1

Французская поговорка гласит: ищите женщину. Применительно к загадке смерти Бабеля она вдвойне актуальна, хотя и не исчерпывает загадку до конца. (Но знакомство Бабеля с Ежовым объясняет вполне.) Звали женщину Евгения Соломоновна Хаютина. Она родилась в 1904 году в Одессе и, как я полагаю, была эмансипированной, в духе времени, советской дамой, близкой к представителям новой власти. Биографические сведения о будущей жене наркомвнудела крайне скудны, отсюда мой вынужденный лаконизм. Возможно, в Президентском Архиве, в фонде Н. И. Ежова, необходимых документов достаточно, но я с ними не знаком.

Зато кое-что становится известно из показаний ее первого мужа — директора Харьковского станко-инструментального завода Алексея Федоровича Гладуна, арестованного, по-видимому, весной 1939 года. Фрагмент одного из них включен в постановление на арест Бабеля. Справка следственной части ГУГБ о Гладуне заслуживает внимания: «Гладун А. Ф., 1894 г. р., ур. г. Николаева Одесской области, русский, гр-н СССР, образование высшее, бывший директор Харьковского Инструментального завода. С 1911 по 1913 гг. состоял в американской социалистической партии. С 1913 г. по 1919 г. в русской федерации социалистической партии. С 1919 по 1920 гг. в русской федерации коммунистической партии Америки. С 1920 г. член ВКП(б). В октябре 1938 г. исключен из рядов партии за развал работы на заводе».

На допросе 30 апреля 1939 года Гладун показал, что в сентябре 1926 года он вместе с женой Е. С. Хаютиной-Гладун прибыл в Лондон как ответственный работник НКИДа и вскоре, в связи с налетом на «Аркос», был снят с должности, вернулся в Москву, а Евгения Соломоновна осталась работать за границей, но уже в Берлине, в советском торгпредстве под руководством Льва Хинчука. «Там, в Берлине, она подружилась со старым кадровым троцкистом Ионовым Ильей. Описывая в письмах это знакомство, она восторгалась троцкистами, Троцким. В Москву она явилась вместе с Ионовым заядлой троцкистской, хотя формально и была беспартийной».

Гладун давал свои показания уже в те дни, когда Евгении Соломоновны не было в живых. Она скончалась 21 ноября 1938 г. при загадочных обстоятельствах, а сам Ежов находился под арестом. Сталин уготовил «Ежевике» ту же участь, что и Генриху Ягоде. Вчерашний всесильный нарком в одночасье стал «врагом народа», заговорщиком и шпионом. Из показаний Гладуна следует, что сделать Ежова троцкистом и оппозиционером Евгении Соломоновне удалось благодаря Ионову (Бернштейну) — крупному издательскому работнику, поэту и литературному критику. Как сказано в протоколе допроса, Ежов появился в доме супругов Гладун в ноябре 1927 г., «в то время он работал пом. зав. распредотделом ЦК». По словам Гладуна, Ионов и Евгения Соломоновна сделали ставку на Ежова как на «самую подходящую фигуру… для борьбы против ЦК партии и его руководства». Понятно, что эту ложь из Гладуна выбили побоями, ибо в действительности Ежов всегда и во всем поддерживал Сталина, являясь слепым орудием в руках генсека. Жене Ежова было суждено разделить его судьбу: по сценариям следственной части она проходит как английская шпионка. «С того времени, — продолжал Гладун на допросе 30 апреля, — Ежов стал бывать у нас почти ежедневно, иногда не только вечером, но и днем. Для лучшей конспирации наших сборищ, Ионов посоветовал их называть „литературными вечерами“, благо нашу квартиру стал посещать писатель Бабель, который часто читал свои неопубликованные рассказы».

В смысле верности фактам — фантастика, а с хронологией — ошибка по крайней мере на год: ведь Бабель мог появиться в доме у Гладуна не ранее середины октября 1928 года, когда вернулся из Франции.

Более точен в датировке Семен Борисович Урицкий, человек из окружения Ежовой. На допросе 22 мая 1939 г. он показал: «Еще в 1928–1929 гг. у Гладуна я часто встречал писателя Бабеля, который принимал активное участие в нашей антисоветской работе». В чем состояла антисоветская работа Бабеля, остается, конечно, невыясненным, важно лишь обвинение.

Два слова об Урицком. Уроженец г. Черкассы, еврей, видный журналист и организатор издательского дела. С 1918 по 1925 гг. — редактор газеты железнодорожников «Гудок», затем в течение ряда лет главный редактор «Крестьянской газеты», журнала «Колхозник», ответственный секретарь горьковского журнала «Наши достижения». К моменту ареста (19 августа 1938 г.) состоял в должности директора Всесоюзной Книжной палаты. В «Обзорной справке» по архивно-следственному делу № 75049 от 28 июня 1954 г. значится, что с 1937 г. Урицкий являлся участником антисоветской правотроцкистской организации, существовавшей… в НКВД и был вовлечен туда самим Ежовым! На предварительном следствии Урицкий подтвердил, что в 1935 году его завербовала английская разведка. Мало того, он сознался также и в том, что еще в 1915 году, будучи агентом Киевской и Саратовской жандармерии, выдал полиции двух студентов-революционеров.

