Владимир Борисович ГОЛЬДМАН
Владимир Борисович ГОЛЬДМАН
Знакомство с Высоцким? Это интересная история… В 1976 году мы с Василием Васильевичем Кондаковым проводили «стадионы» в Севастополе. И нас крупно подвел Муслим Магомаев: он срочно вылетел куда-то с правительственной делегацией. А что такое стадион для администратора? Это ставка на одну «звезду», или как мы говорим, «на одну обезьянку»… И вдруг она исчезает.
Кондаков говорит:
— Немедленно лети в Москву. Единственный человек, который может нас спасти — Высоцкий. Попробуй к нему обратиться: у тебя же есть знакомые на Таганке.
Я прилетел в Москву, пытаюсь пробиться к Высоцкому день, два — ничего не получается. И я решил просто подождать на выходе, у его «мерседеса». Дверца у машины не была заперта, я взял и сел на заднее сиденье. Выходит Высоцкий, с ним еще кто-то. Потом я узнал: это был Иван Бортник. Заводит машину, и мы поехали — они не обращают внимания, что сзади сидит человек!
Уже выехали на набережную, я говорю:
— Извините, Владимир Семенович…
Он резко затормозил:
— Что такое?..
— Вы простите мою наглость, но у меня просто безвыходное положение… Мне пришлось сесть в Вашу машину…
— А в чем дело?
Остановились на набережной…
— Я Вам скажу откровенно: у нас «горят» стадионы. И спасти ситуацию можете только Вы!
— А Вы знаете, сколько я «стою»?
— Да, я знаю, сколько «стоит» Высоцкий. Если Вы согласитесь, я могу рассчитаться вперед…
— Ну, ладно… Давайте завтра встретимся, и я скажу — смогу или нет.
Я по натуре — авантюрист. Заранее купил билеты, потому что не было времени абсолютно. Еще не получив согласия, звоню в Севастополь: «Объявляйте Высоцкого!» На следующий день мы встретились в театре, я вручил ему гонорар за все будущие выступления.
— Это солидно. А когда надо лететь?
— Через четыре часа.
— Как?!
— Да, остается время заехать за Вашей гитарой, и — все! Я уже дал Вас в рекламу…
— Вот дают!
Приезжаем на Малую Грузинскую, Высоцкий побросал в сумку вещи — и мы поехали в аэропорт. А в Севастополе все билеты были проданы в течение полутора часов — ведь на афише появилось имя Высоцкого! В общем, стадионы прошли прекрасно. И с этого времени мы довольно часто работали вместе.
И за это время Володя ни разу не опоздал на спектакль! Я всегда давал «обязаловку» Янкловичу: что бы там ни было — Володя будет на спектакле! А Валерий Павлович мне говорил:
— Не дай Бог, Высоцкий опоздает: мне Любимов голову снимет, а я оторву голову тебе!
Можете спросить у Янкловича: я ни разу его не подвел! Был даже такой случай: в Запорожье мы на ходу прыгали в поезд…
Первого мая мы заканчивали гастроли, а второго-у Володи утренний спектакль «Десять дней, которые потрясли мир». Я узнал: из Запорожья самолеты не летят. Из Харькова в шесть утра был рейс на Москву, я позвонил туда, заказал два билета. Мы пропустили Володю первым отделением, во втором работал ансамбль… Вскочили в поезд, который уже тронулся, и в пять утра были в Харькове.
Ехали одни в пустом вагоне «СВ», Володя познакомился с девчонками-проводницами и подарил им все свои рубашки! А те нагло взяли! Рано утром я рубашки эти забрал и положил к нему в сумку. Прилетели в Москву (я тогда снимал квартиру на Дмитриевке), Володя привел себя в порядок. А я сразу же позвонил Янкловичу, чтобы тот не волновался — Володя в Москве. И без пяти минут двенадцать мы были в театре. А там Власова уже подняла шум: будем снимать спектакль.
