ЭПИЛОГ
ЭПИЛОГ
Бесценным наследием, оставшимся нам от отца Александра (в дополнение к научным трудам, проповедям, статьям, письмам), являются его многочисленные фотографии, частично опубликованные в книгах воспоминаний. На одних он — радующийся вместе со своими духовными детьми, на других — сосредоточенный в молитве, на третьих — серьёзный, даже суровый. Отец Александр почти никогда не отказывался фотографироваться, и сейчас его снимки — ещё один способ почувствовать его присутствие, вспомнить, что он нам говорил при жизни. Но очень трудно, практически невозможно смотреть на фотографии убитого, окровавленного батюшки. Наверное, так же невыносимо было Пресвятой Богородице видеть Своего Божественного Сына, умирающего на Кресте. Ведь отец Александр запомнился нам всем наполненным светом и жизнью.
Ужас от его гибели был ни с чем не сравнимый, мистический, связанный не просто с его кончиной, но с непереносимым сознанием, что жизнь, которая была явлена в отце Александре, могла быть убита… Смерть батюшки вызывала яростный протест против этой гибели любви, добра, света.
И все десять лет, прошедшие с того страшного дня, я пытался понять, почему это произошло. Ведь у нас была такая незыблемая вера, что с ним ничего не может случиться, что он — лучший из всех известных нам людей — находится под особой зашитой Всевышнего.
И только перечитывая книги, беседы, проповеди отца Александра, вновь и вновь возвращаясь к Евангелию, я смог, наконец, понять смысл этого чудовищного события.
Разве нам было обещано что?то другое? Вот отец Александр пишет в книге «На пороге Нового Завета»: «Не случайно Христос начинает мартиролог человечества с имени Авеля. Первый же праведник, угодный Небу, гибнет от руки убийцы. Это как бы пролог ко всей истории сынов Адама. Состояние нашего мира таково, что именно люди добродетельные чаще всего становятся в нём жертвами».
Или в другом месте отец Александр говорит: «Кто хочет быть рядом с Христом, должен быть готов пить чашу — чашу скорби, чашу страданий, чашу служения. А в совокупности это значит, что мы принимаем Крест».
Как?то забылось к 1990 году, что батюшка всю жизнь провёл в умалении, уничижении и преследованиях. Как внезапное озарение были эти сопоставления: три года проповеди Христа — три года свободного миссионерского служения отца Александра… Гибель от удара топором по голове — похороны в день усекновения главы Иоанна Крестителя… А до этого бесконечные притеснения от фарисеев и КГБ.
Почему ему выпал такой тяжёлый крест? Почему ему не дано было увидеть радость в своих учениках при жизни? Это можно понять из любимого батюшкой романа А. Кронина «Ключи Царства», где герой не видит в жизни никаких плодов своего труда… И самые большие разочарования испытывает именно от церковных «друзей».
Если мы сравним жизнь отца Александра с жизнью святителя Тихона Задонского или преп. Серафима Саровского, то увидим всё то же самое — злобную травлю, бесконечные наветы. Для святых Православной Церкви всегда было характерно терпеть поношения и унижения Христа ради. Так же и батюшка никогда не отвечал на клевету и злопыхательство. Его не затрагивала постоянная враждебность. Это была часть его креста и Креста Господня, который он помогал Ему нести за нас…
Проповедуя во время гонений на Церковь, отец Александр подвигом своей действенной веры привлекал к себе великую благодать Божию. Получая же благодать, он притягивал к себе и все возможные силы зла.
Не зря Климент Римский говорил, что причиной мученичества и смерти христиан всегда была зависть. Ибо праведник — живой укор миру. В книге «Сын Человеческий» мы читаем: «Все пророки встречали противодействие и ненависть лжепастырей. Гордость и властолюбие ополчались на избранников Духа».
Как?то батюшка рассказал, что у него с детства сохранилось особое мистическое отношение к парящим птицам, высматривающим себе жертву. Он вспоминал часто повторяющийся сон, в котором видел дом, колодец во дворе, и вот он смотрит в него, как в бездну. А из колодца поднимаются гигантские чёрные птицы… Он переводит вслед за птицами взгляд на небо и видит там дирижабли с изображениями Сталина. Такая вот фантастическая картина. Это зрелище, по словам отца Александра, волновало не потому, что несло непосредственную угрозу, оно потрясало само по себе. Это врезалось в память навсегда. Этот пророческий сон на годы вперёд предсказал, что враг будет неотступно следовать за ним по пятам, что будут кружить над ним все эти стервятники — стукачи, предатели, слуги зла.
