В КАРПАТАХ

Нашему командиру десантной группы Тканко Александру Васильевичу было в то время около тридцати лет, но выглядел он старше, видно, оттого, что был строг и совсем редко улыбался. Он любил, когда ему говорили правду, и жестоко карал провинившихся и не признающих своей вины. Было страшно смотреть в его проницательные голубые глаза, горящие гневом и презрением к трусам, к людям, опозорившим высокое звание партизана. Но он был справедлив и умел великодушно прощать проступки, если люди их осознали и прочувствовали. Его уважали и любили, и никто из командиров не осмеливался ему лгать.

Тканко Александр Васильевич — командир партизанского соединения.

Однажды и мне с товарищами пришлось идти к нему с повинной, и только откровенное признание помогло нам избежать серьезных неприятностей. Вот как это было. Перед вылетом в Карпаты мы стояли в селе Аварово, недалеко от фронта. Отряды из соединения Александра Васильевича должны были, как только позволит погода, выбрасываться поочередно в тыл врага. Но погода долго не баловала нас, и мы томились от безделья. Но вот наконец нас предупредили, что мы должны быть готовы к полету в тыл. Как сейчас помню, это было 21 июня 1944 года. Выдался на редкость ясный знойный день. Мы «квартировали» в небольшом сарае на окраине села.

— У нас все готово, — сказал партизан Спижевой, — до вылета далеко. Не пойти ли нам искупаться на дорожку?

Спижевой — веселый, красивый, с черными кудрявыми волосами парень. Он комиссар нашего отряда. Родился он в селе Григоровка, Переяславского района. Во время войны вместе со своей частью, где он служил офицером, Спижевой попал в окружение. После долгих боев и отступлений пробрался в родное село и здесь сразу же включился в подпольную работу. Подпольем в этом селе руководил тогда коммунист Емельян Демьянович Ломако. Отца Спижевого фашисты повесили в тот день, как заняли Григоровку. А мать Софья Павловна и его сестра Надежда Ивановна после долгих мытарств попали к партизанам. Здесь с ними Спижевой и встретился.

В моей группе был и Григорий Алексеенко. Он был одного возраста со Спижевым, и они даже внешне походили друг на друга. Однажды Алексеенко был схвачен гитлеровцами, и его ждала смерть. Но парню удалось бежать и пробраться к партизанам. Алексеенко был беззаветно храбрым человеком, и это его качество очень ценили партизаны.

…Случайно брошенное Спижевым предложение всем понравилось, и мы отправились на реку. Там мы застали купающихся деревенских ребятишек и присоединились к ним. Мальчишки с восхищением оглядывали нас. Они, конечно, догадывались, кто мы и откуда. Когда мы раздевались, ребятишки настойчиво просили нас что-нибудь продать им или подарить на память. Я вынул свои карманные трофейные часы и показал им.

— Хотите часы?

— Хотим, хотим, — хором закричали они.

— Вася, — сказал Спижевой, — часы ведь нам самим нужны.

— А зачем они? — заговорил Алексеенко. — Когда будем прыгать с парашютом, они могут вывалиться и пропадут ни за что. А хлопцам будет память.

Я отстегнул цепочку и передал часы ребятам. Обрадованные хлопцы, даже забыв поблагодарить нас, стремглав побежали в деревню. Но не успели мы как следует побарахтаться в воде, как наши новые знакомые опять появились у реки. В руках у них — большая бутыль.

— Дядьки! — закричали нам ребята. — Мы вот вам принесли согреться после купания. Добрый самогон, первач. Один стакан любую лихорадку из тела выгонит… Да вот сала шматок, да хлеба.

Мы посмеялись и поблагодарили ребят. После купания уселись на заросшем густой травой холмике и принялась за деревенские дары. Самогон был очень крепкий, не уступал спирту. Мы охмелели после первых же глотков. И, как это всегда бывает с подвыпившими людьми, занялись бесконечными воспоминаниями и обсуждениями всяких планов. Каждому из нас было, конечно, грустно оттого, что скоро наш самолет будут обстреливать вражеские зенитки, и неизвестно еще, как встретит нас чужой, незнакомый край.

За разговорами мы не заметили, как опорожнили объемистый сосуд.