Много было разных странных случаев… Как мы летели в Кривой Рог — это сюжет для небольшого рассказа. Там мы должны были работать в цирке три дня, но мы опаздывали. Самолеты не летали: не принимал аэропорт Кривого Рога. Звонит Кондаков:
— Делай что хочешь, но Высоцкий должен быть сегодня!
— Вася, мы уже опоздали…
— Ну, хоть три концерта надо спасти…
И вот в аэропорту Быково я договорился с пилотами, и мы организовали спецрейс! Летели на маленьком самолете: пилот, стюардесса, Высоцкий и я. В Кривом Роге нас посадили на военном аэродроме: выходим из самолета. Я-в подаренной Володей французской кепочке-восьми-клинке, с его гитарой — все бросаются ко мне: «Владимир Семенович!..» Я говорю: «Высоцкий — сзади…» — ведь Володя вообще был очень скромным человеком.
Стадионы и Дворцы спорта мы организовывали вместе с Василием Васильевичем Кондаковым. Кондаков умер в 1988 году, — он был одним из самых крупных администраторов в стране. В прошлом балетный танцовщик, он лет сорок проработал администратором, и всю жизнь за ним гонялся ОБХСС! Вы знаете, что такое работа администратора? Это теперь то, что делают все, а раньше запросто могли посадить… И в конце концов, Кондакова прихватили на «ижевском деле». Он был очень сильным администратором, но непосредственно с Высоцким он контактировал мало. С Володей работал я — от трапа до трапа, от начала до конца.
Смешной случай был в Ташкенте. Работали во Дворце спорта. Заходим с Володей, стоят: Карцев, Ильченко, Полад Бюль-Бюль-Оглы, его директор, спорят: кто будет начинать, а кто — заканчивать. На эстраде ведь это престижно — начинать или заканчивать. Админстратор Полада говорит: «Полад будет заканчивать!» — «Да, пожалуйста!» Карцев и Ильченко: «А мы будем работать перед Володей!..» Хитрые одесситы: знают, что после Володи «нечего ловить». А Высоцкий слушал-слушал все это и говорит:
— По-моему, мы здесь лишние…
Работаем первый день. Полад заканчивает после Володи: моментально — полупустой зал. Он кричал:
— Если вы меня не уважаете, уважайте хоть людей, которые хотят послушать…
Но люди все равно уходили… На следующий день приходит его директор: давайте менять… Работать после Высоцкого — это было бесполезно!
В Шостке мы чуть не разбились. Работали в Сумах, а потом — в Шостке. Ехали пообедать — в машине был еще Иван Бортник. Прекрасная дорога, но шофер — пижон! — ведет одной рукой. Абсолютно ровный асфальт, и вдруг — у водителя вышибает руль! Нас понесло… Я кричу: «Ложись!» На наше счастье параллельно дороге шли трамвайные рельсы — они немного погасили скорость. Меня подбрасывает вверх, и я головой немного продавил крышу, а локтем падаю на Бортника! Иван вышибает дверцу, а Володе — ничего! И мы остановились в пяти сантиметрах от бетонного столба! Машина совершенно целая, кроме вмятины в крыше…
У меня — сотрясение мозга, я плохо соображаю… Они меня быстренько — в машину и везут в больницу. Володю все узнают, пропускают к врачу. Заходим, а она не смотрит на него:
— Пусть пострадавший снимет туфли…
И тут Володя взорвался:
— Да вы что! Автомобильная авария! Человек без сознания!
Она поворачивается:
— Ой, Владимир Семенович!
Бросилась ко мне. Определила сотрясение мозга второй степени и сделала укол… Хотели меня оставить в больнице, но я говорю:
— Нет-нет! Везите меня в гостиницу!
Они оставили меня в номере, а сами поехали на концерт. Поехали с Ваней Бортником. По Володиным просьбам я периодически брал на гастроли то Бортника, то Севу Абдулова.
