Сталинский монстр

Апогей насилия приходится на начало 1938 года. Сталину все чаще стали докладывать о катастрофическом положении с кадрами на том или ином заводе, железной дороге, в наркомате. Инерция репрессий уже действовала по своим законам. Аресты порождали выявление новых «соучастников»; возможность выдвижения карьеристов порождала все новые и новые доносы, которые порой были местью за репрессии родственников, близких… Ситуация начинала все более выходить из-под контроля. Летом 1938 года Сталин решил, действуя по своему излюбленному сценарию, сменить исполнителей и возложить на них ответственность за «перегибы», «злоупотребления», «превышение власти» и т. д. Он решил поступить так, как уже делал в ходе коллективизации, обвинив исполнителей его воли во всех мыслимых и немыслимых грехах. Ежов, к которому он присмотрелся ближе после того, как тот стал кандидатом в члены Политбюро, оказался полным ничтожеством. Но к этому времени печать уже создала вокруг Ежова ореол «талантливого чекиста», «вернейшего ученика Сталина», «человека, который видит людей насквозь»… Даже Михаил Кольцов, находясь в плену общественной слепоты, характеризовал в «Правде» этого морального карлика как «чудесного несгибаемого большевика … который, дни и ночи не вставая из-за стола, стремительно распутывает и режет нити фашистского заговора». Увы! В истории бывает, что для того, чтобы по-настоящему разглядеть кого-то или что-то, требуются годы, иногда десятилетия. Тем более что тогда все (или почти все) пользовались очками со сталинской диоптрией.

Сталин весьма скоро выяснил, что Ежов элементарный пьяница, человек, полностью лишенный политической гибкости и проницательности. «Вождя» не отталкивал предельный цинизм Ежова, его злобность и жестокость (часто нарком вел допросы сам), но он не мог терпеть около себя человека безвольного. А по его глубокому убеждению, алкоголизм – это визитная карточка безволия. Люди, которые его окружали и которых он по-своему ценил – Молотов, Каганович, Жданов, Ворошилов, Андреев, Хрущев, Поскребышев, Мехлис, кроме абсолютной преданности ему, обладали и немалой волей, чтобы демонстрировать эту преданность. Например, почти у каждого из своего окружения он арестовал кого-то из близких родственников. Да, именно он, Сталин, ибо ни Ежов, ни Берия без его санкции на такой шаг не решились бы. Попытайся они – Калинин, Молотов, Каганович, Поскребышев, некоторые другие деятели, находившиеся в тени «вождя», – защитить своих близких, это означало бы, что у них нет политической воли. Они знали, что Сталин этого бы не стерпел. В его понятии политическая воля – это готовность пожертвовать всем во имя преданности ему. Человек и волевой, и жестокий, Сталин не мог допустить, чтобы около него подвизались какие-то «рохли».

Но вернемся к плети «господствующей личности». Здесь дело заключалось в другом. Нужен был очередной «козел отпущения». Эту роль Сталин уготовил Ежову.

Назначив Берию заместителем Ежова, Сталин, как всегда, преследовал далеко идущие цели. Уже с сентября-октября 1938 года, хотя формально Ежов был еще на своем посту, Берия фактически управлял аппаратом НКВД. Передо мной лежат несколько донесений-отчетов Ульриха, рассмотренных военной коллегией Верховного суда СССР и адресованных (еще без указания должности) «комиссару государственной безопасности I ранга Берия». Рапорты датированы различными числами октября 1938 года. Правда, Ежов, освобожденный от обязанностей наркома внутренних дел 7 декабря 1938 года, мелькнул на политической сцене еще один раз, уже в качестве наркома водного транспорта. 21 января 1939 года он сидел рядом со Сталиным на траурном собрании, посвященном 15-летию со дня смерти В. И. Ленина. После этого Ежов буквально растворился.