Его евангельская проповедь, книги, лекции, создаваемые им общины были неприемлемы для богоборческой власти и, действительно, наносили вред советской идеологии, в то время, как прижившийся в храмах ритуализм служил её интересам, компрометируя Церковь. У аналитиков КГБ не хватило ума доказать антисоветский характер деятельности отца Александра и найти обвинения, достаточные, чтобы его посадить; но по сути, тираны были правы: все его труды имели глубинный смысл, подрывающий основы коммунистической тоталитарной системы. Возможно, за это его и убили. Но только возможно. Ведь настоящей политической деятельностью отец Александр никогда не занимался.
Как верно заметил в своей статье Александр Тарасов («Русская мысль» № 3864), «Александр Мень с редким упорством отказывался поддержать попытки «радикалов» подтолкнуть политические процессы в стране, отстаивая идею медленного мирного эволюционного пути и — в первую очередь — сознания». Тот же автор первым высказал очень точную, на мой взгляд, мысль, что благодаря «реноме последовательного врага тоталитаризма, подвергшегося гонениям, и сознательному неприятию драк и распрей в стане нарождающейся оппозиции, этот человек имел все шансы занять освободившееся после смерти А. Д. Сахарова место морального лидера нашего освободительного движения и его третейского судьи». «А. Мень был единственным человеком, способным заменить Сахарова». Для меня очевидно, что отец Александр понимал такую свою роль и, видимо, внутренне к этому служению готовился.
Я спросил его в декабре 89–го года, вскоре после смерти
А. Д. Сахарова, считает ли он возможным для себя этот путь. Мне казалось тогда, что батюшка сможет консолидировать демократическое движение в России. Но, зная его негативное отношение к политике, я был почти уверен, что он ответит отрицательно. И был поражён, когда услышал от него задумчивое: «Да, может быть, мне придётся это сделать».
Если власть это понимала (а популярность отца Александра в стране в то время стремительно росла), его убийство можно считать превентивной мерой тогда ещё тоталитарного режима против нарождающегося демократического движения.
Но правда и то, что отец Александр видел всю беспомощность происходящих в стране политических перемен, поскольку они не сопровождались духовными изменениями в обществе. Он мне как?то прямо высказал свои сомнения в дееспособности нового российского руководства, пришедшего на смену коммунистическим правителям.
Поэтому он вполне мог избрать и другой путь — путь невидимого лидерства и молитвенного предстояния за Россию и Православную Церковь. Этот путь открывается тем, кто сознательно отдаёт себя в жертву за то, что он любит и чему посвятил свою жизнь. Ибо, согласно Слову Божию, зерно приносит плод, когда оно падает в землю и умирает. Важно только, чтобы зерно было созревшим, потому что несозревшее зерно не имеет в себе достаточной силы, чтобы принести плод после смерти.
Путь этот, очевидно, был отцу Александру духовно более близок. Это путь пророков, которые ещё до Христа несли на себе бремя грехов своих братьев. О том, что это возможно, мы с ним однажды говорили по случаю болезни одного прихожанина. Бывало, батюшка вдруг заболевал мгновенно и тяжело; и это всегда совпадало с болезнями его духовных детей. Он как бы брал на себя чью?то беду или чьи?то грехи.
Он говорил в беседе с одним человеком, что готов молиться за любого негодяя. Так мог сказать лишь тот, кто готов понести чужую вину, кто понимает, что такое настоящая христианская молитва за мир. Это опыт великих молитвенников и мучеников.
Известно, что святая Тереза Младенца Иисуса, вымаливая успехи миссионеров–священников, страдала все сильнее и сильнее, приближаясь к своей смерти. Подобное же было и с некоторыми оптинскими старцами. Такие молитвенники, как они, сочетовались Христу, проходя Его путём до конца, и поэтому имели силу и право на дерзновенную заступническую молитву.
