14

14

Отец Александр никогда не жалел, что живёт и служит за пределами Москвы, даже наоборот, считал свою работу за городом подарком судьбы. Свежий воздух, природа — все это компенсировало для него неудобства частых поездок на электричке в церковь и в семьи московских прихожан. Батюшка относился к природе так же благоговейно, как к самому прекрасному храму. Он рассказывал, что в детстве какое?то время ежедневно ходил в биологический музей и там его охватывало такое благоговение, что он с трудом сдерживал руку, чтобы не перекреститься. Именно тогда он стал понимать, что в мире нет ничего профанного, но что все сакрально, кроме греха. Созерцание природы с детства стало для него «теологией прима».

Позже в своём шеститомнике он напишет замечательные слова: «Восхищенное смирение, рождённое панорамой мироздания, — вот один из верных путей к Богу. Это изумление лучше самой остроумной метафизики приводит к подлинному соприкосновению с верховной Реальностью Сущего» [32]. Как близки ему в этом и преподобный Серафим Саровский, и святой Франциск! Отец Александр говорил: «Все горы мира созданы для того, чтобы люди могли поднять свои взоры к небу, чтобы они могли молиться перед Господом». Тут вспоминаются слова святого Бонавентуры, который, размышляя о мире, о природе, писал: «По “следам” Божиим можно понять Бога, восхититься к Богу, и молиться, и узнавать Бога в проявлениях Его».

Благоговейное отношение к природе неоднократно было темой проповедей отца Александра. О необходимости приобщения к ней для гармоничного развития души он часто говорил своим прихожанам, особенно городским. Он также хотел, «чтобы мы, дети Творца, дети природы, которые тоже являемся творением, получая радость, восхищение, вдохновение, когда мы видим чудеса природы, никогда не привыкали к этому…» «В такой момент мы должны стать такими, как Адам в первый день творения, когда он окинул взором все вокруг и увидел то чудо, которое его окружает. В таком созерцании, в такой медитации — один из источников счастья человека. И это всегда рядом с нами». Только важно не забывать, что человек отличается от всех остальных творений даром нравственного чувства, этической волей, которая в природе нигде больше не существует.

Храм в Новой Деревне летним утром казался насквозь пронизанным солнцем. Когда длинные лучи из яркой синевы неба попадали внутрь, они создавали косые снопы света, падающие на вынесенную Чашу с Причастием и на лица прихожан. И на фоне этого торжества света — пространство клироса, погруженное в прохладный полумрак.

Этот деревянный храм с низким потолком и большими окнами, построенный в начале XX века, чем?то напоминал старинные русские церкви, ничем не примечательные, в которых ещё не было никакой помпезности и роскоши.

Простота храма была близка душе отца Александра и вообще всему складу прихода в Новой Деревне.

Мне вспоминается одна картина. Конец лета 1990 года. Всенощная. Мы с ним вдвоём в алтаре. Стоит чудесный тёплый вечер. С улицы сквозь открытые окна доносится громкое пение птиц, заглушающее хор на клиросе. Алтарь погружён в дымку от курящегося ладана. Все вокруг оставляет ощущение новизны и чистоты. И такие спокойные звуки — шелест перелистываемых страниц на аналое рядом с престолом. Слышится гул пчелы в углу оконного стекла. Мерное тиканье часов на стене… Батюшкина фигура, склонившаяся над книгой. Я подхожу к окну и обращаю его внимание на удивительный вид: яркий цветной узор из красных, жёлтых и изумрудных листьев в лучах вечернего солнца. Он смотрит и задумчиво говорит: «Это здесь самая замечательная икона».

У батюшки было умение расслабляться в такой атмосфере мира и тишины, он легко ловил неторопливый ритм немного заунывного пения и становился совершенно умиротворённым.

Небольшой деревянный храм смотрелся красиво и зимой. Синева куполов, что появлялась ещё издалека и просвечивала сквозь заиндевевшие ветки деревьев, сливалась с синевой зимнего холодного неба. Во дворе по бокам храма и на кладбищенских могилах лежали белые сугробы. Мохнатые еловые ветви, покрытые пушистым искрящимся снегом, были видны через окна храма. Не зря это так запомнилось А. Галичу:

«Когда я вернусь,

Я войду в тот единственный дом,

Где с куполом синим не властно соперничать небо,

И ладана запах, как запах приютского хлеба,

Ударит в меня и заплещется в сердце моем…»

В созерцании природы отец Александр находил особое и лично к нему направленное обращение Бога. «Когда человек знает о небесном взоре, обращённом к земле, земля расцветает нетленной красотой. Только тогда мироздание обретает смысл, ценность и цель», — писал он в книге «У врат молчания» [33]. Где мы можем ощутить Господа? Отец Александр отвечал: «Господь повсюду. Если во время Своей земной жизни Он мог быть только в одном месте, — в Вифлееме, в Назарете, в Иерусалиме, то отныне Он принял в свои объятия всю землю, все мироздание. Подобно Отцу, Он всюду, Он с нами в каждый момент. И мы можем ощутить это, призывая Его в молитве, приступая к Святой Чаше, открывая Евангелие».

Эту атмосферу Богоприсутствия отец Александр дополнял собою необыкновенно; он участвовал в её создании не меньше, чем природа, чем свет, попадающий через окна в храм.

Он очень любил пасхальные службы с открытыми алтарными вратами, что подчёркивает присутствие Бога среди Своего народа. И он сам так вписывался в эту атмосферу Пасхальной радости, пения птиц, солнца! Сильный, светлый, жизнелюбивый — он был совершенно в своей стихии.

Батюшка всегда хотел, чтобы храм, в котором он служит, соответствовал высокому духу Евангелия. Он был сторонником простоты церковного быта, считал, что в храме должно быть как можно меньше показного. «Мы не играем в игрушки, как многие представляют», — говорил он.

У отца Александра бьш ещё и талант строителя. Ему дважды приходилось руководить ремонтом храмов. Первый раз, когда он получил приход в Алабино, и второй — уже в Новой Деревне. Всегда, когда у него была такая возможность, он старался украсить церковь по своему вкусу. И даже запрестольную икону новодеревенского храма, образ Воскресшего Спасителя, писали по эскизу отца Александра.

Это было наиболее адекватное для него представление об облике Иисуса. Одному мальчику, которого он после воцерковления по православному обычаю ввёл в алтарь, батюшка так и сказал, показывая на этот Образ: «Вот таким был наш Господь». Меня тогда поразила абсолютно уверенная интонация, с какой он это сказал; как будто говорил о том, что видел сам…