17. Боз видит Лондон

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

17. Боз видит Лондон

Целыми неделями он не возвращается в свои комнатки на Фарниваль Инн. И все же ему удается написать к январскому номеру «Монсли Мэгезин» скетч. Он называет его «Случай из жизни мистера Уоткинса Тоттля». Рассказ с продолжением, — в следующем номере должно появиться это продолжение.

Когда он вручал «Мистера Тоттля» капитану Холленду и заключал джентльменское соглашение о печатании продолжения скетча, он не подозревал, что в февральском номере подпись Боз в последний раз украсит страницы «Монсли Мэгезин».

Однако случилось именно так.

Мистер Блек, редактор «Кроникль», вызвал его в свой кабинет и поставил в известность, что отныне газета будет иметь два выпуска — утренний и вечерний. И он — Чарльз Диккенс — мог бы оказаться полезным сотрудником не только утреннего, но и вечернего выпуска. Вечерний выпуск — «Ивнинг Кроникль» — будет редактировать мистер Джордж Хогарт, музыкальный и художественный критик газеты. К Хогарту и надлежит Чарльзу обратиться. Для него найдется работа.

Чарльз понял, что его старания «побить» репортеров «Таймса» не прошли незамеченными. Мистер Блек был доволен им. Чарльз был польщен.

Он отправился к мистеру Хогарту. Как и большинство главных сотрудников «Кроникль», Хогарт был шотландец; традиционные бакенбарды обрамляли весьма симпатичное лицо. Чарльзу он понравился с первого взгляда.

Хогарт знал рассказы Боза. Он следил за «Монсли Мэгезин». И он предложил Чарльзу печатать свои рассказы в «Ивнинг Кроникль». Хогарт мог бы предоставить ему столбцы «Ивнинг Кроникль» еженедельно.

Чарльз был возбужден. Печатать регулярно рассказы в «Ивнинг Кроникль»! Но мистер Хогарт обратил его внимание на то, что ежедневная вечерняя газета нуждается в рассказах иного типа, чем, скажем, ежемесячный журнал. Читатели газеты не ищут в опусах, помещенных на ее столбцах, каких-нибудь острых сюжетов, хотя бы даже таких занимательных, как в скетчах Боза, хорошо известных мистеру Хогарту.

Комплимент пришелся Чарльзу по душе. Но он не совсем ясно понимал, какого типа скетчи придутся по душе читателям вечерней газеты.

Мистер Хогарт объяснил. Скетч, написанный для газеты, предназначен не только развлекать читателя, но и расширять его кругозор. Скетч должен служить источником для расширения познаний читателя. В легкой, занимательной форме скетч должен поставлять читателю некоторые конкретные сведения — например, о разных сторонах нашей жизни, или о бытовых явлениях, или, наконец, о том, как живут, работают и развлекаются жители города. Читатель проходит мимо многих явлений, не замечая их, ибо они привычны. Но у писателя взгляд зоркий, и он сразу подметит в том, что происходит вокруг, совсем незнакомые черты в очень знакомых предметах. Прочтя такой скетч, и читатель будет видеть лучше эти предметы или зорче наблюдать эти явления. Писатель как бы снимет пленку с глаз читателя.

Вот почему в газетном скетче фантазия писателя может не утомлять себя измышлением каких-то сюжетов или концовок. Писатель должен только зорко вглядываться в явления действительной жизни и записывать свои наблюдения. Пусть эти записи будут набросками, художники их так и называют — набросок, этюд, скетч. Они могут стать заготовками для какого-нибудь огромного, замечательного полотна, которое писатель потом напишет. Но газете и ее читателю нужны именно такие скетчи.

Эти наброски или скетчи должны быть значительно короче сюжетных скетчей, которые мистер Хогарт читал за подписью «Боз» в «Монсли Мэгезин».

Чарльз хотел было сказать, что его фантазия отнюдь не утомляется, придумывая сюжеты и концовки. Наоборот, это занятие очень увлекательное. Но он этого не сказал. Мистер Хогарт знает, что ему нужно для газеты, иначе он не был бы редактором. К тому же подобные наброски Чарльз читал в газетах, — значит, они нужны читателю. Писать их, нужно думать, не так занимательно, как скетчи для «Монсли Мэгезин». Но разве можно отказываться от такого предложения?

Когда он шел домой, пообещав мистеру Хогарту выбрать тему для скетча, он подумал, что писание этих скетчей потребует от него упражнения наблюдательности изо дня в день. Он любил запоминать мелочи, мало заметные черты — и в человеческом лице и в костюме, и в манере говорить, и в повадке, и в предметах неодушевленных — какой нелепый дом стоит на углу Фарниваль Инн! — но теперь это запоминание, можно сказать, так же будет ему необходимо, как в свое время запоминание крючочков в стенографии.

И лица человеческие, и предметы иногда бывают похожи на эти смешные стенографические каракули. Почему-то лучше всего запоминались именно такие смешные каракули, которые можно найти повсюду, нужно только быть внимательным.