— Товарищи! — разгорячился Алексеенко. — На этот раз мы полетим за границу, на территорию Венгрии. Нас ждут Карпаты! Давайте дадим салют в честь нашей родины, с которой мы сейчас прощаемся.

— Правильно, Гриша, — поддержал Спижевой. — И еще салют в честь тех, кто, как мой отец, сложили свои головы.

Алексеенко схватил автомат и запустил в синее бездонное небо несколько очередей. За ним отсалютовали Спижевой и я…

И тут случилось неожиданное. Рядом с нами вдруг защелкали пули, и мы увидели наших солдат, со всех сторон окружавших нас. Мы только теперь вспомнили, что были в штатском. И наша стрельба, конечно, привлекла внимание. Но было уже поздно… Солдаты стреляли в нас.

— Вася, я ранен, — крикнул Алексеенко и, схватив гранату, замахнулся на солдат.

— Ты что? — схватил я его за руку. — В своих? Успокойся.

Все дальнейшее помнится смутно. Я очнулся связанным в каком-то подвале. Рядом Спижевой и Алексеенко. Все тело болит. Видимо, солдаты переусердствовали и крепко помяли нас. Мы обезоружены. Я понял, какую великую глупость совершили мы, напившись самогону и открыв стрельбу. Я поднялся, ногой открыл дверь подвала. Меня остановил часовой с автоматом.

— Быстро зови сюда своего начальника, — сказал я часовому.

Спижевой и Алексеенко присоединились к моему требованию, и через несколько минут к нам пришли два полковника и майор.

— Задержанные очнулись? — спросил полковник.

Нас развязали.

Я подошел к полковнику и показал ему кусок красной ленты с изображением двух цифр. Полковник нахмурился.

— Да, печальное недоразумение, — заговорил офицер, которому оказался известен наш пароль. — Но ваша глупая стрельба и одежда ввели нас в заблуждение… Идемте ко мне!

Мы уже опоздали на полчаса к вылету. Полковник отправил нас на место в своей машине. Настроение у всех было скверное.

— Что делать? — спросил я, грустно оглядывая своих приунывших товарищей. — Нашему проступку нет прощения. Что скажет Александр Васильевич?

— Александр Васильевич нас расстреляет, — неожиданно сказал Алексеенко.

— Мы этого заслужили, — сказал я. — Но как мы сейчас посмотрим в глаза командиру, своим товарищам? Ведь из-за нас, возможно, сорвалось важное дело. Кто-то уже в тылу врага, а мы болтаемся здесь.

— Это ты начал, Гриша, — заметил Алексеенко.

— Нечего искать виновных, — перебил я, отвечать будем вместе.

— Вася, тебя любит Александр Васильевич, — заговорил Спижевой, — и ты наш командир. Иди к нему сам, а мы подождем здесь.

И вот я иду к командиру. У штаба много народу, я остановился и прислушиваюсь, пытаюсь по разговорам определить обстановку. Какое-то тяжелое чувство и вместе страх останавливали меня.

— Пришел Кайсенов? — послышался из раскрытого окна голос Александра Васильевича. Он показался мне суровым и грозным.

— Нет, не пришел, — ответили несколько человек.

— Добре. А ну, ребята, запевай! Мариненко!

— «По-за лугом зелененьким», — громко начал Мариненко, и его поддерживают остальные.

Из множества голосов я слышу негромкий, на приятный голос Александра Васильевича.

Партизаны поют. Я любил эту песню не меньше моих друзей-украинцев, часто вечерами пел ее вместе со всеми. Эта песня была с нами в горе и в радости, скрашивала суровые партизанские будни, заглушала тоску о доме. Но я знал и то, что Александр Васильевич просил петь эту песню только в трудные минуты. Мне стало не по себе.

Я решаюсь прервать пение и вхожу. По узкому проходу, образовавшемуся от раздвинувшихся в обе стороны партизан, подхожу к Тканко и говорю:

— Товарищ командир! Александр Васильевич, расстреляйте меня!.. Вот я явился…

— Пойдемте, — командир повел меня в штабную комнату.

В штабе никого не было. Командир прошел к столу, открутил фитиль в лампе, чтобы было светлее.

— Закрой дверь, — приказал Александр Васильевич и сурово спросил: — Что случилось?

