ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ

Воздушный лайнер держит курс на Киев. В салонах — мои коллеги, казахстанские журналисты. На Украине нас ждет много интересного, особенно тех, кто впервые ступит на ее землю. Все заметно волнуются, оживленно обмениваются мнениями.

— Хороший город Киев? — спрашивает меня мой собеседник.

— Очень хороший! — говорю я. — Удивительный город! Я видел его в войну, партизанил в тех краях. И после войны много раз бывал. Каждый раз город поражает какой-то удивительной новизной. А двадцать лет назад он лежал в развалинах.

— Кто-нибудь из твоих друзей-партизан живет в Киеве? — спрашивают меня спутники. — Двадцать лет прошло. Постарели, наверное?

— Живут. И в Киеве живут, и в других городах. Партизаны — народ крепкий. Со многими я переписываюсь и многих надеюсь встретить и на этот раз в добром здравии.

Мои друзья-казахстанцы отправились в поездку на Украину по путевкам Союза журналистов республики. Каждый час и каждый день их непродолжительного путешествия строго регламентирован. Однако они сумели несколько задержаться в Киеве, чтобы побывать в гостях у легендарного партизана Сидора Артемьевича Ковпака. Сидор Артемьевич был рад далеким гостям и пригласил всех в Верховный Совет Украины.

— Здравствуйте, здравствуйте, друзья! — радушно приветствовал нас Сидор Артемьевич. — Всегда рады добрым гостям.

Сидор Артемьевич сердечно поздоровался с каждым, рассадил всех в своем кабинете, стал расспрашивать, как живет Казахстан. Спросил про целину и упомянул, что и ему пришлось напутствовать украинских хлопцев, уезжавших по приказу партии в казахстанские степи. У нас с Ковпаком нашлись общие знакомые, и мы тепло поговорили о них.

— Вася Кайсенов, — улыбнулся Сидор Артемьевич, — наш украинский хлопец. На украинской земле оккупантов громил. Мы, можно сказать, побратались с ним, как и республики наши.

Я подарил Сидору Артемьевичу красивую папку с портретом героя казахского народа Амангельды Иманова. Преподнесли подарки старому партизану и другие участники этой памятной встречи. В записных книжках журналистов появились автографы Ковпака. Сидор Артемьевич долго рассматривал портрет Амангельды Иманова. Потом тихо сказал:

— Наслышан я о нем, добрый был казак, настоящий сын своего народа.

Похвала старого воина тронула меня, земляка легендарного Амангельды. На красивейшей площади Алма-Аты славному батыру воздвигнут величественный памятник — дань глубокого уважения народа к своему герою. И невольно захотелось сравнить Амангельды с Ковпаком. Правда, их судьбы не схожи, в разное время сражались они, но их роднит главное: тот и другой не жалели жизни для блага и счастья своего народа. Уходили мы от Ковпака взволнованные сердечной беседой, его человеческой простотой и радушием. Проводив нас, Ковпак принялся за свою будничную, но нужную народу работу. Он выполняет эту работу так же добросовестно и честно, как и в трудные, грозные годы войны водил партизанские отряды против немецко-фашистских захватчиков.

В тот же день казахстанские журналисты отправились в путешествие по республике, а я поехал вниз по Днепру, чтобы еще раз взглянуть на места давних партизанских битв. Со мною был Алексей Васильевич Крячек. Мы разыскали своих старых боевых друзей: Сергея Миновича Шпиталя, Константина Ивановича Спижевого, Дмитро Яковца, братьев Сильвестра и Василия Горовенко. Наш маршрут ни у кого не вызвал споров. Прежде всего мы решили посетить могилы друзей-партизан, возложить венки, встретиться с их родными.

Так мы и поступили. Четыре дня бродили по старым партизанским тропам, ночевали в лесу, на прежних наших партизанских постах. Вечерами у костра не было конца воспоминаниям. Вот сидит рядом с нами Дмитро Яковец. Он постарел за эти долгие годы. И это неудивительно. Не только возраст тому причиной. Трагически сложилась судьба его семьи. Когда пришли оккупанты, Дмитро Яковец связался с подпольщиками села Ришитка и стал выполнять их поручения. Однажды они вдвоем с партизаном Василием столкнулись ночью с вооруженными полицаями.