Володя говорил:
— Надо ребятам помочь. Что они получают? Эти копейки в театре…
А я полежал два часа, а знаете — расчеты-пересчеты, все эти дела — надо ехать. Приезжаю, захожу в зал, Володя обалдел:
— Тебе же лежать надо! Врачи же сказали…
— Да ладно… Нам сегодня все равно ехать в Сумы…
— Я с этим «убивцем» не поеду… Едем на поезде, а он пусть везет вещи и встречает нас на вокзале…
Я заказал билеты, и мы поехали поездом, хотя там всего километров двести.
Сорокалетие Высоцкого — этот день я хорошо помню… Мы работали во Дворце спорта в Северодонецке. А 25 января обком партии попросил сделать выступление в Ворошиловграде, в Доме культуры Чкалова. Северодонецк — рядом с Ворошиловградом, это город химиков и электронщиков. В ДК Чкалова Володе подарили громадный шоколадный торт — килограммов на восемнадцать! — и потрясающие гвоздики! А перед этим, в Северодонецке, во Дворце спорта на табло загорелась надпись: «Поздравляем любимого Володю с днем рождения!» Володю это очень тронуло, просто до слез. В Москву мы прилетели 26 января утром, поехали к нему домой, завезли этот торт и цветы. И мы еще раз поздравили его.
А самый необычный подарок, пожалуй, был в Кривом Роге… Неожиданно на манеж вылетел мужик — такой, видавший виды…
— Володя, да я 15 лет отсидел от звонка до звонка! Вот — целый год точил — возьми на память!
И надел ему на палец перстень из нержавейки. По-моему, этот перстень до сих пор хранится у него дома…
Кавказские гастроли — это осень 1978 года. Орджоникидзе, Грозный, Ставрополь, Пятигорск, Кисловодск — это была самая длинная наша поездка. В Пятигорске мы работали в летнем театре. И вот перед концертом подошли товарищи «из органов» и сказали, что будут гости:
— Владимир Семенович, надо, чтобы репертуар соответствовал.
Он ответил:
— Я буду петь то, что я пою.
Эго я помню дословно. Да, я знаю, что первым секретарем Ставропольского крайкома тогда был Горбачев. Но был ли он на концерте, точно сказать не могу. Я знаю, что к Высоцкому очень хорошо относился один из секретарей, но кто конкретно?.. Я занимался своими делами, а «гости» после концерта заходили к Высоцкому, — во всяком случае мне тогда так сказали.
Да, в Ставрополе Володю нашел Войтенко — легендарная личность! Он, в прошлом летчик, после войны в Австрии сколотил группу из военнопленных — они там громили всех, мстили за русских женщин… Л потом отсидел «десятку»… Но подробностей их отношений я, к сожалению, не знаю.
А в Грозном Махмуд Эсамбаев «отколол номер». Там Володя впервые спел песню про «республику чечено-ингу-шей» («Я сам с Ростова») — о переселении чеченцев и ингушей за Урал после войны. Был стадион на 10 тысяч и там такое творилось! Шел сильный дождь, Махмуд в белоснежном костюме выскакивает на сцену и — на колени!
— Володя, спасибо тебе!
— Да ладно, Махмуд… Ты что — с ума сошел?! Встань!
В Северной Осетии министр культуры говорил Володе:
— Володя, хочешь, мы тебе дадим «народного»?
Запросто бы дали… Ведь последние два года все дворцы спорта мы работали от Северо-Осетинской филармонии и всю прибыль отдавали туда. Благодаря Володе они очень хорошо жили, мы делали им громадные деньги!