Я рассказал все без утайки.

— А где же те двое?

— Они стоят у сарая.

— Что они там делают?

— Ждут меня. Вас боятся…

— А это что у тебя? — спросил Александр Васильевич и потрогал рукой шишку на моем лбу.

— Это нас оглушили солдаты, когда брали «в плен».

— Мариненко! — позвал командир начальника штаба, открыв дверь.

Мариненко в ту же секунду появился на пороге, В прошлом он был штабным офицером и к службе относился очень ревностно. Вначале он командовал отрядом, затем его выдвинули на должность начальника штаба.

— Приведи сюда Спижевого и Алексеенко, — приказал командир, — они стоят за сараем. Да позови Джавахидзе.

Опустив низко головы, к командиру вошли Спижевой и Алексеенко. Пришла и врач Джавахидзе.

— Осмотрите раны этих троих и окажите помощь, — обратился Александр Васильевич к врачу. — Накормите их из штабной кухни.

Мы поняли, что командир простил нас. С плеч упала огромная тяжесть. Стало легко дышать. Даже обида на солдат, по нелепой случайности так жестоко обошедшихся с нами, прошла.

— Вылета сегодня не разрешаю, — сказал командир, — отправитесь завтра в это же время… Ну, а в том, что с вами случилось, виноваты сами. Прощение заслужите там своими делами.

Этот урок запомнился мне на всю жизнь. По своей преступной неосторожности мы могли погибнуть сами, навредить делу, опозорить своих товарищей и нашего уважаемого командира.

…И вот я снова в штабе у Александра Васильевича Тканко.

— Ну как, Вася, дела? — спросил командир, приглашая меня садиться. — Командование поздравляет тебя и твоих товарищей с успешным выполнением последнего задания.

Командир крепко пожал мне руку и стал расспрашивать о делах в отряде. Я почувствовал, что он вызвал меня неспроста. Мое предположение оправдалось.

— Я вызвал тебя для того, чтобы дать одно важное, очень ответственное задание, — перешел к делу командир. — Ты, как никто другой, для этого подходишь. Надеюсь, ты с честью выполнишь приказ.

Командир внимательно поглядел мне в глаза, словно хотел в них что-то прочесть. А я ждал, что он скажет, как и когда мне приниматься за дело. Александр Васильевич заговорил, однако, о другом:

— Командование отрядом сдашь Спижевому. Из отряда подбери одного надежного человека и завтра к двум часам будь здесь.

— Можно идти? — спросил я, поняв, что разговор на сегодня окончен.

— Можно! — разрешил командир и, проводив меня коротким взглядом, углубился в карту.

Признаться, я не раздумывал о характере задания, об опасности. В партизанских условиях надо быть всегда готовым ко всему. Я знал, что предстоит полет в тыл врага, приземление в заранее облюбованном месте, обычная партизанская работа, трудная, но необходимая, и, хотя командир намекал на какое-то особое задание, я в ту пору не обратил на это внимания. Каков бы ни был приказ, я обязан выполнить его.

Больше всего меня занимала мысль о том, что придется расстаться с отрядом, со своими боевыми товарищами — командирами и рядовыми бойцами. Многие из них с самого начала войны скитались со мной по тылам врага, делили радости побед, горести трагических неудач.

Прощание с отрядом было грустным. О многом вспомнили, помечтали о будущем. Спижевой принял от меня отряд, пожелал успехов на новом, еще не известном мне поприще. Я взял с собой партизана поляка Юзика и отправился в штаб соединения, К назначенному часу в кабинет командира пришли начальник штаба и комиссар соединения.

— Ну, друзья, — сказал командир, — давайте проводим Васю.

«Проводить» на нашем языке означало объяснить предстоящую задачу, условиться о деталях операции.

Немецкая армия отступала. В тылу усилилась деятельность подпольных групп и организаций. Уже кое-где в Закарпатской Украине вспыхивали открытые вооруженные стычки местного населения с оккупантами. Люди ищут связи с партизанами. Это подпольщики. Об этом рассказали мне тогда в штабе.

— Особенно много подпольщиков, — говорил командир, — в округах у Мукачева. Там нелегально принимают сообщения с фронтов, ведется большая работа среди населения. Но подпольщики разрознены, у них нет оружия. Достаточно немцам выделить небольшой карательный отряд — и патриотов разгромят. Надо спасти их от репрессий и террора. Объединить отдельные группы в один сильный отряд.