Отец Александр был морально готов к этому подвигу. Он несомненно был «созревшим зерном» в Церкви XX века. Ведь созревшее зерно в христианском понимании — это человек, полностью уподобившийся Христу, соединившийся с Ним всецело, это Богоносец и Христоносец, это тот, кто понимает, что Христос в нём живёт реально.
Именно такой человек, желая уподобиться Своему Возлюбленному Господу, может захотеть пройти Его путь и умереть за Церковь, чтобы исполнились самые несбыточные молитвы о её возрождении. Но святость приносит свой плод через кеносис — умаление во всём. Я думаю, отец Александр в своём смирении вовсе не стремился к славе мученика, напротив, он сделал некоторые знаки для Господа, свидетельствующие о готовности продолжать жить и работать.
Так, в начале сентября батюшка высказал мне опасения, никогда прежде ему не свойственные. В воскресение, за неделю до гибели, он попросил меня позвонить его другу, писателю Владимиру Файнбергу (живущему в Москве) и спросить, нельзя ли иногда после лекций оставаться у него ночевать. Я в тот же день позвонил и никого не застал, потом звонил ещё и ещё, а в среду, приехав в Новую Деревню, сказал отцу Александру, что не смог дозвониться. (Позже я узнал, что В. Файнберг был на отдыхе).
Я спросил, зачем ему оставаться у кого?то на ночь, ведь он так плохо высыпается в чужом доме, а у него сейчас огромные нагрузки. И тут отец Александр сказал, что у него около дома есть опасное место — тропинка, идущая через лес, и когда он поздно возвращается с лекций, идти по ней небезопасно, потому что никого и ничего не видно. Я тут же предложил ему организовать ночлег у кого?нибудь другого, хотя бы у себя. Но он отказался, сказав: «Ну что же, пусть будет на все Божья воля». (Тропинка эта и стала через несколько дней местом убийства).
Я, признаюсь, был удивлён его опасениями, потому что помнил, какая нерушимая вера в Божью защиту и помощь была у отца Александра всегда, хотя бы в середине 80–х годов, когда он не боялся никакого КГБ, никаких арестов. На предложения оставить все и уехать за границу — отвечал неизменным отказом. А теперь вдруг такие сомнения… (Теперь?то я знаю: ему было известно, что в это время В. Файнберг отдыхал на море и мог только чудом оказаться в Москве. То есть это была только видимость подстраховки).
На той же, последней в его жизни неделе батюшка дал интервью газете «Эль Пайс», где говорил о наступлении православного фашизма, о том, что засилье «квасных» патриотов и возрождение национализма становится повсеместным. Этот ложный патриотизм наносит непоправимый вред духовному исцелению страны, является ядом для её больного организма.
На такую опасность отец Александр указывал и раньше в своих книгах. Бедствия часто подогревают национальные чувства народа, и тогда патриотизм вырождается в болезненный национализм. Батюшка напоминал о пророках, которые предупреждали против такой подмены.
Так, пророк Иеремия, возвестивший чисто духовную религию, был принуждён Богом вести войну против двух последних кумиров — «идеи национального превосходства и слепой веры в народную святыню». «Пророку была невыносима беспечность служителей алтаря и теплохладность, компромиссы и патриотический вздор, которым они старались замаскировать духовную болезнь нации». «Сострадательнейший из всех пророков, как его называл Григорий Богослов, хотел бы жить в мире со всеми, однако, Бог требовал от него иного». Старец Силуан говорил о таких людях: «Господь душе, которую Он возлюбил, даёт скорбь о народе, чтобы она молилась со слезами».
Само пророческое призвание было для посланников Божиих пыткой, принятой ради спасения других. Когда отец Александр писал эти строки о добровольном крестоношении пророков, он как бы прозревал своё будущее мученичество.
Говоря о духовной связи батюшки с пророками, надо подчеркнуть, что он считал тайну пророков неразрешимой в чисто историческом плане, «если вспомнить, что их учение стояло в оппозиции к религиозному укладу своего времени». Книга о пророках стала центральной в его шеститомнике по истории религии. Ибо отец Александр и сам был приобщён к тайне пророческого служения.