А все-таки очень жаль, что не надо придумывать такие поступки героев, которые приводили бы к неожиданному концу. В описании того, что он видел вокруг себя на улицах Лондона, нет нужды подстегивать воображение.

Для первых скетчей Чарльз избрал именно такие описания будней лондонской уличной жизни. Мистер Хогарт одобрил эту идею.

Но теперь Чарльз уже не был начинающим автором.

«Морнинг Кроникль» платила ему за репортаж пять гиней в неделю. Тем не менее он не склонен печатать без гонорара свои скетчи.

Газета согласилась набавить по две гинеи еженедельно за скетчи для вечернего издания.

В последний день января 1835 года на столбцах «Ивнинг Кроникль» появился первый газетный скетч Боза.

Огастес Диккенс был очень польщен, увидев свое прозвище на страницах большой газеты.

Скетч назывался «Стоянка наемных карет». Стоянки наемных карет были хорошо знакомы Чарльзу. Он мог бы поклясться, что никогда не видел ни одной кареты, колеса которой окрашены были в желтый цвет того же оттенка, что и кузов. И во всем Лондоне найти чистой кареты — это тоже бесспорно.

«А почему в. сущности наемные кареты должны быть чистыми? Наши предки нашли их грязными — и такими же оставили нам».

Чарльз писал о том, что всегда интересовался наемными каретами, хотя правил лошадьми редко, ибо, когда он брался за это дело, у него была плохая привычка слетать с козел. И он был горячим другом лошадей, хотя никогда не ездил верхом, ни одним седлом не наслаждался так, как седлом барашка, и, следуя своим наклонностям, никогда не следовал за гончей стаей…

Читатель должен был оценить легкий юмор острот, ведь он должен знать, что седло барашка — весьма вкусное блюдо и ничего общего не имеет с седлом.

И весь скетч был в таком юмористическом гоне: описание отъезда почтенной старой леди домой на лоно природы, после месячного пребывания в Лондоне, ее проводов дочерью, внуками и слугами; описание отъезда в церковь невесты с подружками, а вслед за ней жениха с шаферами, небрежно перекидывающего через дверцу красную шаль, чтобы скрыть от пешеходов номер наемной кареты, — пусть прохожие думают, что у джентльмена собственный выезд…

Чарльз написал «Стоянку» в один присест, ночью, — днем он был занят обычной беготней.

Мистер Хогарт прав, для таких скетчей нисколько не надо утомлять фантазию.

Какую тему избрать для второго скетча?

Стоило только внимательно взглянуть вдоль улицы, чтобы темы рождались будто по волшебству: вот театр, там суд Докторс Коммонс, вот афиша о ярмарке в Гринвиче, мимо громыхает арестантский фургон, мальчишка везет тележку с плакатом о танцевальной академии, а вон там — захудалый ломбард…

Чарльз шел вечером по Флит-стрит из редакции. Ломбард, вернее лавка ростовщика, дающего ссуды под залог вещей… Каждый предмет, на который падает взгляд, может дать тему для скетча в газету. И эта лавка ростовщика…

Но о лавке ростовщика юмористического скетча не напишешь. Слишком памятны посещения такой вот лавки в те дни, которые привели к каторге на фабрике ваксы.

А почему не написать скетча, который напомнил бы читателям «Ивнинг Кроникль», респектабельным читателям, о том, что в Лондоне рядом! с довольством и роскошью ютится беспросветная нужда… Каторга на фабриках бесчисленных Лемертов предназначена не для детей респектабельных читателей «Ивнинг Кроникль», пусть почтенные читатели узнают о том Лондоне, который они стараются не замечать.

В сущности, это очень интересно обратиться к десяткам тысяч читателей с описанием горя людского и призвать всех и каждого к решительной борьбе против несправедливости судьбы.

Надо только зацепиться за удачную тему.

Чарльз в этот момент за что-то в самом деле цепляется.

Человеческая нога. Пьянчужка в обтрепанной куртке сник на тротуаре, облокотившись о стену дома, и собирается прикорнуть.

Полисмен уже спешит к нему. Флит-стрит — неподходящее место для отдыха обтрепанных субъектов. Это не Уайтчепль и не Сохо.

Неподалеку распахивается дверь, над которой щегольская вывеска: «Джин». Волна света заливает лежащего. Сомнительно, правда, чтобы эта несчастная жертва пристрастия к джину, которую не очень любезно трясет за плечи полисмен, сомнительно, чтобы она оставила свои шиллинги в пышном заведении на Флит-стрит. Здесь посетители распивают можжевеловую водку в залах, залитых морем света и напоминающих залы самых дорогих ресторанов. Этот несчастный оборванный пьянчуга, должно быть, шел издалека, из тех кварталов, где у буфетных стоек маленьких грязных комнат теснятся такие же оборванцы.

