Сталинградское озарение

О Сталинградской битве написаны десятки книг. Я совсем не намерен заново рисовать картину этой выдающейся операции Второй мировой войны. Она хорошо известна. Передо мной стоит более скромная задача: показать роль Верховного Главнокомандующего в этой переломной схватке.

Я уже говорил, что Сталин все время держал основные силы в центре советско-германского фронта. Памятуя о неверной оценке в определении направления главного удара противника перед войной и испытав самые тревожные минуты в своей жизни, когда немецкие войска приблизились к Москве фактически на расстояние полета снаряда дальнобойного орудия, Сталин сосредоточил основные стратегические резервы на Западном направлении. Однако, когда во второй половине июня 1942 года противник, сконцентрировав крупные силы, начал наступление на Юго-Западном и Южном направлениях, выяснилось, что резервы нужны именно здесь. К началу июля оборона наших войск на стыке Брянского и Юго-Западного фронтов оказалась прорванной на большую глубину. В результате мощного удара и маневров наступающих группировок немецких войск 21-я и 40-я советские армии оказались в окружении.

Сталин срочно направил на юг Василевского. Но сообщения от него шли крайне неутешительные. В течение следующей недели немецкие войска расширили прорыв до 300 километров. Ударная группировка за несколько дней продвинулась на 150–170 километров, охватывая с севера основные силы Юго-Западного фронта. К этому времени последовал новый удар немцев в направлении Кантемировки. Сталин, рассматривая во время очередного доклада карту с грозной обстановкой, отчетливо видел призрак второго (как в 1941 г.) катастрофического окружения Юго-Западного фронта. Но теперь он уже кое-чему научился и, сориентировавшись в конкретных военно-стратегических вопросах, фактически не противился предложению об отводе войск 28, 38 и 9-й армий Юго-Западного фронта, как и 37-й армии Южного фронта. Ставка дала указание срочно готовить Сталинградский оборонительный рубеж.

Сталин имел возможность оценить свою непредусмотрительность. Еще в мае, после харьковской катастрофы, Василевский предлагал усилить стратегические резервы на Юго-Западном и Южном направлениях. Сталин не согласился. Он боялся за Москву. Теперь пришлось срочно перебрасывать огромные массы войск в условиях острого стратегического кризиса. Обстановка усугублялась тем, что отход многих соединений проходил беспорядочно. Немало дивизий и частей по нескольку дней не имели связи с вышестоящими штабами. Знойная пыль сопровождала нестройные группы тысяч отступавших бойцов. В воздухе вновь хозяйничали «юнкерсы» и «мессершмитты». Порой создавалось впечатление хаоса, полной неразберихи и повторения самых худших ситуаций 1941 года. В военных архивах сохранился целый ряд грозных телеграмм Сталина командующим фронтами: привести в порядок отступающие соединения, стоять насмерть, не отходить без приказа с указанных рубежей. Вот некоторые из них:

«Сталинград

Василевскому, Еременко, Маленкову

Противник прорвал ваш фронт небольшими силами. У вас имеется достаточно возможностей, чтобы уничтожить прорвавшегося противника. Соберите авиацию обоих фронтов и навалитесь на прорвавшегося противника. Мобилизуйте бронепоезда и пустите их по круговой железной дороге Сталинграда. Пользуйтесь дымами, чтобы запутать врага. Деритесь с прорвавшимся противником не только днем, но и ночью. Используйте вовсю артиллерийские и эрэсовские силы.

Лопатин во второй раз подводит Сталинградский фронт своей неумелостью и нераспорядительностью. Установите над ним надежный контроль и организуйте за спиной армии Лопатина второй эшелон.

Самое главное – не поддаваться панике, не бояться нахального врага и сохранить уверенность в нашем успехе.

И. Сталин

23 августа 1942 г. 16 ч. 35 мин.

Продиктовано тов. Сталиным по телефону. Боков».

Сталин вновь почувствовал себя в Царицыне. Тогда он тоже особые надежды возлагал на бронепоезда, также призывал «навалиться», «драться не только днем, но и ночью», использовать «вовсю» артиллерию. Ситуация явно выходила из-под контроля Верховного. Десятки его телеграмм – это не стратегические или оперативные указания, решения, а обращение к сознанию, воле и чувствам людей, обращение к долгу с угрозой применения репрессий.

После войны Сталин вспоминал: август 1941-го и август 1942-го были для него страшно тяжелыми. А ведь раньше он так любил август: Сочи, Ливадия, Мухалатка… Магнолии, цикады, ласковый шепот моря, волшебство южной ночи… Как давно все это было! Все отодвинулось куда-то в эфемерную даль невозвратного… Кто знает, о чем мог еще думать диктатор, привыкший олицетворять собой волю миллионов? Диктаторы в глубине души одиноки, как бы много людей их ни окружало. Они всегда боятся даже приоткрыть створки своей души. Люди сразу увидят их абсолютную моральную уязвимость: груз власти придавил в них все человеческое.