В начале мая 1989 года я стал свидетелем знаменательной встречи. Тогда Россию посетил кардинал Франции Ж. — М. Люстиже. По дороге из Москвы в Троице–Сергиеву Лавру он попросил сопровождавших его лиц из Московской Патриархии заехать в Новую Деревню, в приход отца Александра. Этот иерарх Католической Церкви, по национальности тоже еврей, очень хотел познакомиться со своим знаменитым православным собратом.
Вот что пишет сам кардинал об этой поездке: «Мы прибыли к концу Литургии, когда настоятель говорил проповедь. Она произносилась, согласно обычаю, в конце службы. Со своими спутниками мы остановились в глубине храма, но отец
Александр нас заметил… Он подошёл ко мне, и мы сказали друг другу несколько слов по–английски».
Потом французский архиерей, прервав проповедь настоятеля, поднялся в алтарь и поцеловал престол со Святыми Дарами. Когда он вошёл, какая?то властная сила буквально прижала меня к стене, алтарь наполнился плотным светом, даже дышать стало трудно…
А кардинал вышел на амвон, сказал через переводчика несколько слов собравшимся людям и, попрощавшись, уехал. Спустя несколько минут отец Александр вошёл в алтарь, и я рассказал ему о своём неожиданном переживании. Он почему?то этому порадовался и тут ж передал мне свой краткий разговор с Ж. — М. Люстиже.
Оказывается, отец Александр спросил его, когда они смогут в следующий раз увидеться, а кардинал ответил: «Теперь это будет только на небесах». Меня это тогда поразило: ведь наступило время, когда отец Александр уже мог свободно выезжать за границу. И, казалось, не было никаких препятствий для их встречи в дальнейшем…
После гибели батюшки меня не оставляла мысль, что Ж. — М. Люстиже как бы предсказал скорую смерть отца Александра. И когда мне удалось попасть во Францию в 1992 году, я встретиться с кардиналом, напомнил ему о происшедшем три года назад и спросил, что он имел в виду.
Кардинал Люстиже сказал мне, что встреча с батюшкой произвела на него очень сильное впечатление. Он понял, что жизнь отца Александра наполнена Евангелием ещё в большей степени, чем его собственная, а это неминуемо становится знаком…
Позже в предисловии к книге Ива Амана об отце Александре кардинал написал: «Действительно, в отце Александре я увидел жизнь, принесённую в жертву, его самопожертвованную любовь ко Христу, в этом была вся его отвага. Я не предсказал его смерти, я только сказал вслух то, что отец Александр уже знал из слов Христа, обращённых к Петру: «Другой препояшет тебя, и пойдёшь туда, куда не хочешь идти»…
«Он так же, как и я, поистине ставшие христианами, любим и служим единственной невесте Христовой — Его Церкви. Совершенно очевидно, что это единение со Христом может осуществляться в жизни учеников лишь при условии участия в тайне Креста. Радость пасхальной недели… была словно озарена сиянием тайны Креста — угрозой бессильной, но неминуемой смерти».
А осенью того же 1989 года отец Александр поехал в отпуск в Италию; и так случилось, что именно в эти дни умерла настоятельница ордена Малых сестёр матушка Магдалена Иисуса. Ей был уже 91 год, она встречалась с отцом Александром несколько раз в своей жизни, когда приезжала в Москву. На похоронах в Риме, кроме Малых сестёр, присутствовало три кардинала и 50 священников. И среди них посланник из горячо любимой матушкой Магдаленой России — представитель Православной Церкви, отец Александр Мень.
Он произнёс слово на отпевании, потом встречался с разными людьми и, когда вернулся в Москву, с нескрываемой радостью показал мне фотографию, на который была запечатлена его встреча с настоятелем Малых братьев отцом Рене Вуайомом. Он также посетил музей брата Шарля де Фуко, находящийся рядом с монастырём Малых сестёр.
Большой друг отца Александра сестра Клер, которая была там вместе с батюшкой, потом рассказывала мне, что выходя их музея он несколько раз повторил: «Это чудо! Это чудо!»