Чтобы не впутаться в какую-нибудь историю, решили скрыться. Полицаи стали преследовать их, открыли стрельбу. Кое-как друзья добрались до небольшого леса, но и тут им не удалось избавиться от преследователей. На них устроили облаву. Полицаи пустили по следу собак. Подпольщики бросились в болото. С большим трудом пробирались они в топкой грязи, растеряли одежду и оружие.

Но все-таки ушли, избавились от смерти. А когда оказались в безопасности, Дмитро Яковец подумал, что лучше было бы ему погибнуть: в подкладку пиджака, оставленного в болоте, был зашит листок с адресами и явками подпольщиков. Что делать? Вдруг этот листок попадет к фашистам? Погибнут товарищи; раскроется с трудом налаженное подполье.

— Не попадет, — старался утешить товарища Василий. — Разве сыщешь чего-нибудь в этом болоте?

Но листок попал в руки карателей. Правда, Яковец успел предупредить товарищей о возможной опасности. Только жену свою предостеречь не успел. Он оставил свидание с ней напоследок, а когда пришел в село, было уже поздно: жандармы схватили Марию с трехлетней дочкой Раей, жестоко избили их и увезли в тюрьму. По дороге каким-то чудом девочку спасли. Изверги успели поломать Марии руку. Дмитро Яковец узнал, что его дочь надежно спрятали односельчане. А жена так и не вернулась. Яковец ушел в партизанский отряд и только позже узнал, что жена его расстреляна.

Первое время после этого тяжелого известия Дмитро не находил себе места. Мы понимали его большое горе и старались насколько это было возможно окружить товарища вниманием, утешить его. У многих в ту пору были свои беды и невзгоды, и не все находили в себе силы легко переносить их. Еще тогда у молодого Дмитро Яковца появились первые морщины, пробилась седина. Был Дмитро храбрым партизаном и хорошим товарищем. Много и хорошо повоевал он в нашем партизанском отряде.

* * *

Горит костер, потрескивает сухой валежник. Где-то высоко в ясном звездном небе пролетает самолет. Это не тревожит старых партизан: самолет не сбросит на лес грохочущих бомб, не обстреляет из пушек и пулеметов. Это наш самолет, советский. И никаким другим самолетам не подниматься больше в мирное украинское небо. А тогда, двадцать лет назад, над этим лесом парили хищные фашистские коршуны. Партизаны не разводили костров и даже курили с большой осторожностью. А фашистские самолеты зажигали над лесом фонари и бомбили, стреляли наугад. Прошло и никогда не повторится то тяжелое время.

Только к утру гаснет наш костер, и постепенно угасают наши воспоминания о давнем, но близком всем нам и незабываемом. Однако не удается надолго отогнать от себя эти воспоминания. Слишком многое говорит нам о прошлом в этих партизанских лесах. Утром мы идем к братским могилам. Здесь лежат народные мстители. Задумчивые, тихо шелестящие деревья охраняют их вечный покой. Здесь часто бывают люди из близких и дальних деревень. На могилах цветы, кругом зелень. Возложили и мы свои венки.

ЗДЕСЬ ПОХОРОНЕН ПАРТИЗАН ГРИГОРИЙ ВОВК.

ВЕЧНАЯ СЛАВА ГЕРОЮ.

Мы надолго останавливаемся у скромного обелиска с этой надписью. Настоящая фамилия партизана — Проценко Григорий Михайлович. А Вовк — это его подпольная кличка, с которой он появился в партизанском отряде: так и прижилась эта кличка, с ней и похоронили его товарищи. Вовк-Проценко был офицером Советской Армии, попал в окружение, побывал в плену, вырвался и снова стал бороться с фашистами. В селе Вовк жили его мать и брат с женой, и, видно, поэтому подпольщик взял такую кличку. Вовк-Проценко сначала обосновался в селе и создал крупную подпольную организацию, которая принесла немало вреда фашистам.

Работа была опасной. Оккупанты, когда обнаружили подпольную организацию, стали хватать всех подряд. Они никого не щадили, каждого считали подпольщиком и на этом основании арестовывали, пытали, расстреливали, угоняли в рабство в Германию. Устраивалась настоящая охота на людей, В одну из облав в лапы к жандармам попал и Вовк-Проценко. Его увезли под сильной охраной в районную тюрьму и там поместили в строгой изоляции. Он хорошо понимал, что его ожидает, если фашисты дознаются о его руководящей роли в подпольной организации.