Начальник Генштаба Василевский в эти июльские и августовские дни 1942 года шел к Сталину, как на заклание. Верховный не скрывал своего раздражения: нередко принимал импульсивные решения, иногда по одному и тому же вопросу направлял одну за другой телеграммы аналогичного содержания. Вновь началась чехарда со сменой и перемещениями командующих. Часто требовал соединить себя то с одним штабом, то с другим. Но его приказы и требования однообразны: стоять насмерть! Обычно в разговорах Сталин был не в состоянии дать дельный оперативный совет или принять решение. А войска все отступали… Тогда Сталин после очередного доклада Василевского, нервно походив вдоль стола с картой, вдруг неожиданно заговорил не об оперативных вопросах:

– Приказ Ставки № 270 от 16 августа 1941 года в войсках забыли. Забыли! Особенно в штабах! Подготовьте новый приказ войскам с основной идеей: «Отступление без приказа – преступление, которое будет караться по всей строгости военного времени…»

– К какому времени доложить Вам приказ?

– Сегодня же… Как только документ будет готов – заходите…

Вечером 28 июля 1942 года Сталин, радикально отредактировав предложенный текст, подписал знаменитый приказ Народного Комиссара Обороны Союза ССР № 227. Долгое время после войны он был тщательно спрятан в военных архивах. Теперь приказ доступен и опубликован в различных изданиях. Я не буду воспроизводить его полностью, а лишь приведу те положения, которые отражают непосредственное творчество Верховного, его формулировки и личную редакцию.

«Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется в глубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население… Часть войск Южного фронта, идя за паникерами, оставила Ростов и Новочеркасск без серьезного сопротивления и без приказа Москвы, покрыв свои знамена позором…

Некоторые неумные люди на фронте утешают себя разговорами о том, что мы можем и дальше отступать на восток, так как у нас много территории, много земли, много населения, и что хлеба у нас всегда будет в избытке, этим они хотят оправдать свое позорное поведение на фронтах. Но такие разговоры являются насквозь фальшивыми и лживыми, выгодными лишь нашим врагам.

После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории. Стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше – значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину…

Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв…»

Сталин несколько раз подчеркнул эти слова.

«Нельзя терпеть дальше командиров, комиссаров, политработников, части и соединения которых самовольно оставляют боевые позиции. Нельзя терпеть дальше, когда командиры, комиссары, политработники допускают, чтобы несколько паникеров определяли положение на поле боя, чтобы они увлекали в отступление других бойцов и открывали фронт врагу. Паникеры и трусы должны истребляться на месте».

Далее Сталин редактирует особенно тщательно:

«а) безусловно ликвидировать отступательные настроения…

б) безусловно снимать с поста и направлять в Ставку для привлечения к военному суду командующих армиями, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций…

в) сформировать в пределах фронта от одного до трех (смотря по обстановке) штрафных батальонов (по 800 человек), куда направлять средних и старших командиров и соответствующих политработников…»

Затем Сталин вновь возвращается к идее, впервые изложенной им в телеграмме всем фронтам 12 сентября 1941 года. Тогда он продиктовал:

«В каждой стрелковой дивизии иметь заградительный отряд из надежных бойцов численностью не более батальона (в расчете по одной роте на стрелковый полк), с задачей приостановки бегства одержимых паникой военнослужащих, не останавливаясь перед применением оружия…» Теперь Сталин эту старую идею изложил в такой редакции:

«Сформировать в пределах армии 3–5 хорошо вооруженных заградительных отрядов (до 200 человек в каждом), поставить их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать их в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникеров и трусов… Сформировать в пределах армии от пяти до десяти (смотря по обстановке) штрафных рот (от 150 до 200 человек в каждой)… Ставить их на трудные участки армии, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления перед Родиной…

Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах, штабах.

Народный Комиссар Обороны

И. Сталин».

Буквально через два дня части 192-й и 184-й дивизий, недавно сформированные, оставили без приказа позиции в районе Майоровский и отошли в Верхне-Голубую. Сталин посчитал, что его приказ № 227 до войск фронта не доведен. На имя командующего Сталинградским фронтом В.Н. Гордова и члена Военного совета фронта Н.С. Хрущева пошла грозная телеграмма:

«Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. Немедленно донести Ставке, какие меры в соответствии с приказом НКО за № 227 предприняты Военным советом фронта и Военными советами армий по отношению к виновникам отхода, к паникерам и трусам, как в указанных дивизиях, так и в частях 21-й армии, оставивших без приказа Клетскую.

2. В двухдневный срок сформировать за счет лучшего состава прибывших на фронт дальневосточных дивизий заградительные отряды до 200 человек в каждом, которые поставить в непосредственном тылу и прежде всего за дивизиями 62-й и 64-й армий. Заградительные отряды подчинить Военным советам армий через особые отделы. Во главе заградительных отрядов поставить наиболее опытных в боевом отношении особистов.