Что же поразило отца Александра в музее брата Шарля, который погиб как бы случайно, от рук воинствующих туарегов в пустыне Сахара? Казалось, это была бесславная кончина человека, строящего нереальные планы об обновлении Церкви. Как мог Шарль де Фуко осуществить все свои идеи, вынашиваемые в пустыне? Остались лишь его записи, опубликованные впоследствии отцом Р. Вуайомом. Но прошли годы, и в Западной Церкви началось истинное возрождение христианства. Многое, о чём мечтал брат Шарль, сегодня осуществилось. Значит, своей смертью Шарль де Фуко (и не только он) что?то сдвинул в устройстве мира, и Католическая Церковь сегодня идёт по пути, который он предвидел. Второй Ватиканский Собор в 60–е годы явился знаком того, что Западная Церковь вышла из кризиса, из полосы стагнации, в которой пребывала не одну сотню лет.
Что стоит за этим? За всем этим стоит жертва Христа, завершение святыми и мучениками в своей жизни продолжающегося Воплощения… Выходя из музея Шарля де Фуко, батюшка, я думаю, размышлял о чуде воскресения Западного христианства. Семя, упавшее в землю, принесло много плода. Возможно, на похоронах матушки Магдалены он молился о том, чтобы и в России произошло возрождение Церкви …
И не просто так эта тайна открылась отцу Александру в Риме. Именно здесь погиб апостол Петр, обновляя жертву Христа, чтобы город этот стал оплотом христианской веры, чтобы здесь расцвела Церковь. И когда отец Александр вернулся в Россию, время стало для него близко и коротко. Можно сказать, что с момента возвращения отец Александр стал работать ещё более интенсивно.
Он и раньше не тратил времени на себя, даже когда это было крайне необходимо, а теперь, как справедливо вспоминал Ив Аман, «казалось, им владела мысль, что ему предоставлена незаменимая возможность передать людям Евангельское Слово, что его время сочтено и что он не должен терять ни минуты».
Незадолго до поездки батюшка поскользнулся и повредил руку, но упорно отказывался её лечить, т. к. на это нужно было время. И каждую Литургию Он служил с постоянной болью в руке. Во время Причастия, когда ему приходилось поднимать лжицу раз сто — сто пятьдесят, с его лба фадом катился пот; я видел, как он превозмогает себя в каждом движении.
Но, по его собственным словам, сил у него в это время было намного больше, чем в молодости, вопреки всем физическим законам. Чем больше он работал, тем больше в нём было этой благодатной силы. Так нарастало в батюшке действие Духа Божия. Воистину, последний год он шёл за Христом во всём.
Я думаю теперь, что он знал о своей близкой участи, знал так же, как в детстве знал о своём будущем священстве, как знал о том, какие книги он напишет. То, что отец Александр чувствовал свою скорую смерть, ясно из одной беседы, состоявшейся в 1988 году в доме у наших общих друзей. Он говорил тогда: «Только подумать, сейчас на носу 2000 год. Так исторически сложилось — 12 лет и все. Но к тому времени мы все станем значительно старше. Значительно, по существу… (очень длинная пауза, и сразу прервался) ВСЕ!».
В той же беседе батюшка мрачно пошутил: «Если мне отрежут руку, я буду ходить с культёй и служить, а если мне отрежут голову, то у меня уже будет меньше шансов служить». И далее, без перехода, с сожалением заметил: «Когда мы умрём, все?таки, мы не будем людьми, что?то тут такое не то — развоплощённые существа. Это ведь не то, что Бог задумал — развоплощенные… Мы чаем воскресения мёртвых и жизни будущего века».
Он говорил в том разговоре, как напряжённо надо прожить эту жизнь, предвидя очень трудные годы. Он как бы летел навстречу всем ветрам; проводя параллель, он напоминал, что Господь проповедовал всего три года, остальное время была подготовка. И батюшка открыто проповедовал ровно столько же — с конца 87–го года до середины 90–го. Для него опыт Господа был очень важен; он свидетельствовал, как много можно успеть за короткий срок.
Я помню последний разговор с батюшкой, когда он хотел укрепить мою волю, подготовить меня. Он вдруг стал говорить о моём будущем, предсказывал необыкновенно интересную работу, а у меня сердце сжималось от тоски, и я не смел уточнить, как это будет. Потому что в нарисованной им перспективе у меня был свой путь, и его рядом не было…
Он ничего не сказал о своей близкой смерти. Видимо, не хотел расстраивать; да и что бы он мог услышать от нас в ответ кроме: «Да не будет этого с Тобой, Господи» (Мф 16. 22).