Будучи отстраненным от ведомства Инквизиции, Ежов со дня на день ожидал ареста. Его взяли, когда он проводил совещание в Наркомате водного транспорта. Быстро вошли двое и остановились у двери. Он сразу понял: это конец. Сталину нужна его жизнь! Человек, сам отправивший в небытие несчетное число невинных людей, в эти минуты проявил себя как абсолютное ничтожество: упал на колени, стал молить о пощаде. «Сталинскому наркому» осталось жить считаные недели. Известно, что он расстрелян, но когда, где, на основании какого обвинения, мне выяснить не удалось. Впрочем, «когда» и «где» относятся и ко многим тысячам невинно пострадавших.

В конце 1938 года Берия, получив благословение Сталина, полностью включился в «работу». Первым делом Берия предпринял чистку ежовских кадров. Такие зловещие фигуры, как Фриновский, Заковский, Берман, творившие свои темные дела еще при Ягоде, были осуждены и расстреляны. На смену им пришли люди Берии типа Меркулова и Кобулова, Гоглидзе и Цанавы, Рухадзе и Круглова, отличавшиеся особой преданностью новому патрону.

Почему Сталин остановил свой выбор на Лаврентии Павловиче Берии? Знал ли он его близко раньше? Почему этот человек так быстро вошел в особое доверие к «вождю»? Как могло случиться, что этот авантюрист за короткий срок достиг самых высоких ступеней власти: стал членом Политбюро, первым заместителем Председателя Совета Министров, Маршалом Советского Союза, был удостоен даже звания Героя Социалистического Труда?

Сталин впервые встретился с Берией примерно в 1929–1930 годах во время своего лечения в Цхалтубо. Берия, бывший тогда начальником ГПУ Закавказья, обеспечивал охрану «вождя» на курорте. Сталин несколько раз побеседовал с этим человеком, весьма неприятным даже внешне, но способным мгновенно улавливать его желания. В начале карьеры Берия использовал знакомство своей жены Нины Гегечкори (как и ее брата-революционера) с С. Орджоникидзе. Возможно, на первых порах это ему помогло. Но очень скоро Орджоникидзе «раскусил» авантюриста и крайне неприязненно и настороженно относился к выдвижению Берии. Серьезную оппозицию Берия встретил и в лице многих других честных большевиков, хорошо знавших этого карьериста. Так, например, кадровый сотрудник ВЧК – ОГПУ – НКВД Тите Илларионович Лордкипанидзе пытался раскрыть глаза в Москве на этого вурдалака. Дело, однако, кончилось тем, что Лордкипанидзе был освобожден по предложению Сталина с поста наркомвнудел Закавказья, а Берия смог в 1937 году устранить этого человека, слишком много знавшего о нем. Без преувеличения можно сказать, что весь путь Берии наверх устлан многочисленными жертвами.

На Сталина произвели впечатление хватка Берии, его властность, решительность и отличное знание положения дел в закавказских республиках. Да, Сталину говорили (он уже не помнил кто, кажется, секретарь Закавказского крайкома партии Л. Картвелишвили) о темном прошлом Берии: связь с мусаватистами, дашнаками в годы гражданской воины. Ему говорили об исключительно карьеристских наклонностях начальника ГПУ Закавказья. В определенных случаях Сталин считал это положительным моментом; такие люди всегда были на «крючке». Вон, Вышинский, бывший меньшевик, подписывал ордер на арест самого Ленина, а как сейчас старается! Или Мехлис, тоже бывший меньшевик, а сейчас нет более преданного ему, Сталину, человека.

На Сталина произвел впечатление опубликованный в печати и изданный отдельной книжкой доклад Берии «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье», сделанный им в июле 1935 года. В докладе Берия «разоблачил» А. Енукидзе как фальсификатора истории, а главное, доказывал особую, исключительную роль Сталина в революционном движении Закавказья. Конечно, «вождь» видел в докладе многочисленные натяжки, фактические неточности, отсебятину, но все это делалось, по его мнению, в благих целях: рельефнее оттенить его место в истории большевизации края. Усердие, решительность и бескомпромиссность Берии ему положительно импонировали.