Об исполнении донести не позднее утра 3 августа 42 года.

И. Сталин

А.Василевский

Доложено т. Сталину и утверждено по телефону 31.7.42 г.

Василевский».

Как и в 1941 году, в некоторых частях царила паника. До войны психологической закалке личного состава не уделялось должного внимания, тем более что кадрового состава в войсках почти не осталось. А ведь известно, что в условиях повышенной напряженности, когда утрачена уверенность в достижении цели, отрицательная эмоциональная реакция на опасность чревата трудноконтролируемыми действиями. У человека просыпается чувство стадности, теряется способность трезво оценивать обстановку. Сталин пытался решить эту проблему заградотрядами и штрафными ротами и не обращал должного внимания на повышение роли командиров и политработников в этих экстремальных условиях.

Мне неизвестно, читал ли Сталин книгу Наполеона «Мысли», в которой Ленин однажды отчеркнул такую фразу: «В каждом сражении бывает момент, когда самые храбрые солдаты после величайшего напряжения чувствуют желание бежать, эта паника порождается отсутствием доверия к своему мужеству; ничтожного случая, какого-нибудь предлога достаточно, чтобы вернуть им это доверие: высокое искусство состоит в том, чтобы создавать их». Личное мужество командира, твердое управление, уверенность в себе, решительные команды играют в подобной ситуации огромную роль. Ведь в любой обстановке человек не потерпел поражения до тех пор, пока не признал себя побежденным. Пока не сломлена воля к борьбе, боец способен выполнять свои обязанности. Вернуть доверие к собственному мужеству могли и должны были только командиры и политработники. Но Сталин по-прежнему уповал больше на силовые, карательные меры. В то же время на многочисленных краткосрочных курсах совсем не уделялось внимания психологической закалке. Сталин полагал, и не без основания, что уверенность личному составу могут вернуть лишь новые победы. А их пока не было. Более того, призрак новой катастрофы не исчезал, а, наоборот, приближался.

Еще раз напомню, как на аналогичные ситуации смотрел Л.Д. Троцкий: «Нельзя вести массы людей на смерть, не имея в арсенале командования смертной казни. Надо ставить солдат между возможной смертью впереди и неизбежной смертью позади». Сталин говорил фактически то же (не ссылаясь, конечно, на Троцкого): впереди смерть почетна, а позади – позорна.

Однако подобными директивами Сталин не ограничился. В окружение попадали, в том числе и в 1942 году, большие массы военнослужащих, некоторые из них выходили группами или в одиночку. Командиры сразу же направлялись в спецлагеря НКВД. И поскольку в июле – августе 1942 года сложилась критическая обстановка, то Сталин пошел дальше:

«Командующему войсками Московского военного округа

Командующему войсками Приволжского военного округа

Командующему войсками Сталинградского военного округа

Народному комиссару внутренних дел т. Берия.

В целях предоставления возможности командно-начальствующему составу, находившемуся длительное время на территории, оккупированной противником, и не принимавшему участия в партизанских отрядах, с оружием в руках доказать свою преданность Родине, приказываю:

Сформировать к 25 августа с.г. из контингентов командно-начальствующего состава, содержащихся в спецлагерях НКВД, штурмовые стрелковые батальоны…» Далее шли названия спецлагерей, где находились в заключении вышедшие из окружения командиры и политработники: Люберецкий, Подольский, Рязанский, Калачский, Котлубанский, Сталинградский, Белокалитвинский, Георгиевский, Угольный, Хонларский… Штурмовые подразделения определялись численностью в 929 человек каждый. «Батальоны предназначаются, – говорилось в директиве, – для использования на наиболее активных участках фронта». В этой директиве, подписанной Сталиным 1 августа 1942 года под грифом «особо важная», предусмотрены даже такие «мелочи», как: «повозочных, кузнецов, портных, сапожников, поваров, шоферов – также укомплектовать за счет спецконтингента». А слово «спецконтингент» расшифровывалось: «Бывшие командиры, начиная от роты и выше». Часто вина этих людей заключалась лишь в том, что в результате неудачно сложившихся боев или бездарного командования вышестоящих штабов они оказались в окружении, из которого пробирались к своим неделю, другую, а то и месяц. Но, как удалось установить по документам, бывшие командиры были безмерно счастливы, когда их использовали «на наиболее активных участках фронта». Большинство там сложат свои головы. Но эта смерть давала надежду освободить себя и семью от бесчестья и кары. К тому же в директиве говорилось: после участия в боях на активных участках фронта «при наличии хороших аттестаций может быть назначен в полевые войска на соответствующие должности командно-начальствующего состава».

