Сколько стоит революция

«Гранма», та самая лодка, на которой горстка революционеров мятежно приплыла на Кубу, стояла под стеклом во дворе Музея революции в самом центре Гаваны, её столицы.

Людей не было. Только туристы. Но им все равно нечем заняться, кроме как шататься по городу, торговаться с лоточниками, делать удивленные глаза и еще фотографии. Чтобы потом, дома, всучивать их, навязчиво и безотказно, родственникам и знакомым: мол, я и Гавана, я и памятник, вид из окна моего отеля, я на улице или с торговцем. И еще, я в музее. Крокодилов, сигар, Хемингуэя или революции. Какая разница?

Короче, как сказала бы Моника Левински, делавшая минет президенту США прямо в его Овальном кабинете: «Я там была и видела Клинтона без трусов. А вы — нет.».

Рауль, мой кубинский товарищ, сказал, что здесь, в этом музее, до сих пор работает капитан «Гранмы». А ему есть чем поделиться. Именно он когда-то вел яхту с повстанцами из Мексики к легендарным горам Сьера-Маэстра, где и началось вооруженное восстание победившей затем революции.

Я загорелся. Еще бы, самый настоящий герой, из первых, отчаянных. Куба — «си», янки — «но». Венсеремос. Свобода или смерть. «Куба, отдай наш хлеб и забирай свой сахар…».

Мне ничего не надо было придумывать. Я шел на встречу с открытым, как пустой кошелек, но наполненным сердцем: и к Кубе, и к ее людям. Не говоря уже о революции.

В новой России вовсю шла реставрация старых порядков якобы благородной и процветающей столетней давности. Это называется будущим. Пока еще без царя в голове.

А здесь, на острове Свободы, народ держался за свои завоевания до последней капли крови. По-прежнему красной, а не голубой.

У народа кровь всегда красная.

Показав мою аккредитацию журналиста, оформленную в пресс-службе за шестьдесят вражеских долларов на две недели, мы попросили служащую вызвать капитана. Он не заставил себя ждать и оказался чернокожим немолодым человеком в полевой форме. Со звездами на погонах.

Я вытащил камеру из рюкзака с портретом Че Гевары и попросил его ответить буквально на пару общих вопросов. Капитан больше интересовал меня не как источник обстоятельной информации о том походе, а, скорее, как свидетель, подтверждающий экспозицию. Все равно такие очевидцы больше, чем положено по тексту, ничего не говорят.

Герой Кубы, в прямом смысле Герой, выслушав просьбу, что-то прошептал на ушко сопровождающей его служащей. А Рауль тоже на ушко сказал мне:

— Он не против рассказать и о плавании, и даже, если надо, о Фиделе.

— Еще бы, — подумал я, проникаясь. — Ведь он выскажется о своей революции, о том, как они ее начинали. Есть чем гордиться.

— Но понимаешь, — продолжил Рауль, шепча, — капитан просит за это 200 американских долларов. И сбрасывать не хочет.

— Но я же не американец. Я русский журналист, типа свой. Пять минут баек и пафоса — это же для Кубы.

Не помогло. Как я ни старался.

Видимо, «свой» — это когда постоянно платишь.

Прямо как с женой.

Такого подлого контрреволюционного удара я не ожидал. Отказаться от халявной поездки на курорт Варадеро, чтобы снимать там красоты и красоток, и заодно отдохнуть. С ними. Купить недешевый билет за свой счет, найти кубинского товарища, который учился в Советском Союзе, остановиться у него дома в рабочем районе Ла Лиса — живом, настоящем, а не на сутенерском пятачке отелей для иностранцев, который обычно показывают, зазывая в Гавану. Достать на черном рынке два велосипеда, чтобы мы могли гонять по раскаленному городу и разговаривать с людьми. Ни о чем — об их жизни.

Я хотел увидеть последнюю надежду молодости, не сломленную и не купленную. Так казалось и там, далеко внутри, надеялось. На маленькое и гордое чудо. Реальное, как стены древней Капакабаны. Увидел.

Приличного человека нельзя купить. Но можно продать.

Капитана увели обратно, куда-то наверх. Он выглядел разочарованным.

Всегда неприятно осознавать, что опускался зря.

Че Гевара все-таки рано ушел, но, возможно, именно поэтому его помнят и многие уважают, даже не разделяя его взгляды.

Революция как любовь: либо надо рано умереть, либо смириться с предательством.

Третьего не дано.

Третьими приходят воры.