Средняя Азия — это июль 1979 года… Володя начал себя плохо чувствовать еще в Навои. Мы работали, отменяли концерты, работали, отменяли… В Бухаре, чтобы Володе было легче работать, Янклович рано утром пошел в кинопрокат доставать ролики, а мы остались в гостинице: Володя, Толя Федотов и еще одна девушка. Я лежу в номере, вдруг слышу — крик! Вылетаю: Володя лежит — клиническая смерть! Федотов сделал ему укол в сердце, потом стал массировать, а я через салфетку дышал ему в рот. Володя очнулся, пришел в себя… Оказывается, он пошел на базар и наелся там вчерашнего плова. Так вот, пришел в себя и говорит:
— Нет-нет… Мы сегодня работаем…
А мы с Янкловичем, не договариваясь:
— Нет, Володя, хватит!
Я снял концерты и отправил их через Ташкент в Москву. С Володей полетел Сева Абдулов, а мы с Валерием Павловичем Янкловичем остались: у нас был багаж, надо было его отправлять…
Почти пять лет работы… Но по времени мы работали не так много: концертов 50 в год — не больше. У Высоцкого свободного времени всегда было в обрез. И Володя за 5 — 6 дней обычно давал концертов 30.
Как он выдерживал? Мы сами удивлялись. Но у Володи было четко запрограммировано: он работал один час пять минут. Он пел 12 песен плюс рассказы — ровно один час пять минут — можно было проверять по секундомеру!
А вы знаете, что концертная ставка у Высоцкого была 11 рублей 50 копеек? Только перед самой смертью Демичев сделал ему «подарок» — повысил ставку до 18 рублей! Высоцкому, который собирал стадионы! А сольный концерт из двух отделений последние два года стоил 112 рублей. Все! Потолок! Сравните: сейчас средненькие певцы, работая с кооперативами, получают от двух до пяти тысяч за вечер! Официально!
А мы делали так, чтобы Высоцкий побольше получал — филармония покупала у него авторские права на песни. То есть, Володе платили и как исполнителю, и как автору, все это оформлялось официально. У него были залито-ваны авторские «рапортички», и, по идее, Высоцкий должен был петь одни и те же песни… Но в каждом концерте две-три песни он обязательно менял, хотя по количеству их всегда было двенадцать.
Концерты — это был для Володи практически единственный способ зарабатывать деньги… За пластинки он не получал ничего, в театре — копейки… Может быть, кино… Но главное — концерты. Со временем было очень плохо, Володя сам говорил, когда он может работать. Звонил:
— Только с Валерием Павловичем утряси сроки!
Ведь Янклович был тогда главным администратором театра на Таганке, и концерты Высоцкого в Москве и Подмосковье организовывал он. Много концертов было и без меня — всяких там творческих встреч. И Валерий Павлович был не просто товарищем Володи, он был очень близким человеком. Янклович занимался всеми его делами.
Я знал Володю пять лет, но у меня язык не повернется сказать, что я был другом Высоцкого. Но я старался, чтобы у Володи было поменьше проблем… И Высоцкий три раза вытаскивал меня из очень серьезных ситуаций.
После смерти Володи я роздал 32 его клавира: подарил Кобзону, еще кому-то… Аранжировки делал, по-моему, Алексей Зубов, но расписаны они были рукой Высоцкого. Все эти годы я писал концерты Высоцкого — просто давал задание радистам. Где хранятся эти громадные бобины? Надо поискать…
Я вам честно скажу: ни одного концерта Высоцкого из зала я не слышал. У меня же свои заботы, администратор должен заниматься своим делом, правильно? В Донецке мы жили через стенку: я всегда старался селиться рядом. Сижу поздно вечером — последний день, делаю расчеты. Звонит Володя:
— Зайди, я новую песню написал!
— Володя, да некогда…
Через час звонит скова:
— Я же новую песню написал — послушай!
— Некогда! Завтра летим, надо сделать расчеты.
— Чудак ты! Люди, вон, на улицах стоят, а ты не хочешь первым послушать новую песню!
Да, в Донецке был такой случай… Вечером, перед концертом, мы идем с Володей… Стоят Кондаков и еще один администратор — спорят, как лучше выстроить программу. И вдруг этот администратор увидел Высоцкого, расталкивает всех и — на колени!
