Юрий Дмитриевич МЕДВЕДЕВ

Юрий Дмитриевич МЕДВЕДЕВ

В Театр на Таганке я пришел одновременно с Владимиром. Как выяснилось позже, мы даже были оформлены одним приказом. Юрий Петрович пригласил меня в театр, когда я еще был студентом циркового училища. В училище я занимался пантомимой и именно поэтому попал в спектакль «Десять дней, которые потрясли мир».

Несколько месяцев мы делали этот спектакль, в котором впервые прозвучали песни Высоцкого. Кстати, там была не только песня «В куски разлетелася корона», звучали еще и «Куплеты часового»…

Всю Россию до границы

Царь наш кровью затопил.

А жену свою — царицу

Колька Гришке уступил.

Невскладуху, невладуху —

Сочинителю — по уху!

Сочинитель — это я,

А часового бить нельзя!

Когда мы пришли в театр, нам положили за труды по 69 рублей. Этих денег хватало дней на десять, а потом начинались сложности. (У многих уже были семьи.) И это стало одной из причин спонтанной организации такой группы: Высоцкий, Смехов, Золотухин, Васильев, Хмельницкий и Медведев. А главной причиной было то, что мы не вырабатывались в театре: молодые, сил хоть отбавляй! Репертуар театра тогда состоял из трех-четырех спектаклей. И вот этой командой мы начали работать.

Время было счастливое, потому что мы могли позволить себе роскошь работать в таком составе. И в этой команде Володя был одним из нас. Все ребята уже тогда могли по часу «держать зал», но в общем концерте каждому было отведено минут по пятнадцать. Поэтому даже Володя пел всего три-четыре песни и уступал сцену товарищам. А лет через пять зритель, зная, что в концерте будет Высоцкий, — ни смотреть, ни слушать нас уже бы не стал. А тогда еще ажиотажа не было: перед Володей мог спокойно выйти Веня, и после него тоже нормально работал следующий… Другое дело, что Высоцкий уже тогда с первой песни «брал зал», и после него начинать работать было легче. Зал был, что называется, уже «готов». Даром предвиденья никто из нас не обладал: мы тогда и представить себе не могли, что через несколько лет не найдется такого зала или Дворца спорта, который смог бы вместить всех желающих послушать Высоцкого.

Работали мы в самых разных — больших и маленьких — залах, и хотя между собой называли наши концерты «халтурой», но работали честно. Даже истово. На этих концертах и обкатывалась свободная манера прямого общения с залом, которую потом и стали называть «таганской». А Володя на этих встречах прокатывал свои новые песни. Он тогда практически не работал один или работал, но очень редко. И продолжалось это довольно долго: с самого начала 1965 до 1968 г. — это стабильно. Позже мы тоже работали вместе, но уже эпизодически.

Обычно на этих концертах мне аккомпанировал Веня Смехов. Нужно было задать ритм, и он играл что-нибудь простенькое… Однажды слышу: звучит что-то для меня очень непривычное… Я еще подумал: ну, Веня, дает! А когда выскочил за кулисы, вижу: Володя сидит за пианино, хитро улыбается и смотрит на меня…

Уже через год я не только работал пантомиму, но и стал играть небольшие драматические роли. В спектакле «Жизнь Галилея» вначале у меня была всего одна фраза. Из глубины сцены я появлялся в облачении патера Клауса и, протянув длань в сторону Галилея — Высоцкого, изрекал: «Он прав!». И еще одна бессловесная роль — стукача в доме Галилея. И однажды на репетиции я попытался «озвучить» дверь, из-за которой я подглядывал за Галилеем. От неожиданности Володя на сцене и Юрий Петрович в зале рассмеялись… И с этого времени все двери в этом спектакле имели свой голос и свой характер. А в награду за инициативу я получил еще одну роль в финале пьесы.

И вот вечером мы играем «Галилея», а после спектакля — концерт у физиков в Дубне. В финале спектакля у нас был выход снизу, прямо на сцену. Вначале поднимался я и говорил:

— Господин Галилей скоро прибудет сюда. Ему может понадобиться постель. В пять часов зазвонят колокола собора Святого Марка, и текст отречения будет прочитан всенародно. Ввиду большого скопления народа на улице господина Галилея проведут через садовую калитку позади дворца.

Я должен был сказать все это и спускаться вниз. А на* встречу — Володя в мантии…

Физики для поездки к ним в Дубну выделили нам «Чайку» — по тем временам роскошь невероятная! Мы с Володей стоим под сценой и обсуждаем, кто поедет, как будем работать… И вдруг я слышу: кто-то сверху громко стучит по полу сцены. Оказывается, мне давно пора выходить! Как джин из бутылки, выскакиваю наверх! Выскочил и понял: я все забыл! Абсолютно все! Выскочил и стою. Судорожно соображаю, что же нужно сказать… Ну, кое-как…

Слышу, Володя хохочет внизу во все горло! Я думаю, даже в зале было слышно. Наверное, после этого ему нелегко было продолжать сцену… В полной прострации, сгорая от стыда, спускаюсь вниз… А навстречу, давясь от смеха, пунцовый Высоцкий…

Один забавный эпизод… Мы тогда «огребали» за концерт рублей по десять-пятнадцать. И вот на спектакле Володя говорит:

— Завтра работаем. Дают по двадцать пять.