Эту задачу штаб соединения поручил мне. Сложная, тяжелая задача. Но не партизанам отступать перед трудностями.

— Задание будет выполнено, — заверил я командира.

— Кто твой попутчик? — спросил командир. — В таком деле в товарищах ошибаться нельзя.

Я хорошо знал своего товарища. Это был поляк Юзик Никольский, парень 22—23 лет. Он был смел и силен, свободно владел венгерским, румынским и немецким языками, знал русский. К нам в отряд он попал, бежав из немецкого лагеря политических заключенных в Закарпатье.

…И вот мы с Юзиком в пути.

— Эх, если бы нас послали в Польшу, — говорил мечтательно Юзик, — мы бы быстро все организовали. А тут будет сложнее…

— Ничего, — утешал я его, — в Закарпатской Украине тоже немало друзей у нас. Мы найдем их.

В сумерках мы спустились с восточных склонов высокой горы, утолили жажду из светлого родника, каких так много в Карпатах, и расположились на ночлег в березовой рощице. Утром нас ждала снова дорога, неизведанная, опасная.

На третий день мы вышли из леса к небольшой поляне и впервые увидели людей.

— Кто они? — спросил Юзик, прячась за деревьями. — Жандармы?

На противоположном краю поляны расположилась группа людей. Я направил на них бинокль. Все они одеты будто в какую-то униформу, на головах — крестьянские шляпы. Кажется, все-таки не военные. Ведут себя беспечно, сгрудились в кучу, о чем-то оживленно разговаривают. Может быть, это как раз подпольщики? Тщательно обследовав все вокруг, мы совсем близко подошли к неизвестным.

— Юзик, — приказал я своему спутнику. — Дай мне твой автомат, а сам с пистолетом иди к ним. Если это окажутся немцы, беги в сторону — я их расстреляю, если мирные жители — подашь знак.

Юзик пошел. Неизвестные, заметив моего товарища, страшно переполошились, но Юзик спокойно подошел к ним.

Вскоре он подал мне знак, и я вышел из засады.

— Они убежали из лагеря, — сказал Юзик, — ищут партизан. Вот он хорошо говорит по-русски.

Знающий русский язык оказался чехом по национальности, членом коммунистической партии Чехословакии. Он познакомил нас со своими товарищами. Трое были его земляками, двое — румыны, остальные — венгры и карпатские украинцы.

— Ну а я — казах, — с улыбкой сказал я новым знакомым, — мой друг — поляк. Теперь в нашей интернациональной группе шесть национальностей. Давайте держаться вместе.

Наши новые друзья оказались не с пустыми руками. У них имелось три пистолета, одна винтовка, два ружья и две сабли. В лесу мы разбили лагерь и прожили два дня тихо, продолжая знакомиться друг с другом. Попутно выясняли обстановку, следили за немцами, которые чувствовали себя здесь в безопасности и держались нагло. Вскоре мы перешли к решительным действиям и за пять дней разоружили тридцать два фашиста. Наши трофеи пополнились тридцатью двумя винтовками, четырнадцатью револьверами и множеством патронов.

Маленький отряд набирал силу. Мы уверились, что наши новые товарищи — люди преданные, всем сердцем ненавидящие немцев. Через несколько дней мы уже контролировали асфальтированную магистраль Мукачев — Ужгород. Дорога эта имела для немцев большое стратегическое значение. Естественно, что она сильно охранялась. Мы действовали на участках между сторожевыми будками, строго выбирая объекты для нападения.

Прежде всего нам надо было пополнить свои ряды. Сделать это можно было, отбив военнопленных, которых немцы угоняли в тыл. Вскоре мы получили сведения от разведки, что по дороге идет колонна пленных. Мы приготовились к встрече.

Жуткую картину представляла эта колонна. Пленные еле брели, отстающих немцы били прикладами, пристреливали.

Мы напали на охрану, которая численно превосходила наш маленький отряд.

— Братцы! Мы партизаны! — кричали мы пленным. — Бейте немцев! Вооружайтесь! Смелее! Не теряйте времени!