Все попавшие в круг Ежовых были обречены…

Евгения Соломоновна, начинавшая свою карьеру скромной машинисткой советского торгпредства, имела определенные виды на партийного чиновника из Распредотдела ЦК. Когда мужа арестовали, следователи ГБ постарались придать этим видам нужный для фальшивки политический оттенок. 30 апреля Гладун показал на допросе: «Ежов сошелся с моей женой, они стали открыто афишировать эту свою связь. На этой почве у меня с женой произошли раздоры. Она доказывала мне, что Ежов восходящая звезда и что ей выгодно быть с ним, а не со мной». Из протокола допроса Гладуна от 22 мая: «В начале 1929 года я уехал на посевную кампанию в Тульскую губернию. Когда вернулся из командировки, Хаютина рассказала мне, что после ряда бесед с Ежовым ей удалось его завербовать для работы в английскую разведку и для этого, чтобы его закрепить, она с ним вообще сошлась и что в ближайшее время они поженятся. При этом она просила меня официального развода не устраивать, но близости ее с Ежовым не мешать».

Теперь послушаем Бабеля. Из собственноручных показаний арестованного писателя:

«Перехожу к вопросу о Ежовой. Я познакомился с ней в 1927 году — в Берлине, по дороге в Париж, познакомился на квартире Ионова, состоявшего тогда представителем Международной книги для Германии. Знакомство наше быстро перешло в интимную связь, продлившуюся очень недолго, т. к. я через несколько дней уехал в Париж. Фамилия ее была тогда Гладун.

Через полтора года я снова встретил ее в Москве, и связь наша возобновилась. Служила она тогда, мне кажется, у Урицкого в „Крестьянской газете“ и вращалась в обществе троцкистов — Лашевича, Серебрякова, Пятакова, Воронского, наперебой ухаживавших за ней. Раза два или три я присутствовал на вечеринках с участием этих лиц и Е. С. Гладун. В смысле политическом она представляла, мне казалось, совершенный нуль, и была типичной „душечкой“, говорила с чужих слов и щеголяла всей троцкистской терминологией. В тридцатом году связь наша прекратилась, на некоторое время я потерял ее из виду, и по прошествии некоторого, точно не могу определить, какого времени, узнал, что она вышла замуж за ответственного работника Наркомзема Ежова. Жили они тогда в квартире на Страстном бульваре, там же я познакомился с Ежовым, но ходить туда часто избегал, так как замечал неприязненное к себе отношение со стороны Ежова. Она жаловалась мне на его пьянство, на то, что он проводит ночи в компании Конара и Пятакова, по моим наблюдениям, супружеская жизнь Ежовых первого периода была полна трений и уладилась не скоро».

К середине тридцатых годов «душечка» превратилась в фактическую хозяйку ежемесячного иллюстрированного журнала «СССР на стройке», издававшегося на четырех европейских языках. Хотя на обложке стояло имя ответственного редактора Г. Пятакова, всеми делами редакции заправляла жена Ежова, что стало особенно заметно после ареста и расстрела Пятакова. В первый состав редколлегии[185] входили М. Горький, М. Кольцов, С. Урицкий, А. Халатов и некий Федор Михайлович Конар, «который впоследствии был разоблачен и арестован как крупный резидент польской разведки» (из протокола допроса Бабеля 15 июня 1939 г.).

Резиденты, шпионы, агенты, террористы… Где еще, в какой стране возможно такое количество «врагов народа»?

Возвышение Евгении Ежовой казалось невероятным. Даже Бабель сказал однажды: «Подумать только, — наша одесская девчонка стала первой дамой королевства». Евгения Соломоновна явно тяготела к покровительству людям искусства, стараясь сделать свой дом неким подобием советского художественного «салона». Былые лавры Лили Брик и Лидии Сейфуллиной не давали ей покоя. На вечеринках у Ежовой можно было встретить знаменитых артистов, писателей, журналистов, видных руководителей театра и кино, влиятельных партийных и государственных чиновников. Обстановка в доме создавалась самая непринужденная. Артисты пели и декламировали, литераторы говорили о творческих планах и сплетничали. Попутно гости решали здесь какие-то житейские проблемы, обсуждали новости. Встречи, как правило, сопровождались шумным застольем и танцами под патефон.

А. В. Грановская в беседе со мной отозвалась о хозяйке сановного дома так: «Она почему-то считалась либеральной, ей все доверяли. И, знаете, Ежова помогла Бабелю увидеть чекистские кабинеты, где допрашивали арестованных. „Она дала мне такую возможность“, — это он мне сам сказал».

Дополню картину показаниями Семена Урицкого: «Я часто присутствовал при их встречах, которые происходили у нее на квартире (в Кисельном переулке), куда Бабель иногда приводил с собой артиста Л. Утесова. Эти встречи происходили также в „салоне“ Зины Гликиной, в редакции журнала „СССР на стройке“. Общаясь при этом непосредственно с Бабелем, я убедился, что Бабель — человек троцкистских воззрений.

Когда я его как-то спросил, почему он ничего не пишет, Бабель мне ответил: „Писатель должен писать искренне, а то, что у него (Бабеля) есть искренне, то напечатано быть не может, так как оно не созвучно с линией партии, хотя и понимает, что его молчание становится опасно „красноречивым““.

Помню еще одну встречу в „салоне“ у Зины Гликиной вскоре после процесса военно-фашистского заговора в 1937 году. Бабель был очень плохо настроен. Я спросил его, что с ним? За него ответила Евгения Соломоновна, сказав: „Среди осужденных есть очень близкие Бабелю люди“.

Позже она рассказывала, что Бабель был очень близок к многим украинским военным троцкистам, что эта близость была крепкой, политической и что поэтому арест каждого такого видного заговорщика предрешает возможность ареста Бабеля и что последнего может спасти только его европейская известность. Вот все, что мне известно о Бабеле»[186].