Сталинград в памяти Верховного остался тем далеким Царицыном, что сыграл столь важную роль в его судьбе. Похоже, после Царицына Ленин поверил в способность Сталина оперативно решать проблемы, возникавшие в связи с развертыванием вооруженной борьбы на фронтах. После Царицына еще больше поверил в себя и Сталин. Сегодня Сталинград стал для него, как и для всего народа, символом противостояния новому отчаянному натиску врага.

А события тем временем развивались по восходящей. Июль, август, сентябрь, октябрь знаменовали нарастание напряжения, достигшего кульминации в ноябре 1942 года. Но даже тогда, когда судьба Сталинграда еще висела на волоске, A.M. Василевский поручил группе генштабистов в составе А.А. Грызлова, С.И. Тетешкина, Н.И. Бойкова и других проработать в глубокой тайне вариант охвата с севера и юга далеко вклинившейся ударной группировки врага. Сохранилась карта, на которой нанесены первые контуры будущей знаменитой операции в исполнении Н.И. Бойкова. Но Сталин тогда еще не знал об этом. Год, который он объявил «годом разгрома немецких оккупантов», грозил вылиться в новую крупную катастрофу. Верховный по нескольку дней не покидал кабинета, забываясь тревожным сном в комнате отдыха, предварительно поручая Поскребышеву:

– Разбудишь через два часа…

Когда однажды Поскребышев, пожалев погрузившегося в глубокий сон смертельно уставшего человека, разбудил на полчаса позже указанного срока, Сталин, взглянув на часы, негромко выругал помощника:

– Филантроп тоже нашелся! Пусть мне позвонит Василевский. Быстро! Филантроп лысый…

Круглое лицо Поскребышева, переходящее в обширную лысину, как всегда, внешне ничего не выражало. Помощник издал какой-то негромкий звук, похожий на «слушаюсь», и тут же исчез за дверью.

Позвонил Василевский, который два дня как прилетел из Сталинграда. Сталин, сухо поздоровавшись, сразу же спросил: введены ли в бой 1-я гвардейская, 24-я и 66-я армии, подвезли ли боеприпасы, которых к сентябрю в Сталинграде почти совсем не оказалось… Василевский доложил обстановку, сложившуюся к вечеру 3 сентября: одно из гитлеровских танковых соединений прорвалось в пригороды Сталинграда… Сталин не выдержал и зло перебил Василевского:

– Они что, не понимают там, что если сдадим Сталинград, то юг страны будет отрезан от центра и мы едва ли сможем его защитить? Там понимают или нет, что это катастрофа не только Сталинграда?! Потерять главную водную дорогу, а вскоре и нефть?!

Василевский переждал поток возмущенных излияний Верховного и спокойно, но с внутренним напряжением в голосе продолжал:

– Все, что есть под Сталинградом боеспособного, мы подтягиваем к угрожаемым участкам. Думаю, что шансы отстоять город еще не потеряны.

Через несколько минут Сталин вновь позвонил Василевскому. Того не оказалось на месте. У аппарата был генерал-майор Боков. Последовало распоряжение Сталина немедленно найти в Сталинграде Жукова, который незадолго до этого, 26 августа, решением Ставки был назначен заместителем Верховного Главнокомандующего, и передать ему следующее распоряжение. Сталин, помолчав с минуту, продиктовал:

«Особо важно.

Генералу армии тов. Жукову

Положение со Сталинградом ухудшилось. Противник находится в трех верстах от Сталинграда. Сталинград могут взять сегодня или завтра, если северная группа не окажет немедленной помощи. Потребуйте от командующих войсками, стоящих к северу и северо-западу от Сталинграда, немедленно ударить по противнику и прийти на помощь к сталинградцам. Недопустимо никакое промедление. Промедление теперь равносильно преступлению. Всю авиацию бросьте на помощь Сталинграду. В самом Сталинграде авиации осталось очень мало.

Получение и принятые меры сообщить незамедлительно.

И. Сталин

3.9.42 г. 22.30. Передано по телефону товарищем Сталиным.

Боков».

Жуков вскоре ответил, что утром 24-я, 1-я гвардейская и 66-я армии начнут наступление. Идет подготовка. Сталин отреагировал коротко:

«Жукову, Маленкову, Василевскому

Ответ получил. Жду от вас дальнейшего форсирования удара, дабы не допустить падения Сталинграда.

И. Сталин

4.9.42 г. 2 часа 25 мин. Передано по телефону тов. Сталиным. Боков».

Сталин через каждые два-три часа требовал сводку из Сталинграда, несколько раз разговаривал с Жуковым, Василевским, которого он вновь направил туда. Переговоры с Маленковым его мало удовлетворяли. Человек, абсолютно беспомощный в военных делах, похоже, был направлен Сталиным как соглядатай, способный лишь напоминать о требованиях Верховного и собирать информацию о работе штабов. В части Маленков выезжал раз или два; все остальное время находился в каком-либо штабе в специальном кабинете, изредка вызывая к себе политработников, руководителей особых отделов. Военачальники держались с Маленковым вежливо, но, понимая его роль на фронте, по своей инициативе в разговор с ним не вступали.