Сталин не забыл, что именно он в октябре 1931 года добился перевода Берии на партийную работу (вторым секретарем Заккрайкома). По его же предложению через два-три месяца Берия стал первым секретарем. Правда, для этого пришлось переместить из Закавказья Картвелишвили, Орахелашвили, Яковлева, Давдариани, которые возражали против кандидатуры Берии. За несколько лет, считал Сталин, Берия навел в Закавказье «порядок». «Вождю» нравилось, что на всех пленумах 1937–1938 годов Берия подавал удачные реплики в русле его собственных размышлений и выступлений. Сталин, в частности, помнил (на память он никогда не жаловался) ремарки Берии на февральско-мартовском Пленуме 1937 года:

– Как Вы могли взять Варданяна, когда мы его из Закавказья вышибли?! – бросил он выступавшему Евдокимову, секретарю Азово-Черноморской парторганизации.

– Почему, – продолжал он, – Вы выдвинули Асилова, ведь мы его исключили из партии?

– Выполняя указания тов. Сталина о работе с кадрами, мы разоблачили 7 членов ЦК КП Грузии, 2 членов Тбилисского горкома. Уже в 1936 году мы арестовали 1050 троцкистов-зиновьевцев…

Волна репрессий еще только поднималась, а Берия уже предвосхитил события. Сталин слушал и, возможно, думал: хотя Берия несколько лет на партийной работе, но так и остался чекистом. (Как будет отмечено на июльском Пленуме ЦК 1953 г., в конце своей карьеры этот выродок всячески заискивал перед Сталиным, потому что боялся его, заслуживая доверие «вождя» все новыми и новыми доносами.) Правда, справедливости ради стоит сказать, что в 30-е годы еще немногие знали о подлинных «возможностях» Берии. Его назначение прямо увязывалось с постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 года «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». Ведь спустя три недели Берия стал наркомом внутренних дел.

После XVIII съезда партии были реабилитированы некоторые невинно осужденные люди. Но по сравнению с общим количеством брошенных в тюрьмы и расстрелянных это была просто косметическая операция. Как бы ни перекладывали ответственность на Ежова, признание массовых актов беззакония могло бы, несомненно, бросить тень и на самого Сталина. А этого секретарь ЦК допустить не мог. Справедливость была восстановлена прежде всего в отношении лиц, связанных с обороной. Сталин не мог не понимать, что на пороге войны армия была сильно ослаблена. По его указаниям из тюрем и ссылок вернули часть командиров, которых так и не удалось сломить следственным органам. Выпустили также ряд ученых и конструкторов. Среди них следует назвать К.К. Рокоссовского, К.А. Мерецкова, А.В. Горбатова, И.В. Тюленева, С.И. Богданова, Г.Н. Холостякова, А.И. Берга, А.Н. Туполева, Л.Д. Ландау, В.М. Мясищева и других. Многим, как знаменитому С.П. Королеву, дня освобождения пришлось ждать неизмеримо дольше (он вышел на свободу лишь в 1944 г.), а тем, кто вынес все физические и нравственные муки многолетней несправедливости, – до далекого еще тогда XX съезда партии.

Хотя такого безумия, как в 1937–1938 годах, в стране больше не было, карательные органы не сидели без работы. Поставленные вне контроля государства и партии и замыкавшиеся фактически лично на Сталине, они были достойным придатком тирании личности. Все честные и достойные люди, мешавшие тоталитарной системе, из НКВД были удалены или уничтожены. По имеющимся данным, в конце 30-х годов погибли более 23 тысяч чекистов, пытавшихся затормозить раскручивание маховика насилия.

Иногда, когда говорят о злоупотреблениях и преступлениях тех лет, акцентируют внимание на личностях Ягоды, Ежова, Берии или Вышинского и Ульриха. Слов нет, эти выродки и отпетые преступники являли собой пример духовного и нравственного распада, по сути дела антилюдей. Здесь все ясно. Более существен иной вопрос: как такие люди могли занимать столь высокие посты в социалистическом государстве? И здесь нужно сказать, что сталинская карательная система, какой она стала в конце 30-х годов, не могла не найти «достойных» ее исполнителей. Поясню свою мысль. Отделение органов внутренних дел от закона и народа, отсутствие элементарного контроля снизу и даже сверху рано или поздно должны были превратить их в механизм тирании одного лица. Такое вырождение явилось закономерным следствием все большего отмирания элементарных демократических начал в партии и обществе в целом, тоталитарные методы руководства всегда чреваты забвением закона и способностью использовать насилие в неправых целях.