Надо бежать. Но как это сделать? Связи с товарищами нет, и установить ее невозможно. Приходилось рассчитывать только на свои силы, на выдумку и находчивость. Однажды тюремщики застали своего арестанта в очень веселом настроении. Тот пел, плясал, а потом ни с того ни с сего стал биться головой об стены. Тюремщики зверски избили арестанта. Всю ночь в камере было тихо. Утром охранник заглянул через окошечко и увидел распростертого на холодном полу человека. Тот не подавал никаких признаков жизни. Охранник забеспокоился: не отдал ли большевик богу душу? Еще попадет от начальства.

Проценко Григорий Михайлович — командир партизанского взвода.

Он вошел в камеру и наклонился над арестованным. Дальнейшее произошло стремительно. Вовк-Проценко схватил жандарма за горло, подмял его под себя и оглушил прикладом.

Захватив винтовку, он кинулся из тюрьмы и благополучно ушел.

День переждал в глухом овраге, а ночью пришел в село, в дом своего брата. Того не оказалось дома, а жена его со слезами на глазах умоляла Проценко не входить к ним: проведают немцы — расстреляют всю семью.

— Как тебе не стыдно! — озлился Проценко. — Иди немедленно к матери и скажи, что я хочу повидаться с ней. Приведи ее. И не вздумай болтать лишнего.

Жена брата с плачем побежала по улице. Вовк-Проценко ушел в сад и спрятался за деревьями. Он был вооружен и готов сопротивляться до последнего. Конечно, глупо погибнуть сейчас, когда он вырвался из рук палачей. Скорее бы пришла мать! На помощь невестки, как видно, нечего рассчитывать. Вон как она всполошилась, увидев его. Ясно, что женщина запугана немцами. Фашисты жестоко карают тех, кто укрывает подпольщиков и помогает партизанам.

— Он там, за хатою, мама! — испуганно шептала жена брата, указывая трясущейся рукой в сторону сада. — Только уходите скорее, вдруг немцы нагрянут!

— Мама! — позвал Вовк-Проценко. — Иди сюда, не бойся.

— Сынку! — мать кинулась к сыну, обняла, забилась в рыданиях. — Как же ты утек от извергов?

— Не плачь, мама. Не такое теперь время, чтобы плакать. Иди к Алексею и расскажи обо мне. Пусть выручает. Я буду ждать его здесь, в нашем селе. Пусть найдет меня.

Сельский врач Алексей Крячек обслуживал несколько сел. Он участвовал в подпольной работе и оказывал патриотам неоценимую помощь. Как врач, он пользовался правом разъезжать без особого на то разрешения. Под видом посещения больных Крячек доставлял оружие, поддерживал связь с разными группами подпольщиков. Полицаи знали его и не чинили препятствий «лекарю». Врачу удавалось, даже не навлекая подозрений, пробираться к партизанам, приводить туда бежавших из плена советских воинов. Словом, вся округа была ему хорошо знакома, везде он находил радушный прием.

— Сбежал?! — удивленно и радостно воскликнул он, встретившись с матерью Проценко. — Вот молодец! И где же он теперь?

— У брата в саду прячется, — сказала мать. — Только ненадежно там. Невестка до того испугалась, что в хату его не пустила. Как бы немцам не донесла.

— Ну, этого-то она не сделает, — сердито проговорил Крячек. — Смелости не хватит. Да и совесть, пожалуй, есть еще у нее… Однако надо скорее что-нибудь придумать. Спасать надо человека.

— Спаси ты его, Алеша, — опять прослезилась старушка. — Век буду бога за тебя молить. Всю жизнь благодарить буду.

— Не плачь, мамаша. Выручим сынка, — твердо сказал Крячек. — Ступай домой. А я постараюсь.

Крячек пошел к старосте, попросил у него повозку и ездового. Надо съездить к больным, роженицу одну по пути посмотреть. Староста недоверчиво посмотрел в глаза Крячеку, недовольно фыркнул и поинтересовался, куда думает поехать лекарь.

— В село Вовк, — спокойно ответил Крячек.