5, 6 и 7 сентября Жуков организовал несколько атак с севера. Но, слабо подкрепленные артиллерией и авиацией, они не дали заметного положительного результата. Сталин настаивал на продолжении атак, требовал полнее использовать авиации (напомню, это было у Сталина постоянным, «дежурным» требованием), другие средства.

«Генералу армии Жукову

6 сентября получите 2 полка истребителей. Один из Камышина, один с Воронежского фронта… Вы должны иметь в виду, что Ваши права не ограничены насчет переброски сил авиационных и всяких других со Сталинградского, Юго-Восточного фронтов на север, и наоборот. Вы имеете все права маневрировать по части сосредоточения сил. Три тысячи снарядов Н-20 уже направлены к Вам.

И. Сталин.

2 часа 35 мин. 6.9.42 г. Передано по телефону тов. Сталиным. Боков».

Жуков вынужден был доложить вскоре по телефону, что теми силами, которыми располагает Сталинградский фронт, прорвать коридор и соединиться с войсками Юго-Восточного фронта в городе ему не удается. Фронт обороны немецких войск значительно укрепился за счет вновь подошедших частей из-под Сталинграда. Дальнейшие атаки теми же силами и в той же группировке будут бесцельны, и войска неизбежно понесут большие потери. Сталин выслушал и вызвал Жукова и Василевского в Москву.

Именно здесь, посидев вдвоем над картой, посоветовавшись с работниками Генштаба, Жуков и Василевский пришли к выводу, что нужно упорной обороной измотать противника и одновременно исподволь начать подготовку к большому контрнаступлению силами фронтов. Уже тогда оба военачальника решили, что основные удары должны быть нанесены по флангам немецкой группировки, которые прикрывали менее боеспособные румынские войска. Так родился замысел, с которым они пришли к Верховному вечером 13 сентября. Замысел, которому после материализации суждено стать классикой Второй мировой войны, одним из самых блестящих примеров в мировой истории военного искусства. Это было озарение. Но оно посетило не Сталина, а быстро растущих военачальников. Вначале Сталин не проявил особого интереса к этой идее, заметив, что сейчас главное – удержать Сталинград, не допустить немцев дальше, в сторону Камышина. Похоже, Сталин или не оценил дерзкого замысла, или счел его в сложившейся обстановке малореальным. Все внимание Верховного было приковано к оборонительным боям в Сталинграде. В мышлении Сталина, я уже не раз отмечал, прогностические способности явно отставали от способностей сиюминутного, текущего анализа. Озарение, как проявление оригинальной идеи, основанной на постижении скрытых от внешнего обозрения закономерностей и тенденций бытия, Сталину было незнакомо. Он чаще шел к какому-то решению путем постепенных шагов, где интуиция не имела особого значения. Однако Сталин, постепенно поняв идею, своей волей, приказами и директивами сделал ее собственной. И внутренне, и по форме – «сталинским мудрым решением».

В то время, когда Верховный впервые познакомился со смелым, дерзким замыслом своих военных помощников, без которых он был просто не в состоянии проявить волю, в Сталинграде завязались ожесточенные уличные бои. Немцы ворвались в город, и с этого дня более двух месяцев невиданные по накалу схватки велись днем и ночью. Этой героической эпопее советских воинов посвящена книга В. Некрасова «В окопах Сталинграда» – одна из лучших книг о минувшей войне. Если в начале наступления на юго-западе оккупанты измеряли темпы наступления десятками километров, затем – несколькими километрами, в сентябре – сотнями метров в сутки, то в октябре как большой успех расценивалось продвижение на 40–50 метров, а к середине октября и такое движение прекратилось. Вот когда приказ № 227 с его знаменитой фразой «Ни шагу назад!» был выполнен буквально. Хотя оккупанты в районе Сталинграда ввели в бои 22 дивизии и почти столько же соединений своих союзников, военная машина вермахта забуксовала.

У Сталина появилась возможность перевести дух. Но он этого не позволял ни себе, ни другим. Члены ГКО, Ставки, руководители наркоматов, НКВД буквально сутками занимались реализацией все новых и новых распоряжений Верховного. Сталин поверил в осуществимость смелой операции по окружению группировки противника. Впрочем, другого способа открыть путь на юг, который полуотрезали прорвавшиеся к Волге немецкие дивизии, не было. Как в конце 1941 года, когда немцы готовились маршировать по улицам Москвы, так и теперь им уже виделся обреченный Кавказ с его запасами нефти. И вновь наш народ, наша армия с невиданным, по существу нечеловеческим, напряжением сделали почти невозможное. С 1 июля по 1 ноября 1942 года по решению Ставки на Сталинградское направление было переброшено 72 стрелковые дивизии, 6 танковых и 2 механизированных корпуса, 20 стрелковых и 46 танковых бригад. Сталин торопил, торопил, торопил… Многие части направлялись к Сталинграду недоукомплектованными. Численность большинства соединений не превышала 65 %, а наличие артиллерии и танков – 50–60 %. Решениями Верховного заметно были усилены 8-я и 16-я воздушные армии, и уже в ноябре противник лишился господства в воздухе.