Пленные кинулись на своих охранников, которые в панике заметались вдоль колонны. Они отбирали винтовки у фашистов и тут же убивали их. За полчаса с охраной было покончено. Мы захватили двадцать четыре винтовки, три пистолета, много патронов, три повозки, доверху нагруженные продовольствием. Двести семьдесят пленников обрели долгожданную свободу.

Налет нашего маленького отряда был так стремителен, а немецкие солдаты так растерялись, что операция прошла без потерь с нашей стороны.

Теперь нам нужно было уйти подальше от места боя. Но двигаться быстро мы не могли: задерживали тяжело больные пленные. К тому же в горах нелегко продвигаться с телегами. Приходилось часто останавливаться, давать передышку людям и лошадям, расчищать дорогу для повозок в густом лесу.

Ясно, что немцы уже обнаружили место разгрома транспорта. По дороге часто засновали вражеские машины. Через некоторое время за нами бросились отряды карателей. Мы решили остановить колонну. Из числа пленных отобрали тридцать человек, переодели их в немецкую форму и вооружили трофейным оружием. Этот отряд передали под команду Юзика. Он должен был охранять нас с тыла…

Прошли еще с десяток километров. Дорога ухудшилась. Надо было бросать телеги. Для того чтобы можно было в будущем их использовать, разобрали по частям, спрятали в лесу. Продукты разгрузили, навьючили на лошадей и двинулись дальше. Однако в этот день мы с большим трудом продвинулись лишь километров на пятнадцать.

С наступлением темноты расположились на отдых, а чуть свет снова двинулись в путь. В полдень, забравшись в густую лесную чащу Карпатских гор, остановились. Необходимо было дать отдых людям, починить обувь, постирать одежду. У нас кончалось продовольствие, и группу Юзика отправили на добычу продуктов.

Отдыхали мы три дня и за это время сделали многое.

Из бывших пленных организовали три взвода, в каждом — по три отделения. Командиром первого взвода назначили майора Спиридонова, второго — Сидоренко, третьего — старшего лейтенанта Хасымова. Комиссаром всего отряда стал капитан Ефремов, начальником штаба — майор Шарай. Эти люди первыми бросились на конвоиров, когда мы остановили колонну, и дрались героически.

Поровну разделили между взводами захваченное оружие. Создали также хозяйственную группу из пятнадцати человек. В ее распоряжение передали шесть лошадей. Командиром хозяйственной группы назначили местного уроженца Василия Куштана. Он хорошо знал Карпатские горы, а это было важно. Так в еще недавно не знакомых нам Карпатах родилась новая грозная для врагов сила — партизаны.

До возвращения группы Юзика мы как следует укрепили свой лагерь. Выслали разведчиков. Но то ли у оккупантов не нашлось свободных сил, то ли они потеряли наши следы, только все три дня мы прожили спокойно. К концу третьего дня вернулся отряд Юзика. Он доставил нам продукты.

Мы решили готовиться к нападению на вражеский гарнизон в селе Турья Поляна. Разведчики донесли, что гарнизон состоит из солдат, отведенных с фронта после боев на отдых. Было их человек сто. Условились напасть на гарнизон в час ночи. Немецкие солдаты занимали большой двухэтажный дом и ночами обычно спокойно отдыхали.

С наступлением темноты отряд вышел на северо-западную окраину села, каждый взвод получил свое боевое задание. Приготовились к бою. К полуночи отряд окружил казарму. Овчарки подняли бешеный лай. Мы с частью отряда находились в засаде на дороге Турья Поляна — Мукачев, когда в селе послышались редкие выстрелы и раздалось громкое «ура». Мы подоспели к казарме, когда все уже было кончено. Партизаны выстраивали пленных фашистов на площади.

— У нас трое убитых, — доложил командир первого взвода.

— Почему поспешили? — выговорил я командиру. — Я ведь сказал, чтобы ждали меня. Это вам не фронт — наступать с криком «ура». Потеряли трех человек. Нужно было обезоружить наружную охрану, захватить винтовки в пирамидах.

— Собаки подняли страшный лай, товарищ командир. Боялся, что опоздаем, — оправдывался Спиридонов.

Отряд захватил этой ночью семьдесят четыре винтовки, тридцать один пистолет и много других трофеев. В плен было взято восемьдесят четыре фашиста. Закончив операцию, мы поспешили в лес, прихватив пленных.