— Что ж ты так часто туда наведываешься? — спросил староста. — Вчера только оттуда вернулся.

— Дела, господин староста, — вздохнул Крячек. — Плоховато живется людям при немцах, болезни так и липнут к селянам.

— Ну-ну, лекарь! — зарычал староста. — Господином меня не величай и немцев при мне не хай. Не то все «дела» твои прикрою. Больных пользуй, а людей не бунтуй, знаем мы кое-что о тебе.

Розовик Кирилл Иванович — партизан-разведчик. Погиб в тылу врага.

Крячек не стал спорить со старостой. Получив разрешение, он велел ездовому быстро запрячь лошадь и выезжать из села. Ездовым оказался Розовик Кирилл Иванович — один из активных подпольщиков Переяславского района. Он понравился старосте своей смиренностью, и тот взял его к себе ездовым. Жил он у старосты вроде работника. Это было для нас удобно.

— Наклади побольше соломы, — приказал Крячек ездовому, когда они остановились на выезде из села у бывших колхозных конюшен: — больного повезем, так чтобы не растрясло.

— Что вы хитрите со мной, Алексей Васильевич? И что это вы мне все не доверяете? — говорил Розовик, загружая соломой бричку. — В партизаны обещали отправить, а вместо этого к старосте в работники определили. А ведь и мне настоящее дело делать хочется.

— Терпи, казак, атаманом будешь, — серьезно сказал Крячек. — Сегодня у нас с тобой самое настоящее дело будет. Едем головы под пули подставлять. Уцелеем — счастье наше.

Всю дорогу до села Вовк они ехали молча. Уже в селе им повстречались полицаи. Остановили, потыкали штыками в солому, отпустили. Один из полицаев попросил у Крячека табаку, но тот даже не ответил ему. Хлестнул вожжами коня — и бричка быстро покатилась по пыльной улице. В центре села Крячек свернул в большой пустынный двор, кинул ездовому вожжи и торопливо прошел в сад. Минут через десять-пятнадцать во дворе появились двое. Один из них тут же прыгнул в бричку и быстро зарылся в солому.

Бричка выехала со двора и медленно потянулась в обратный путы Два полицая все еще маячили у выезда. Крячек раздумывал, как обмануть этих сторожей, благополучно миновать их. Вспомнил, что они просили табаку. Есть повод для разговора. Он велел ездовому не останавливаться около полицаев, а спокойно ехать дальше. Так и сделали. Поравнявшись с полицаями, Крячек спрыгнул с повозки и пошел прямо к ним.

— Угощайтесь, служивые, — Крячек вынул большой кисет с табаком и протянул полицаям, — специально для вас у кума разжился.

— Спасибо, лекарь, уважил, — обрадовались полицаи, запуская жадные руки в объемистый кисет. — Всласть покурим за твое здоровье.

— Берите больше, не стесняйтесь, — говорил Крячек, небрежным взглядом провожая свою бричку, которая отъехала уже довольно далеко. Вдруг он выругался и бросился вслед за ездовым: — Стой! Стой, дьявол хромоногий! Пешком, что ли, идти мне по твоей милости?

— Дойдешь! — хохотали полицаи. — Невелик барин.

В эту же ночь Крячек и Вовк-Проценко были в нашем отряде. Оба они и остались здесь с нами. Крячеку уже опасно было оставаться в селе. Староста в конце концов разнюхал бы все.

В отряде Крячек был очень нужен. Он перевязывал раненых, делал операции. Попал к нему однажды на операционный стол и Вовк-Проценко. Но во второй раз Крячеку не удалось спасти друга. Он умер от тяжелой раны в живот. Хоронили его торжественно. В похоронах участвовали и местные жители, и сотни бывших советских военнопленных. В бою за освобождение этих пленных и погиб отважный партизан.

И еще ночь проводим мы у костра в воспоминаниях. Вновь и вновь подробно рассказываем друг другу о себе, о своих близких. Двадцать лет прошло, долгих двадцать лет! У всех у нас семьи, растут дети. Растут счастливо, под ясным небом Родины. За их счастье, за их мирную жизнь сражались и умирали много лет назад партизаны в Приднепровских лесах. Я верю, что к партизанским братским могилам еще придут и наши дети, и дети наших детей, чтобы почтить их священную память.