Занимаясь и другими военными делами, Сталин в ноябре почти ежедневно возвращался к предстоящей операции трех фронтов – Сталинградского, Юго-Западного и Донского. В Генштабе ей дали условное наименование «Уран». Верховный жестко потребовал, чтобы о замысле, времени, характере и последовательности операции знало предельно ограниченное число людей. Буквально считаное. Координация действий фронтов была возложена Сталиным на Василевского.

Когда 19 ноября началось контрнаступление, Сталин, пожалуй, впервые был достаточно уверен в успехе. Не потому, что удалось обеспечить в результате сосредоточения заметное превосходство в силах и средствах, но прежде всего потому, что пока ни одна операция не готовилась столь тщательно. Правда, еще за неделю до ее начала у Сталина были сомнения: в авиации, по сути, удалось добиться лишь равенства. А авиации, как я отмечал, Сталин всегда уделял особое внимание. Он, не скрывая, считал себя особо компетентным в авиационных вопросах. Эти сомнения были столь существенны, что Сталин был готов перенести сроки операции:

«Особо важно.

Тов. Константинову (Г.К. Жукову)

Если авиаподготовка операции неудовлетворительна у Иванова (А.И. Еременко) и Федорова (Н.Ф. Ватутина), то операция окончится провалом. Опыт войны с немцами показывает, что операцию против немцев можно выиграть лишь в том случае, если имеем превосходство в воздухе… Если Новиков думает, что наша авиация сейчас не в состоянии выполнить эти задачи, то лучше отложить операцию на некоторое время и накопить побольше авиации. Поговорите с Новиковым и Ворожейкиным, растолкуйте им это дело и сообщите мне Ваше общее мнение.

12.11.42. 4 часа.

Васильев (Сталин)

Передано по телефону товарищем Сталиным. Боков».

В проведении операции Сталин полностью полагался на Жукова, давая ему полномочия уточнять состав группировок, многие важные детали, сроки. Верховный в душе чувствовал, что Жуков значительно глубже понимает природу происходящего, скрытые, внутренние пружины войны. Он все больше рассчитывал на Жукова. За четыре дня до начала операции Сталин направил Жукову еще одну шифровку, в которой предоставил ему право окончательно уточнить сроки начала контрнаступления:

«Особо важно.

Только лично.

Товарищу Константинову (Г.К. Жукову)

День переселения Федорова (Н.Ф. Ватутина) и Иванова (А.И. Еременко) можете назначить по Вашему усмотрению, а потом доложите мне об этом по приезде в Москву. Если у Вас возникает мысль о том, чтобы кто-либо из них начал переселение раньше или позже на один или два дня, то уполномочиваю Вас решить и этот вопрос по Вашему усмотрению.

Васильев (Сталин)

15.11.42 г. 13 часов 10 мин.

Передано товарищем Сталиным по телефону. Боков».

Жуков воспользовался этим правом: войска Юго-Западного и Донского фронтов перешли в наступление (начали «переселение») 19 ноября, а Сталинградский фронт стал «переселяться» 20 ноября. 23 ноября было завершено окружение сталинградской группировки противника.

Обычно Сталин ложился отдохнуть в четыре-пять часов утра. В дни сталинградской эпопеи он нарушил этот порядок: ему докладывали чаще обычного, в том числе и в шесть утра. Верховный с красными от бессонницы глазами подходил к окну, вдыхал из форточки свежесть морозного утра, смотрел на темный двор Кремля. Он где-то читал, что звезда надежды видна только утром. Но рассмотреть ее в промозглом ноябрьском рассвете Сталин не мог, хотя чувствовал, верил, что она горит…

Сталин постепенно научился читать карту. Он и раньше любил географию и мог подолгу рассматривать политическую карту страны, Европы, Азии. Теперь Верховный имел дело со специальными военными картами, на которых генштабисты быстро наносили новую обстановку. Красные и синие стрелы, зубчатые ленты полос обороны, овалы районов сосредоточения резервов, пунктиры выдвижения танковых колонн, множество поясняющих надписей… Когда 23-го вечером Сталин увидел большое красное кольцо внутреннего обода окружения, которое составляли 62, 64 и 57-я армии Сталинградского фронта, 21-я армия Юго-Западного фронта и 65, 24 и 66-я армии Донского фронта, то испытал сложное чувство радости и тревоги. Радость: наконец свершилось! И где – под Сталинградом! Разве это не символично! Он еще не знал точно численности окруженных немецких войск (их окажется более 330 тыс. человек), но понимал, что если доведут дело до конца, то это будет началом великого перелома. И тревога: глядя на внешний фронт окружения, Сталин чувствовал, что немецкое командование сделает все, чтобы выручить 22 окруженные дивизии 6-й и 4-й танковой армий вермахта. Он не забыл, как, завершив окружение под Демянском, мы так и не смогли уничтожить гитлеровскую группировку в кольце.