Пытались ли хотя бы отдельные коммунисты, проявляя мужество и гражданственность, ставить эти вопросы перед Сталиным? Все ли он знал о таком авантюристе, каковым являлся Берия? Мне известны попытки обратить внимание Сталина на пагубность бериевщины как глубоко антисоциалистического явления. Но Сталину не нужно было «открывать» глаза на преступления Ежова и Берии. Он знал о них. «Вождь» сам санкционировал наиболее зловещие деяния. Имеются данные, что он вместе с Молотовым одобрил около четырехсот (!) списков лиц, «дела» которых должны были рассматриваться только военными судами. На них стоят лаконичное «за» и подписи Сталина и Молотова. Списки, в которых порой было до нескольких сотен фамилий, одним росчерком сталинской руки превращались в некрологи. Так работала система.

Присвоив себе право распоряжаться судьбами и жизнями тысяч людей, Сталин и исполнители его воли типа Берии разрушили гуманистические основы социализма, хотя на словах свои злодеяния осуществляли именно во имя этих ценностей. Думаю, уместно вспомнить Ф.М. Достоевского, сказавшего однажды, что не для того же он страдал, чтобы собой, злодействами и страданиями унавозить кому-то будущую гармонию. Самые великие цели никогда не могут оправдать применение неправедных средств. Но Сталину была всегда непонятна логика нравственной философии.

Сформировавшись в мире борьбы, классовых страстей, бескомпромиссного мироощущения, Сталин на каком-то этапе своего становления как личности полностью утратил самые элементарные гуманистические качества, которые и раньше были у него крайне дефицитными. Ему были чужды сострадание, милосердие, понимание добра. Слова Л.Н. Толстого о том, что надо учиться «уважению к жизни», конечно, показались бы ему либерально-буржуазными. Лексикон Сталина, его политический словарь переполнен словами типа: «бить», «разгром», «уничтожение», «искоренение», «пресечение» и другими. Они очень точно отражают глубокую ущербность его натуры. В силу этого люди, подобные Берии, для которых жизнь человека не представляла никакой ценности, не вызывали у него неприятия или протеста.

Как рассказывал мне покойный маршал К.С. Москаленко, принимавший участие в аресте и суде над Берией, этот выродок, когда 23 декабря 1953 года ему был объявлен приговор, стал на коленях извиваться в ногах членов Специального Присутствия Верховного суда СССР, заседавшего в здании штаба Московского военного округа. Его униженные мольбы и слезы о помиловании лишь подчеркнули степень ничтожности этого человека, которому Сталин преступно позволил распоряжаться жизнями тысяч людей. Но, как проницательно заметил в свое время Ф. Энгельс: «Нельзя уйти от своей судьбы… от неизбежных последствий своих собственных действий».

Есть свидетельства, которые, правда, трудно документально проверить, что по мере старения Сталина у Берии появилось намерение узурпировать власть. Возможно, Сталин это чувствовал, и последние год-полтора в отношениях между ними наступило заметное похолодание. Об этом мне рассказывали многие. Особенно много интересного сообщила М.С. Власик, жена генерал-лейтенанта Н.С. Власика, бывшего начальника Главного управления Министерства государственной безопасности. Власик более четверти века был главным охранником Сталина, многое знал, пользовался большим доверием «вождя». Берия его ненавидел, однако Сталин не давал тронуть. За несколько месяцев до смерти Сталина Берии все же удалось скомпрометировать Власика, как и Поскребышева, и устранить их из сталинского окружения. При этом Власик был арестован и приговорен к 10 годам тюрьмы и ссылки. Вернувшись после заключения уже после смерти Сталина, Власик, по словам жены, с полной убежденностью говорил, что умереть Сталину «помог» Берия. Эту же уверенность он выразил в своих воспоминаниях, которые надиктовал супруге незадолго до смерти.