Вот и тема… Заведения по продаже джина. Пусть читатели подумают о том, какое зло приносит джин. Сколько их, несчастных, погубленных своей неутолимой страстью…

Чарльз написал скетч быстро.

Юный журналист увлекательно описывал горячку, охватившую Лондон и всю страну, — возникновение заведений по продаже джина, от фешенебельных до низкосортных. Он рисовал сценки у буфетных стоек, он писал о том, что респектабельные леди и джентльмены отвернутся с брезгливостью от изображения обычных их завсегдатаев — пьяницы и падшей женщины.

Это был скетч, непохожий ни на рассказы Боза, ни на «Стоянку наемных карет». Это не был юмористический скетч. Автор не находил ничего комического в пристрастии англичан к возбуждающим напиткам. Автор хотел, чтобы читатели поняли то, что было ему понятно. «Заведения по продаже джина — великий порок в Англии, — писал он, — но грязь и нищета еще страшнее. И пока мы не улучшим жилища для бедняков, и пока мы не убедим нищего, умирающего с голода, не искать временного забвения его нищеты и не окажем ему помощи, достаточной для того, чтобы каждый член его семьи получил кусок хлеба, — до той поры заведения по продаже джина будут расти и процветать».

Мистер Хогарт одобрительно улыбнулся, дойдя до этого пункта. Похоже на то, что у молодого человека есть какая-то тяга к социальным реформам. Это хорошо, «Кроникль» — газета вигов, которым не чужды реформы. И у молодого человека есть искренность, — мистер Хогарт опытный журналист и его не обманешь притворством. Юноша умеет иронизировать, когда пишет: «Если общества трезвости порекомендуют средства против голода, грязи и дурного воздуха, или учредят диспансеры для бесплатного распределения бутылок с водой Леты, заведения по продаже джина отойдут в прошлое…» Такая ирония — не пустое зубоскальство; если молодой человек пойдет по пути реформ, у него есть будущее. Порукой тому несомненное литературное дарование, умение зорко видеть комическое в людях… Ну что ж, поглядим, куда поведет юношу недовольство жестокими законами жизни…

Мистеру Хогарту пришлось ждать только неделю, чтобы узнать это. Чарльз скоро принес следующий скетч. Это было описание отъезда из Лондона в утренней карете. Кому, как не ему, ведома эта процедура отбытия кареты в ранний утренний час, когда зимой на лондонских улицах еще совсем темно!

Нет, юный журналист еще не решил избрать своей профессией исправление жестоких законов жизни. И это хорошо. Но, должно быть, он узнал о бедности больше, чем позволяет заключить его веселое, всегда возбужденное лицо и постоянная жизнерадостность, такая заразительная. В новом скетче, «Церковный приход», он снова писал о бедности и о несчастьях человеческих. Он так прямо и начинал утверждением, что со словом «церковный приход» связано много рассказов о горе и нищете.

Но он любит и умеет смеяться. И потому его скетчи нравятся читателю, и ему — мистеру Хогарту, и главному редактору мистеру Блеку. Боз так забавно, несколькими штрихами, опишет любого участника своего скетча, что читатель проглатывает заодно с юмором и метким описанием недовольство мистера Боза порядками, установленными на нашей планете. И это недовольство не застревает у читателя в горле, как бывает нередко, когда он читает радикальных социальных реформаторов. Потому что читатель «Кроникль» не очень любит этих радикалов-фанатиков, надо сознаться.

Во всяком случае юный Боз может выбирать темы для скетчей по своему вкусу. Он умеет писать для газеты. Надо будет только напоминать время от времени, что почтенные читатели «Кроникль» не любят даже намека на резкие суждения. Прежде всего — мера и такт…

Мистеру Хогарту нравится новый сотрудник «Ивнинг Кроникль». Красивый молодой человек, в длинных каштановых кудрях, с ясными темноголубыми глазами, очень изящный, следит за своим костюмом. Может быть, чуть-чуть хрупок — вероятно, слаб здоровьем— и мало походит на спортсмена. Почему бы не пригласить его домой? И Кэт и Мэри он должен понравиться.

Чарльз был польщен приглашением и явился в дом Хогартов.

Его встретили очень приветливо. И жена Хогарта и две его дочери читали скетчи Боза в журнале и в газете. Скетчи Боза нравились им. Как непохож этот визит на посещение дома банкира Биднелла!

Он приглядывался к дочерям. Старшая — Кэт. Ей лет двадцать. Прекрасный цвет лица, прямой тонкий нос, открытые голубые глаза, серьезность. И вторая — Мэри, шестнадцати лет; она тоньше, бледнее, лицо ее постоянно меняется — от впечатлительности и нервности. Появилась и третья дочь — семилетняя Джорджина, очень похожая на Мэри.

Когда Чарльз уходил, его пригласили бывать запросто.

Он шел домой и думал о том, что второй такой милой и дружной семьи не сыщешь. Кажется, Кэт немножко своевольна, но все-таки она прелестна…