Да и здесь, как выяснилось потом, уничтожить окруженную группировку оказалось сложнее, чем ожидалось. Создание прочного внешнего фронта было делом более простым. К концу декабря противник, начавший деблокировать окруженные немецкие войска в Сталинграде, был отброшен на 200–250 километров на запад. Стратегическая инициатива с конца 1942 года оказалась в руках Красной Армии. А с армией Паулюса пришлось серьезно повозиться. Среди документов, которые ежедневно докладывали Сталину, однажды оказался перевод приказа Паулюса, адресованный окруженным войскам:

«Приказ по армии

Довести до сведения вплоть до рот

За последнее время русские неоднократно пытались вступить в переговоры с армией или подчиненными ей частями. Их цель вполне ясна: путем обещаний в ходе переговоров о сдаче надломить нашу волю к сопротивлению. Мы все знаем, что нам грозит, если армия прекратит сопротивление: большинство из нас ждет верная смерть либо от вражеской пули, либо от голода и страданий в позорном сибирском плену. Одно точно: кто сдается в плен, тот никогда больше не увидит своих близких! У нас есть только один выход: бороться до последнего патрона, несмотря на усиливающиеся холод и голод. Поэтому всякие попытки вести переговоры следует отклонять, оставлять без ответа, а парламентеров прогонять огнем.

В остальном мы будем твердо надеяться на избавление, которое находится уже на пути к нам.

Паулюс,

генерал-полковник

24 декабря 1942 г.».

Сталин, отложив в сторону приказ Паулюса, возможно, подумал: вот на таких генералах, офицерах и солдатах основываются гитлеровские планы. В безнадежном положении, но сражаются. И как… Однажды Жуков, уже после победы под Москвой, рассказывал Верховному о нескольких допросах пленных, которые он сам лично провел осенью 1941-го. Тогда они поразили его своей самоуверенностью, убежденностью в правоте Гитлера. Особенно силен нацистский дух был у молодых солдат и офицеров, у летчиков и танкистов. Но при этом нужно отдать должное, говорил Жуков, выучке, организованности и дисциплинированности, упорству немецкого солдата. Огромное значение для них имело то обстоятельство, что у них за плечами были многочисленные победы почти над всей Европой, их слепая уверенность в своем расовом, национальном превосходстве, внушенная геббельсовской пропагандой. Романтизированная история предков, шовинистический дурман, целая система духовного оболванивания с иерархией фюреров, слепая вера в особое арийское предназначение делали человека в мышиной форме фанатичным исполнителем чужой воли. Гитлер любил повторять слова Ницше: пусть вашей доблестью будет послушание! Для хорошего воина «ты должен» звучит приятнее, чем «я хочу». И все, что вам дорого, должно быть сперва вам приказано! Сначала так говорил лишь один Гитлер и его бонзы; вскоре эти слова стала повторять почти вся нация, марширующая навстречу войне. Это было фанатичное опьянение ложной идеей. Миллионы листовок, которые советские органы спецпропаганды пытались распространять над оккупированной гитлеровцами территорией, обратили на себя внимание немецких солдат лишь после того, как они испили чашу поражения в Сталинграде. Прозрение на фронте приходит обычно не от побед, а от поражений.

Когда Верховный прочитал переведенный на русский приказ Паулюса, ни немецкий полководец, ни Сталин еще не знали, что менее чем через два года, в октябре 1944-го, Паулюс, ставший в дни катастрофы генерал-фельдмаршалом, подпишет совсем другой документ. Он сохранился в личном фонде Сталина. Приведу из него лишь небольшую часть:

«Немцы!

26 октября 1944 года. Генерал-фельдмаршал фон Паулюс.

Я чувствовал, что мой долг по отношению к родине и возложенная на меня, как на фельдмаршала, особая ответственность обязывают меня сказать своим товарищам и всему нашему народу, что теперь остался только один выход из нашего кажущегося безвыходным положения – разрыв с Гитлером и окончание войны.

Наглой ложью является утверждение г-на Гиммлера о том, что с немецкими солдатами в русском плену обращаются бесчеловечно, что с помощью кнута и под дулом револьвера их заставляют выступать с пропагандой против своего отечества. В Советском Союзе с военнопленными обращаются гуманно и корректно…» Паулюс еще не знал, что он проведет в Советском Союзе долгих десять лет. Но это будет потом. А пока армия Паулюса сражалась.