Именно Берия в последний год жизни «вождя» убрал врачей, наблюдавших за Сталиным, затем Власика и Поскребышева, еще нескольких лиц из обслуживающего персонала. Как бы то ни было – умер диктатор своей смертью или с «помощью» Берии, становится страшно, что стало бы с нашим Отечеством, если бы планы Монстра были реализованы?! Ведь тогда система власти была такой, что смена одного диктатора другим могла стать реальностью. То, что невозможно в условиях демократии, которая существовала лишь на бумаге, становится вполне возможным в обстановке тоталитарности.

У руководства партии и государства наконец достало мужества и проницательности, чтобы обезвредить чудовище. Думаю, немаловажным фактором было понимание того, что Берия не преминет расправиться с большинством из них. (Монстр поддерживал близкие отношения лишь с Маленковым.) Все боялись карателя. Как рассказывал маршал Москаленко, процесс над Берией, проходивший в кабинете члена Военного совета Московского военного округа, слушало высшее партийное руководство в Кремле, куда была проложена специальная связь. Г.М. Маленкову, Н.С. Хрущеву, В.М. Молотову, К.Е. Ворошилову, Н.А. Булганину, Л.М. Кагановичу, А.И. Микояну, Н.М. Швернику и другим представилась возможность заглянуть на самое дно злодеяний, которые творил с помощью этого выродка и их самих Сталин. Многое им было, однако, известно. Ведь их ответственность за свершенные в годы беззаконий преступления, повторю еще раз, вполне очевидна.

Сохранились документальные свидетельства, что те, кто пытался воззвать к совести Сталина и пресечь злодеяния Берии, быстро исчезали. Сталин оставался глухим к этим призывам: этот палач его устраивал. Более того, Берия стал неотъемлемой «чертой» сталинского портрета.

На одном из пленумов ЦК в 1937 году нарком здравоохранения Каминский попытался показать подлинное лицо Берии. Однако едва пленум закончился, Каминский был арестован и вскоре погиб. О преступной деятельности Берии хотел сообщить Сталину и старый коммунист Кедров. Но результатом этой попытки явился арест и расстрел Кедрова. Приговор старому большевику был сфабрикован уже после расстрела. Берия спешил убрать любого, кто знал его истинное лицо.

Человек, который по своей должности должен быть предан закону, и только закону, являлся олицетворением абсолютного беззакония и произвола. Для Берии не было ничего святого. Он боготворил только насилие. Будучи человеком садистских наклонностей, Берия часто сам вел допросы, которые порой заканчивались трагически. Этот Монстр, а Сталин знал, что таковым был его нарком внутренних дел, совмещал свои преступные наклонности с меломанством. Рассказывали, что у него была уникальная коллекция пластинок классической музыки; когда Берия слушал, например, прелюдию Рахманинова, он плакал. Истории известны такие парадоксы, которые лишь полнее высвечивают абсолютную нравственную пустоту души.

Сталин, ценивший на словах аскетизм и пуританство, не мог не знать, что Берия к тому же самый гнусный развратник. Человек, носивший крошечное пенсне, с опущенными уголками рта, что придавало лицу капризное выражение, был леденяще холоден. Его глаза, как у ящера, почти никогда не мигали. Для Берии были неведомы даже отдельные буквы азбуки нравственности. Начальник его личной охраны полковник Надорая и адъютант полковник Саркисов поставляли преступнику понравившихся тому молоденьких женщин. Малейшее сопротивление влекло самые трагические последствия и для женщины, и для ее близких. Эта страшная деталь облика Монстра еще раз подчеркивает диалектику взаимосвязи политического и морального. Политический авантюрист и нравственный подонок в одном лице навсегда останется обвинением лично Сталину, допустившему возвышение антилюдей типа Берии.

Е.П. Питовранов, работавший в НКВД с предвоенных лет и ставший после войны начальником управления и заместителем наркома, поведал мне о Берии немало интересного. Кстати, Питовранов остался жив лишь потому, что оказался в тюрьме за «мягкость» по отношению к «врагам народа». По его словам, Берия был не только абсолютно безнравственной личностью, но и личностью глубоко аполитичной. Думаю, говорил Питовранов, Берия ничего не понимал в марксизме, совсем не знал ленинских работ. Политика для него имела смысл лишь в связи с собственными, личными целями. Для Берии важна была только власть над людьми. Трудно понять, почему он, о котором Сталин очень многое знал, долго держался на поверхности. Обычно «вождь», размышлял Питовранов, взваливал на таких людей ответственность за какие-либо неудачи, прегрешения, провалы и беспощадно их убирал. А Берия держался. И не просто держался, а продолжал дискредитировать социализм, закон, общество. Видимо, дело все же в том, что люди типа Берии были близки Сталину своей готовностью выполнить любое его указание. Берия был копией «вождя» в главном: в методах использования власти.