Трофейное оружие и боеприпасы разделили по взводам. Кроме того отряд обеспечил себя одеждой и питанием. Допросили пленных. Они показали, что в селе находилось сто двенадцать солдат. Накануне около тридцати из них отправились по окрестным селам. Сами они недавно отведены из-под Львова. Там участвовали в боях, их часть понесла тяжелые потери. Начались случаи дезертирства с фронта. Нечего и говорить, такие вести радовали нас.

На другой день наш отряд с почестями хоронил погибших товарищей. По Карпатским горам звонким эхом прокатился троекратный салют.

* * *

Наш интернациональный отряд рос и креп. Теперь мы стали все чаще нападать на немцев в селах, контролировали не одну дорогу. Однако для более важных операций нам не хватало оружия и боеприпасов.

Однажды наши разведчики сообщили, что в селе Турья Пасик много немцев. К вечеру мы отправились туда. Я отдал команду рассеяться по улицам, а сам пошел вдвоем с Юзиком. Скоро мы попали в какой-то сад и, скрываясь за фруктовыми деревьями, подошли к месту, откуда слышалась немецкая речь, похожая на команду. Мы увидели построенных в шеренгу солдат. Их обучал офицер. Солдатики мелкие, худенькие.

— Это еще мальчики, — сказал тихо Юзик. — Немцы вот так же и у нас в Польше собирали юнцов, наскоро обучали их и зачисляли в армию. Смотри, у них в руках малокалиберные винтовки. Обучает солдат немецкий или венгерский офицер.

Строй приблизился к нам и остановился. И тут я окончательно разглядел, что это мальчики четырнадцати-пятнадцати лет. Им бы еще в игрушки играть, а они держат в руках винтовки, хоть и не боевые, но все-таки. Даже такое оружие могло нам пригодиться.

Я послал Юзика за подкреплением, а сам остался наблюдать за новобранцами.

Вот их командир подал какую-то команду, ребятишки мигом перебросили ружья из правой в левую руку и вскинули их на плечо. Один из них, самый маленький, замешкался и выронил винтовку. Командир зло рявкнул, подбежал и сильно ударил мальчишку по лицу. Команды сыпались одна за другой. Прошел целый час, а новобранцы все занимались. Наконец подоспел Юзик с ребятами.

Юные солдаты усердно выкрикивали «хайль Гитлер», беспрерывно вскидывая ружья. Мы с Юзиком подошли к ним. Офицер подал отрывистую команду и вытянулся перед Юзиком, который был одет в мундир немецкого майора. Офицер пытался что-то рапортовать, но Юзик, махнул рукой — «отставить», подошел к офицеру совсем близко и вынул у него из кобуры пистолет. Растерявшийся офицер не сопротивлялся. А Юзик между тем подал новобранцам команду. Они сделали шаг вперед, положили ружья на землю и снова стали в строй.

Я попросил Василия Куштана, местного жителя и нашего партизана, сказать речь.

— Фашистская армия, — начал Куштан, — отступает перед советскими войсками, терпит жестокие поражения. Советские войска уже недалеко от Карпат, и близок тот день, когда вся Европа будет свободна. Кому вы служите, закарпатцы? Сейчас же идите по домам и больше не попадайтесь в лапы немцам.

Василий Куштан призвал своих земляков уклоняться от немецкой мобилизации, прятать скот и имущество, не давать фашистам продовольствие.

— В лесах, — говорил он, — действуют партизаны. Кто хочет бороться за свободу, пусть отправляется в партизанский отряд.

Услышав слово «партизаны», немецкий офицер вздрогнул, очевидно, окончательно уяснив себе, в чем дело. Куштан заметил это.

— Сознательные немецкие офицеры, — продолжал он, в упор глядя на немца, — рвут с фашизмом и становятся в ряды борцов за свободу. Всем честным немцам пора давно задуматься над этим.

Речь Куштана произвела большое впечатление на новобранцев. Многие, выслушав ее, пошли по домам, а некоторые стали допытываться, в каком именно лесу искать партизан…

Мы нашли в селе много патронов к малокалиберным винтовкам, погрузили захваченное и спокойно вышли на свою базу.