Только сейчас, когда завершалась сталинградская эпопея, когда остались считаные недели до пленения Паулюса, его генералов и остатков армии, Сталин впервые со всей глубиной осознал значимость свершенного. Он понимал, что дело не только в уничтожении и пленении сотен тысяч немецких солдат, освобождении огромных территорий, что так бесславно были отданы на поругание оккупантам летом и осенью 1942 года, не в огромном международном резонансе сталинградской победы. После Сталинграда к народу придет наконец та неодолимая уверенность, которая в значительной степени потрясет, поколеблет способность Германии бороться за победу. Для него, Сталина, это был переломный рубеж. После Сталинграда он внутренне изменится, поверит в себя как Верховного Главнокомандующего. Но он быстро забудет, что озарение блестящей идеей контрнаступления, родившейся в момент, когда казалось, что новое катастрофическое поражение неминуемо, пришло не к нему. Не он ее автор! И не только к Жукову и Василевскому. Скромные, незаметные операторы Генштаба своими прикидками, расчетами доведут идею до кристальной ясности: простую, пожалуй, даже элементарную идею окружения глубоко вклинившегося в нашу оборону противника превратят в изящный, до мелочей продуманный план. Правда, в стратегии едва ли есть элементарные вещи. Мне представляется, что замечательной идеей является не сам замысел окружения немецкой группировки силами трех фронтов, нет. Попыток окружения и реальных окружений в минувшей войне будет осуществлено немало. Интеллектуальной вершиной стратегической идеи Сталинградской наступательной операции, по моему мнению, предстает способность прийти к этому решению в кульминационный момент тяжелейшей обороны, чреватой новым поражением. Увидеть жар-птицу возможной победы, когда сплошные пожарища над Сталинградом свидетельствовали об отчаянном положении сражающихся частей и соединений. Не знаю, чувствовали ли авторы этой идеи и то, что задуманная операция с ее блестящим финалом поможет всему народу рассмотреть контуры грядущей желанной Победы, еще такой далекой. Это было коллективное озарениие.

Я уже отмечал, что Сталин вначале не оценил смелости идеи. Вдохновение пришло не к нему. Но Верховный смог по достоинству оценить план, который со всех точек зрения выглядел шедевром военного искусства. Когда после детальной проработки вопросов на оперативных картах, длинных колонок расчетов материально-технического снабжения, рекогносцировок в районе Серафимовича, Клетской, других мест Жуков и Василевский принесли карту-план контрнаступления, Сталин впервые не стал ее рассматривать. Он уже жил этой идеей и всячески старался верить в нее. В углу карты Верховный поставил размашисто: «Утверждаю. И. Сталин». Внизу, у обреза карты, стояли подписи Жукова и Василевского.

Когда после 1945 года появятся первые апологетические публикации по отдельным операциям Великой Отечественной войны, Сталина неприятно поразит тот факт, что кроме него, «творца гениального стратегического замысла Сталинградской наступательной операции», упомянут и его заместителя Г.К. Жукова, начальника Генерального штаба A.M. Василевского, командующих фронтами Н.Ф. Ватутина, К.К. Рокоссовского, А.И. Еременко, членов Военных советов А.С. Желтова, А.И. Кириченко, Н.С. Хрущева, начальников штабов Г.Д. Стельмаха, М.С. Малинина, И.С. Варенникова и других военачальников. Он уже свыкся с мыслью, что Сталинград, операция по снятию блокады Ленинграда, контрнаступление под Курском, освобождение Правобережной Украины, как и завершающие операции Великой Отечественной войны, – это прежде всего заслуга его как полководца. Он уже никогда не сможет делить лавры с кем-либо. Одна из причин опалы Жукова после войны, как и некоторых других полководцев, заключается в нежелании разделить с ними славу. Хотя, конечно, никто и не пытался ее делить. Просто в статьях, докладах, выступлениях, фильмах, где действовал лишь один «непогрешимый полководец», иногда в перечислении, списком назывались командующие фронтами, члены Военных советов, начальники штабов. О командармах же речь обычно не шла. Главный герой минувшей войны – народ – был лишь фоном блестящих деяний «непобедимого полководца». Хотя сегодня, ознакомившись с сотнями, тысячами оперативных, политических, партийных документов минувшей войны, можно с полной убежденностью сказать, что свою роль Верховного Главнокомандующего И.В. Сталин смог исполнять только благодаря наличию в Ставке, Генеральном штабе, на фронтах, флотах незаурядных полководцев и военачальников. Наша страна, и это свидетельствует о ее неиссякаемой жизненной силе, смогла возродить в муках, страданиях, крови свой, если так можно выразиться, полководческий потенциал. Так рождалось военное искусство Великой Отечественной войны. И Сталин научится его использовать.