Луиджи НОНО (Италия)

Луиджи НОНО (Италия)

— Луиджи, как Вы — знаменитый итальянский композитор — оказались здесь, в Театре на Таганке, в кабинете Юрия Петровича Любимова?

— Юрий — мой большой друг, мы вместе работали в Италии, в Милане… И когда я узнал, что он вернулся в Россию, то зашел поприветствовать Любимова на его собственной территории. Его возвращение имело большой резонанс во всей Европе, где Любимова знают и любят. И я хочу сказать: да здравствует Юрий — «мондиаль» (зд. — всемирный)! Но к этой радости примешивается горечь: я больше не увижу здесь Владимира Высоцкого — актера, поэта, певца, которого я очень любил…

— Так Вы знали Высоцкого?

— Я знал Высоцкого, мы были знакомы… Здесь, на Таганке, я видел его в нескольких спектаклях. После спектаклей были встречи в каких-то домах: разговаривали, спорили, пили, конечно, но Высоцкий только пел. Потом я встречал его во Франции во время гастролей Таганки. Видел в Париже Высоцкого в «Гамлете» — абсолютно новаторская концепция Любимова. А особенно я ценил силу и красоту его песен. Я думаю, что его смерть — это потеря для русского театра, а в еще большей мере — потеря для русской поэзии.

— А как Вы относитесь к песням Высоцкого?

— Я люблю его песни. У меня есть и кассеты, и пластинки с записями Высоцкого. Его первая пластинка из серии «Шан дю монд» («Песня мира») мне кажется неудачной. На ней песни Высоцкого гармонизированы на западный манер… Эта оркестровка делает Высоцкого типичным, похожим на других… А некоторые песни, как говорят во Франции, «сюкре» (подслащены). Я считаю, что Высоцкий достигает фантастической силы, когда он поет под гитару, вот тогда он ни на кого не похож.

На кассетах, где он поет один, у него так работает горло! Такой напор! И это настолько по-русски, что я считаю, лучшие песни Высоцкого — это концентрация великой русской культуры. В этих песнях — все ее историческое прошлое и трудное настоящее.

Высоцкий берет существование человека с трагической стороны — это очень существенно. В песнях Высоцкого есть все: от экстремального напряжения до подлинной нежности, — а это диапазон гения.

— Может быть, Вы были на концертах Высоцкого?

— Нет, но я слушал Высоцкого здесь, в театре: был спектакль, который начинался в одиннадцать часов («В поисках жанра»). А также у кого-то дома, я помню его депрессию… Ведь вся его страсть и вся его суть были направлены против авторитарной культуры, против культуры, «изнасилованной» тоталитаризмом, против того времени, которое не было благоприятно для культуры. Но в том, что успел выразить Высоцкий, не только борьба и страсть, но и любовь…

— Высоцкий популярен в Италии?

— К несчастью, не очень. В Италии господствуют традиционные вкусы. Но в интеллектуальных кругах Высоцкого знают. Знают как актера Таганки, как актера Любимова… А особенно — как совершенно необычного Гамлета.

— Вы не были на Таганке несколько лет. Что изменилось?

— Юрий не изменился — он работает. Это главное. А работать с ним потрясающе интересно! У Любимова — «мгновенная интуиция»: он немедленно воспринимает любую новую идею. С моей точки зрения, Любимов продолжает эксперименты Мейерхольда, но в другом качестве и в другой театральной ситуации.

А новое? Я увидел статую Высоцкого… Она похожа на статуи Древнего Рима. Монументальность в этом случае — просто глупость. Я думаю, что это произведение социалистического реализма в чистом виде. Нет образа, нет фантазии, нет мечты… Для памятника Высоцкому нужен великий скульптор…

Но главное для меня — меняется ваша страна. Теперь Россия — это надежда для всего мира. И я вместе со всеми мечтаю, что эта надежда станет реальностью. И отсутствие Высоцкого сейчас — большая потеря…

Хотя Высоцкий родился на русской земле, он — человек и поэт мирового масштаба.

Март 1989 г., Москва