— Владимир Семенович! Разреши объявить твой концерт, а после этого я готов умереть!
Володя ему:
— Да ладно, живи… Не умирай!
И там же, в Донбассе, в Горловке, Володя свой первый концерт работал прямо в шахте, в б часов утра!
Отмены концертов, конечно, были… В Одессе были три отмены, одна была при мне. А в Новосибирск мы раз прилетели, это было в самом начале 1980 года, — запрет… И в Риге, я знаю, были отмены, но один концерт все-таки состоялся. Но на «рубильнике» сидел сотрудник органов. Володя спел залитованный репертуар, и комитетчик стал «выступать»… Так латыши его выгнали. Володя пел еще больше часа, а когда спустился, у подъезда стояла машина, в которой лежали его чемоданы. В этот же день его отправили в Москву. А в Москве?! Сколько времени Высоцкий пробивал концерт в Политехническом музее, готовился! Концерт уже был объявлен — афишный концерт! Володя готовился к нему всю свою жинь! Разрешил Тяжельников, а буквально накануне Шауро концерт запретил! А сколько все это стоило Володе нервов и здоровья?! Последний раз мы работали с Володей во Дворце спорта в Калининграде-20-25 июня 1980 года. Высоцкий уже очень плохо себя чувствовал. Мы отработали четыре дня; на пятый, перед последним концертом, Володя говорит:
— Я не могу… Не могу я работать!
А потом спрашивает:
— А тебе очень надо?
— Володя, откровенно говоря — надо… Если ты сможешь. 5 тысяч человек приехали из области…
— Ну ладно, я буду работать, но только без гитары.
— Хорошо, гитару оставляем здесь…
На сцену вышел Коля Тамразов и сказал, что Владимир Семенович Высоцкий очень плохо себя чувствует:
— Петь он не может, но он все равно пришел к вам. Он будет рассказывать и читать стихи. Вы согласны?
Все:
— Конечно!
И впервые Володя работал концерт без гитары — час стоял на сцене и рассказывал. Муха пролетит — в зале слышно.
А с нами в Калининграде работали «Земляне» — тогда они только начинали. И они должны были заканчивать концерт. Володя на сцене, а они стали за кулисами бренчать на гитарах. Я подошел, сказал:
— Ребята, Владимир Семенович плохо себя чувствует. Потише.
Второй раз подошел. А один сопляк говорит:
— Да что там… Подумаешь — Высоцкий!..
— Что?! Ах ты, мразь! Ничтожество! Еще услышу хоть один звук!..
И только я отошел, он снова: дзинь! Я хватаю гитару — и ему по голове! А они все четверо человек — молодые, здоровые жлобы — накинулись на меня! А я один отбиваюсь этой гитарой… Тут Коля Тамразов спускается по лестнице — увидел, кинулся ко мне!
— Сейчас Высоцкий скажет в зале одно только слово — от вас ничего не останется!
Ну, тут они опомнились, разбежались…
25 июня утром мы были в Москве. В это время заболела моя жена Вера, которую Володя хорошо знал, и 27-го я улетел домой, в Новосибирск. А первого августа мы должны были начинать работать в Алма-Ате.
25 июля рано утром звонит мой брат — Борис Гольдман. Он тогда работал начальником Метростроя, хорошо знал Володю. Борис много сделал для Театра на Таганке — помогал реставрировать здание, поставил им ангар для декораций. Так вот, звонит из Москвы Борис:
— Скончался Высоцкий. Немедленно вылетай.
Первым же рейсом я с Верой вылетел в Москву. Вечером мы уже были на Малой Грузинской…
Я знал, что это может произойти, но чтобы так скоро… За несколько дней до этого я звонил Володе:
— Ты меня не подведи…
— Все железно! Вот закончится Олимпиада. Мы с первого августа в отпуске. Работаем в Алма-Ате. Как договорились…
Новосибирск, июнь 1989 г.