Сейчас мы живём надеждой, что эта разлука временная. В книге «Сын Человеческий» батюшка писал: «Ученики не должны унывать, расставаясь с Христом. Он вернётся к ним. “Истинно, истинно говорю вам: вы будете плакать и рыдать, а мир будет радоваться. Вы печальны будете, но печаль ваша в радость обратится…”»
Источник нашей надежды — это тайна христианства, потому что всегда, «рождение Церкви, рождение христианства — это есть рождение в безнадёжности, рождение в отчаянии, рождение в тот момент, когда все человеческие возможности потерпели полное фиаско».
Прославляя мучеников, мы часто говорим, что они умерли за веру. Но Христос умер не за веру, а за людей, за спасение каждого. Это наивысшая евангельская жертва. В нашем жестоком, бесчеловечном веке — это смерть Максимилиана
Кольбе за других, это смерть матери Марии за конкретного человека, смерть множества других известных и неизвестных мучеников, пострадавших за людей.
Отец Александр сделал очень много в борьбе с силами зла; уже при его жизни в Православной Церкви произошёл прорыв к свету. Его апостольские проповеди и апологетические лекции приводили в Церковь все новых и новых воинов Христовых. Он был прекрасным делателем на жатве Господней. Он до конца нёс крест за возрождение Православной Церкви.
Но отец Александр жил в стране, где с каждым может случиться любая беда. И хотя он был под непоколебимой защитой, зло только ждало случая, чтобы его уничтожить. Он знал, что если попросит, сонмы ангелов Его окружат, защитят и ничего с ним не случится. Но он этого не сделал…
Он был убит носителями зла тогда, когда достиг вершины, когда уже сделал всё, что хотел сделать в земной жизни. Он сам говорил в конце 80–х, что Бог дал ему завершить то, что было задумано; последнее, что оставалось — отдать «созревшее зерно» Господину жатвы… И отец Александр согласился идти до конца дорогой апостолов и мучеников, он умер в России и за Россию.
Почему мы так плохо понимаем произошедшее с отцом Александром? Потому что давно уже не содрогаемся при мысли о самом страшном, что произошло в истории — умалении и уничижении Бога, «агонии и предательстве, ужасе и смерти, которые сосредоточены в Страстной неделе». Голгофа перечёркивает «мирное» восприятие христианства, взрывает его. В страданиях Бога, Который к нам приблизился, заложена тайна, ибо здесь — граница человеческого спасения. И настоящий святой, истинно приближающийся к Богу, проходит че–рез то же самое — умаление, уничижение, беззащитность. «Человек, который ближе к Евангелию, ближе к Кресту».
В гибели отца Александра в очередной раз обнажилась вся грязь и мерзость — агония того мира, который уничтожает самое лучшее, самое святое…
«Да, действительно, Бог обитает в силе и славе, но не только в этом, — говорил отец Александр. — Он обитает в уничижении и, по–видимому, в уничижении даже больше». Время силы и славы ещё не пришло. Но мы это понимаем с трудом. Даже во всякой картине, в любой иконе на тему страстей, считал батюшка, присутствует элемент некой фальши. А на самом деле Христос говорит нам:
«Я умер за вас, Я пришёл в этот прекрасный созданный Мной мир, который из?за ваших грехов, из?за сатанинского воздействия омрачён. И Я здесь гибну, потому что святое обязательно должно гибнуть, когда приходит мрак. Это Моя жертва любви — быть рядом с вами. Несмотря на смерть, несмотря на грех, который касается Меня сего
Так думал о смерти Спасителя отец Александр. И сам он, следуя за Христом во всём и до конца, ещё раз указал нам самый подлинный путь обновления Церкви. Ибо всякий раз, когда явленная бесконечная Любовь Бога распинается в этом мире на очередном Кресте, тем, кто, несмотря ни на что, ищет углублённого союза с Ней, — открываются всё большие источники неиссякаемой силы.
