» уже почти все уехали. Но и продать квартиру мы вам разрешения не дадим, не надейтесь…

И тут жену прихватило рожать. А я понял, это — война. Самая настоящая. Только необъявленная. Кому-то — добыча, а кому-то — головешки. Война, похожая на ту, что была в детстве у моих родителей, когда та же мама, еще ребенком, бросив дом, бежала в эвакуацию. И где-то в Казахстане с сестрой бродяжничала, продавая на базаре воду, пока их не подобрали и не определили в детский дом. Мать рассказывала, что накануне какие-то казахи хотели ее удочерить, и была бы она казашкой, а не еврейкой. Но старшая сестра не позволила. С тех пор звучание «Казахстан» всегда вызывает у меня уважение.

Но здесь — бороться с четырьмя малышами на руках с новой, оборзевшей от запаха передела собственности властью, может, и можно было, но долго, нудно, выматывающе и из положения «снизу».

— Это война, — сказал я себе, — надо брать детей и просто спасаться, увозить. Квартиру другую я уже в Минске купил, не зря в Лондоне работал со сверхурочными. И незачем на ублюдков тратить силы и время. Ни мне, ни детям эта борьба ничего не даст. «Их» власть. Как, впрочем, и была.

А тут родилась девочка. Опять. У детей праздник жизни — сестричка.

У меня — торжество везунчиков.

Надо было видеть лица и глаза соседей, когда два дня они прибегали ко мне, скупая все, что осталось от близких и от нашей, теперь уже, прошлой жизни. Я не очень понимал в ценах с галопирующей инфляцией, да и торговаться не умел, но что такое настоящая алчность в глазах никогда ни до, ни после этого не видел. Это была такая вопиющая влажная и липкая слизь, особенно когда они переглядывались, называя цену и рассказывая как сегодня трудно жить. А потом, видя, что не спорю, снова опускали цену еще ниже. И колотились. Их знобило до самых прожилок — от неожиданно свалившегося праздника везения.

Через два дня в доме не осталось ничего. Пусто.

В сарае, напротив, тоже пустом, разве что с инструментами и лопатой, я поставил дОбытые четыре канисты бензина на дорогу и в последние пару ночей не стал его закрывать, оставив приоткрытую щель. Даже и не помню — почему.

В тот день я взял купе на поезд Донецк — Минск для двух младших, жены и грудничка, нескольких дней от рождения. Затем забрал их прямо их родильного дома и отвез на вокзал. Завтра к обеду они будут в Беларуси, а я, вместе со старшей, на машине покрою почти две тысячи километров и встречу их в Минске.

Канистры с бензином пошли в багажник, заднее сиденье сполна загрузилось радио и видеоаппаратурой, я попрощался с домом — и мы рванули в ночь, через всю Украину, к Киеву — и на север.

Когда мы въехали в гомельские леса было уже вовсю утро и я, похоже, укладывался в график. Мы начинали полностью новую жизнь — одни, опять, с ничего, с нуля. Война…

Но тут произошло то, с чем мне очень многие непростые жизненные обстоятельства и сегодня сравнить трудно. Бензин снова пошел к половине бака. И я, остановившись в лесу, вытащил из багажника последнюю полную канистру. Дочка, уставшая за дорогу, радовалась, что скоро она увидит всех своих вместе, в другом городе и даже в другой стране. Для детей все это было приключением. И хорошо.

Мы тронулись, но неожиданно машина зачихала и встала. Не хватало только на пустой трассе с дорогими вещами и всеми семейными деньгами в кармане встать с поломкой.

Но мне снова повезло. Первый же грузовой трейлер остановился. Водитель, посмотрев на меня и на ребенка, деловито полез в мотор. Повозившись, он выглядел не менее растерянно, чем я.

— Послушай, парень, садись в машину, возьмем трос и я дотащу тебя до Минска, сам туда еду. Но у тебя хлопот не оберешься. Надо будет промывать всю систему заново. Сахар тебе сыпанули в бензин, вот такие дела.

Как же так… С соседями не ссорились, не подсиживали — наоборот. Забрали дом, сбережения, мать, забрали подчистую, что было нажито родными. Забрали новый, только что отстроенный кирпичный гараж во дворе. Всё — кроме детей. И, надо же, залезть ночью в сарай и сыпануть сахар в канистру? А если бы она попалась мне раньше, глубокой ночью, в украинской степи. Что-то хрустнуло внутри.

Один человек мне сказал, что мир погряз в грязи. — А ты сажай цветы, — ответил я. И подумал — Если не задумываться о такой глупости как жизнь, то жить хорошо…