Надо сказать, Сталин давал Берии самые щекотливые задания. Троцкий, самый непримиримый личный враг вождя, в конце концов был устранен физически не без участия Берии. Отсутствие каких-либо принципов у этого Монстра вскоре стало известно всему окружению Сталина, которое откровенно побаивалось наркома. Берия порой демонстрировал в присутствии других членов Политбюро свои особые отношения со Сталиным, перебрасываясь с ним несколькими фразами на грузинском языке. В эту минуту все подавленно замолкали; можно было думать что угодно: возможно, речь шла о ком-то из присутствующих.

Во время войны Сталин поручал ведомству Берии восстановление мостов, прокладывание железнодорожных веток, создание новых рудников и т. д. Все это делалось, естественно, силами заключенных и в предельно короткие сроки. «Боевые действия» Берии в годы Великой Отечественной войны фактически ограничиваются двумя выездами в качестве члена ГКО на Кавказ. Первый раз в августе 1942 года, второй – в марте 1943 года. Архивы свидетельствуют: и здесь Берия от имени Сталина снимал неугодных ему людей, расстреливал, нагонял страх на военных. Его сопровождали Кобулов, Мамулов, Мильштейн, Пияшев, Цанава, Рухадзе, Влодзимирский, Каранадзе. Доставалось Тюленеву, Сергацкову, Петрову, другим военачальникам. Каждый из них имел не только противника перед собой, на фронте, но и коварного заплечных дел мастера в тылу. Его телеграммы Сталину, как правило, играли решающую роль при назначениях. Например, 1 сентября 1942 года Берия докладывал Сталину:

«Командующим Закавказским фронтом считаю целесообразным назначить Тюленева, который, при всех недостатках, более отвечает этому назначению, чем Буденный. Надо отметить, что в связи с его отступлениями авторитет Буденного на Кавказе значительно пал, не говоря уже о том, что вследствие своей малограмотности безусловно провалит дело…

Берия».

В трудную минуту, как докладывал Тюленев в Москву, он обратился к Берии за разрешением использовать большой контингент внутренних войск, дислоцированных на Кавказе. «Берия согласился выделить лишь малую часть, – писал Тюленев, – и то по указанию Сталина». Своей деятельностью нарком внутренних дел создавал в штабах обстановку напряженности, нервозности, подозрительности и взаимных доносов. Генерал Козлов был вынужден обратиться к Сталину с жалобой на начальника особого отдела Рухадзе, который с ведома Берии пытался оказывать давление на руководство фронта при принятии оперативных решений… Но все эти слабые протесты игнорировались в Москве. Само присутствие Монстра парализовало творческую мысль военачальников: никто не хотел оказаться его очередной жертвой. Когда Берия со своей длинной свитой уезжал, все вздыхали с облегчением.

«Ленинградское дело», «мингрельское», «дело врачей», другие подобные акции – прямое проявление преступного творчества Берии. Он был могущественным человеком не только потому, что стоял у пульта карательной машины, но и потому, что в его распоряжении была вся система ГУЛАГа. Когда американцы взорвали атомные бомбы над Хиросимой и Нагасаки, Сталин приказал форсировать работы в этой области. Общее руководство ими было возложено на Берию. Его подручные Меркулов, Деканозов, Кобулов, Гоглидзе, Мешик, Влодзимирский были послушными исполнителями воли Берии. Это их усилиями, полностью одобренными Сталиным, получили «права гражданства» научные, инженерно-технические лаборатории в лагерях для заключенных. Мощь интеллекта многих выдающихся ученых, закованных в прямоугольники зон, напряженно искала жизненно важные решения, необходимые для того, чтобы в максимально сжатые сроки ответить на грозный вызов современности. То, что советская атомная бомба была создана в кратчайшие сроки, конечно, не заслуга Берии. Раскованный разум в условиях нормального научного созидания справился бы с проблемой наверняка быстрее. Но Берия верил только во всемогущество насилия. А старик Кедров верил в справедливость.