Удар, нанесённый отцу Александру в воскресение, 9 сентября 1990 года — это удар по Церкви. Но именно он вновь подталкивает Церковь к небу! Поднимает Ее со дна, даёт силы для борьбы со злом. Новый рывок вперёд, новое действие Слова Божия — явление Христа во святых и мучениках.
Раньше, когда рационализм не господствовал в мире до такой степени, это понимали лучше. «Мученикам завидовали,
их почитали, умерших за Христа считали не просто героями прошлого… их молили о заступничестве перед Богом». Церковь в древние времена даже не считала нужным канонизировать мучеников как святых, они считались подлинно святыми с момента своей мученической кончины.
Отец Александр говорил: «Мир так плохо прислушивается к добру, мир исключительно бессилен». Но праведник обретает настоящую духовную власть над злом, становясь жертвой, через Крест. Христос вновь и вновь приходит к нам в своих учениках, участвуя в продолжающемся Воплощении. Именно в святых происходит явление Христа миру. И в этом залог постоянного возрождения Церкви.
Гибель отца Александра надо рассматривать как жертву за своих духовных детей, за свою страну и, несомненно, за единство всех христиан. Для него настоящим горем было то, что ничего не двигалось с места в деле объединения Церкви, которое он считал жизненно важным для будущего всего человечества. Замысел Христа о Церкви стоит того, чтобы отдать за него жизнь… Отец Александр стал первым мучеником экуменизма.
В XIX веке Бог даровал России гениального философа, поборника единства христиан Владимира Соловьева. «Когда приходите на его могилу, — говорил батюшка, — помните, что этот человек жив!»
В XX веке Бог даровал России великого мыслителя, священномученика отца Александра. На его могиле мы также должны помнить, что этот человек жив. Ибо святые являют нам Воскресение, невидимое, но истинное, ещё до всеобщего Воскресения.
Не зря преподобный Серафим Саровский призывал своих чад не считать его умершим: «Когда меня не станет, вы ко мне на гробик ходите, и чем чаще, тем лучше. И всё, что есть у вас на душе, что бы ни случилось с вами, придите ко мне, да и все горе своё и принесите ко мне на мой гробик. И как живому, все мне и расскажите, как живому говорите, так и тут. Для вас я живой есть и буду вовеки…» «Ибо такова привилегия великих душ, — говорил батюшка, — продолжать участвовать в становлении Царства Божия на земле».
Я знаю человека, который однажды на могиле отца Александра созерцал как бы парящий Крест с распятым на нём Христом. Лица Господа не было видно, но этот гигантский белый, светящийся Крест осенял нашу землю, ограждая её от подступающей тьмы, простирая свои лучи от земли до неба и вправо, и влево, до конца Вселенной. Этому человеку казалось, что он стоит на полюсе мира… И после такого видения его пронзило ясное осознание, что тысячелетняя эра разделения Церкви закончилась!
Накануне своей гибели отец Александр прочёл заключительную лекцию из цикла «Христианство» — великую проповедь о Христе. Она много раз перепечатывалась, переведена на разные языки, попала на страницы Интернета. В ней батюшка выразил всю свою любовь ко Христу. Это не лекция, это ода Христу, это Откровение о Христе.
Однажды, вспоминая Державина и Данте, отец Александр сказал, что эти «великие праведники и провидцы» умерли вскоре после того, как написали строки, в которых воплотилось их непосредственное созерцание Бога. «И уходят в это мгновение…»
Не то же ли самое произошло и с батюшкой? Ведь он был убит через 12 часов после той лекции. Но этими словами о «великих праведниках и провидцах» он сам невольно определил свой статус в вечности.
После гибели батюшки архиепископ Михаил написал: «Отец Александр был поистине пророком нового времени и предвестником евангелизации всего служения Православной Церкви, евангелизации, которая соответствует назревшим потребностям и чаяниям православного народа».
Отец Александр был горящей свечой, которую Господь зажёг в России во время её страданий, её крестного хода к возрождению Церкви. И теперь, когда эта свеча погасла, необходимо зажечь её снова, сохранить этот огонь и передать потомкам. Чтобы пришло для православных христиан то время, когда на Пасху они воспоют вместе со всеми христианами мира: «Христос воскресе из мёртвых, смертью смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав!»