Ну, это уже деньги… Собираем всю команду — выдали концерт на полную катушку. Вкалывали часа два! Володя как организатор всего этого дела уходит… Через пять минут возвращается. Смотрим, лица на человеке нет… В конверте действительно было двадцать пять рублей, но на всех…

Когда начались репетиции спектакля «Принцесса Турандот», Юрий Петрович спросил у меня:

— Юра, а почему ты не входишь в спектакль?

— Юрий Петрович, а мне интересна другая роль — предводителя банды в Пекине…

После некоторой паузы Любимов сказал:

— Ну, хорошо…

С моей стороны это была, конечно, авантюра: предводитель банды — главная роль, но я полагался на свою пластику и опыт работы в «Галилее». Начали репетировать. Работаю, смотрю на Петровича… Он сидит в зале, рядом — актеры. Вижу его глаза… Если актеры смеются, то глаза у Любимова зажигаются. А потом — скучающие… Найду какой-то трюк — снова Юрий Петрович «заводится». А потом переведет взгляд на меня — вижу: глаз холодный… От этого я стал дико зажиматься… Очень неуютно себя чувствовал.

Выхожу расстроенный. Володя встречает меня в верхней гримерной:

— Юра, иди сюда. Я смотрел твою репетицию с балкона. Ты пойми одно: Петрович хотел меня видеть в этой роли…

У меня сразу: «Господи, ну конечно!» И сразу стало понятно — и отношение, и реакция Юрия Петровича…

Больше часа Володя мне показывал, как он это видит:

— Я все равно играть это не буду, но вот посмотри… Это ты делаешь, по-моему, неверно, а это у тебя получается хорошо…

И было ясно, что Володя вводил меня в роль, уже тщательно им обдуманную.

Потом мы вместе с Высоцким репетировали и играли в спектакле «Берегите ваши лица». Он прошел всего несколько раз. Одной из причин короткой жизни этого спектакля была потрясающая реакция зала на песню Высоцкого «Охота на волков». «Искусствоведы в штатском» прекрасно поняли, о чем эта песня.

Позже у Юрия Петровича появилась идея свести в одном спектакле Володю, Аиду Чернову и меня. Это было в самом начале семидесятых годов. Но при всем моем уважении к Володе я был категорически против. Я понимал, что зритель будет ждать, когда мы уйдем со сцены и появится Высоцкий. Слава Богу, Любимов не очень настаивал на этом… А потом возник вариант «Работа есть работа»: Дима Межевич с песнями Окуджавы и мы… Репетировали в малом зале, Володя вместе с Булатом Шалвовичем несколько раз приходили на репетиции…

Наши личные отношения были предельно уважительными. В то время, когда мы работали вместе, я профессионально занимался пантомимой — Володю это интересовало. А у меня всегда было безмерное уважение к его дару и делу. Я не был другом Высоцкого, даже никогда не был у него дома. Хотя Володя дважды приглашал… У меня была очень серьезная травма, я чудом выжил… На несколько лет я вылетел из работы. И Володя, наверное, чтобы поддержать меня, звал к себе. До сих пор храню записную книжку, в которую он сам записал номер телефона. (После травмы правой рукой держать ручку я не мог, а левой еще не научился писать.) Сейчас, конечно, жалею, что не воспользовался этим приглашением, но тогда… Я оказался «на нуле», а Володя уже был Высоцким, перед которым открывались все двери. И если я и испытывал зависть, то только к этому. И еще Володя знал, что любой человек (будь то крупный ученый или знаменитый художник) не сочтет время, проведенное с Высоцким, потерянным…

28 июля. Этот день останется в памяти на всю жизнь. Я хотел попрощаться и уйти. В этот день не хотелось видеть людей, ищущих глазами Марину Влади или сыновей от первого брака… Вы знаете, я ошибся. Я стоял у изголовья, и в мою невольную обязанность входило просить людей не задерживаться у гроба… Ведь могла бы остановиться вся многотысячная очередь людей, которые пришли проститься с Володей…

— Будьте добры, пройдите, пожалуйста… Прошу Вас, не задерживайтесь…

Я стоял у гроба, пока Володю не вынесли из театра. И я не видел ни одного любопытствующего! Только ощущение большой личной потери…

И слезы… Казалось, что я уже давно забыл, что это такое… А тут слезы лились непрерывно все эти часы… Что-то не совсем понятное происходило со мной. Да и не только со мной…

Июнь 1989 г., Москва