Тогда казалось, что победил Берия. Но это только казалось. Вера в справедливость и гуманизм неистребима. Надежда на торжество этих ценностей не умирает вместе с человеком. Если бы она умирала, то не стоило бы жить. Приведу выдержки из письма Кедрова в Центральный Комитет партии, этого крика неистребимой веры:

«Я обращаюсь к вам за помощью из мрачной камеры лефортовской тюрьмы. Пусть этот крик отчаяния достигнет вашего слуха; не оставайтесь глухи к этому зову; возьмите меня под свою защиту; прошу вас, помогите прекратить кошмар этих допросов и покажите, что все это было ошибкой.

Я страдаю безо всякой вины. Пожалуйста, поверьте мне. Время докажет истину. Я – не агент-провокатор царской охранки: я – не шпион; я – не член антисоветской организации, как меня обвиняют на основании доносов. Я не виновен и в других преступлениях перед партией и правительством. Я – старый, не запятнанный ничем большевик. Почти сорок лет я честно боролся в рядах партии за благо и процветание страны…

Мои мучения дошли до предела. Мое здоровье сломлено, мои силы и энергия тают, конец приближается. Умереть в советской тюрьме, заклейменным как низкий изменник Родины – что может быть более чудовищным для честного человека. Как страшно все это! Беспредельная боль и горечь переполняет мое сердце! Нет! Нет! Этого не будет! Этого не может быть! – восклицаю я. Ни партия, ни советское правительство, ни народный комиссар Л.П. Берия не допустят этой жестокой и непоправимой несправедливости. Я твердо убежден, что при наличии спокойного объективного разбирательства моего дела, без грубой брани, без гневных окриков и без страшных пыток было бы легко доказать необоснованность всех этих обвинений. Я глубоко верю, что истина и правосудие восторжествуют. Я верю. Я верю».

Беспощадность Берии не имела предела. Сотни, тысячи прошений оставались без ответа. Приведу одно письмо, адресованное в конце войны наркому внутренних дел:

«Л.П. Берия.

От з/к Герасимовой

Александры Ивановны;

Темниковский ИТЛ

Февраль, 1944 год.

Я осуждена в 1937 году сроком на 8 лет. Отвечаю я за своего мужа В.И. Герасимова (бывший замнаркома внутренних дел Азербайджана, расстрелян. – Прим. Д.В.) Вины мужа не знаю до сих пор. Прожила с ним 12 лет и знала его как исключительно честного, трудолюбивого человека, преданного партии и стране. Сама я себя чувствую абсолютно невиновной. Ни одной мыслью я не совершила преступления. Работала с 16 лет до своего ареста.

В день ареста оставила 2-х малюток на свою мать без всяких средств к существованию. Мальчики растут. Им нужна мать и моя помощь.

Умоляю, разберите мое дело, дайте мне право жить с детьми, работать и воспитывать их. Жила я все эти годы в лагерях и была уверена, что правда и справедливость в нашей стране победят ложь и несправедливость. Эта уверенность давала мне силы пережить разлуку с детьми.

Герасимова».

К письму приложена справка следователя Любимова из Азербайджанского НКВД, который вел «дело». «Ничего не признала. Особое совещание в 1939 году оставило приговор в силе».

Берия просто расписался, не разбираясь, соглашаясь с выводами следователя.

Как высока стойкость, мученичество, мужество этой женщины! «Все эти годы в лагерях была уверена, что правда и справедливость в нашей стране победят ложь и несправедливость…» Вот эта святая народная вера и помогла советским людям выстоять. Пока есть и будут в Отечестве такие женщины, как Александра Ивановна Герасимова, живет и вечная надежда…

Старый большевик Кедров был прав: истина должна торжествовать. Поэтому в конечном счете поражение выродка, одного из самых страшных монстров в нашей истории, было предопределено.