Новый директор

Новый директор

13 сентября

Новый директор оказывается вполне во вкусе Кассо. Требуя соблюдения формы от учителей, он настаивает, чтобы даже в классе ходили в сюртуках, а когда один учитель возразил ему, что был циркуляр, разрешающий ходить в тужурках, директор ответил: «Этот циркуляр был издан в революционное время». На мое же возражение, что меня видел в тужурке и попечитель, и окружной инспектор, и все-таки ничего не сказали, он ответил: «Хотя и не сказали, но в душе без сомнения осудили». Теперь подошло время выборов родительских комитетов, которые, по словам директора, вредное учреждение. И он приложил все усилия, чтобы сорвать выборы. Первое собрание родителей не состоялось, т<ак> к<ак> набрать ²/₃ было довольно трудно. Директор же и временная начальница даже не вышли к родителям и, сидя в другой комнате, говорили с ними через классных дам, чем родители, конечно, были обижены. На просьбу родителей сообщить день следующего собрания директор не соблаговолил ответить. А потом, когда родители разошлись, назначил его на следующий день, и только заявления педагогов, что в один день невозможно написать и разнести по городу 300 повесток, заставили его устроить собрание через день. Родители в пику ему постарались, чтобы собрание состоялось: списали все адреса, разделили их между собой и стали объезжать более нерадивых родителей, приглашая их на собрание. Директор же заказал начальнице через четверть часа после назначенного срока объявить собрание закрытым, а сам совсем не явился в гимназию. Но когда начальница попыталась сделать это, то встретила отпор и должна была сдаться, тем более что родители нашли целый ряд неисправностей в рассылке повесток и в составлении списков. Наконец кворум набрался, и комитет оказался избранным, что редко бывало даже при прежней норме общего собрания живущих в городе). Узнав об этом, директор, привыкший к безгласию родителей, был сильно удивлен и даже высказал сомнение, настоящие ли родители были на этом собрании, не было ли туг самозванства.

Под стать ему будет и теперешняя временная начальница гимназии. Это учительница приготовительного класса, преподающая также чистописание. Эта особа, занимаясь уже не менее 20 лет, ведет дело так, что оно нисколько не утомляет и не обременяет ее. Секрет этого очень простой. Она ежегодно пропускает добрую половину уроков под предлогом разных мифических болезней. А когда и ходит в класс, то дает ученицам какую-нибудь самостоятельную работу, а сама что-нибудь читает в это время. В результате ее ученицы всегда в большом числе проваливаются при переходе в первый класс, родители недовольны, но ворчат только себе под нос. Ныне же, когда она, хотя и временно, оказалась «на славном посту», уроки оказались совсем заброшенными. Приходя в гимназию, она спокойно сидит в учительской за какой-нибудь книжкой и даже не заглядывает в класс, ссылаясь на то, что она не в голосе. И вот уже целый месяц приготовишки ходят в гимназию, но не занимаются. Правда, их держат там часа два, но сидят с ними восьмиклассницы, которые и сами только начинают изучать разные методики. А учительница даже не скажет никогда, чем с ними заниматься, и сама не считает даже нужным попросить кого-либо заменить себя. Вместо нее обычно приглашает восьмиклассницу сторожиха того здания, где помещается приготовительный класс или по своей инициативе, или по просьбе учительницы другого класса, которому оставленные на произвол судьбы девочки мешают заниматься. Дело дошло до того, что недавно приходила в гимназию мать одной из приготовишек и предлагала сама заниматься с ними, если в гимназии заниматься некому.

Для таких педагогов родительский комитет, действительно, бельмо на глазу.

14 сентября

Скоро уже месяц, как начались наши занятия. Были уже у меня и мелкие неприятности то в том, то в другом классе. Но дело обошлось везде благополучно. Один раз, например, порядочно рассердили меня своими ответами шестиклассницы, которые предыдущий люк плохо слушали. Я посадил за неудачные ответы человек пять, и из гимназии пошел уже слух, что я «разозлился и наставил колов». Но я на этот раз сдержался и ни одной из учениц, отвечавших в VI классе, не поставил балла, сознавая, что погорячившись могу ошибиться. В другой раз в том же классе возмутила меня ученица Е-ва, мать которой говорила весной о «срезывании» и грозила самоубийством. По этому, когда Е-ва начала учебный год в новом классе (осенью она переэкзаменовку выдержала) болтовней, а в один из уроков отказалась, мотивируя тем, что не знала, что задано, я прочел ей нотацию и довел девицу до слез. Но в следующие уроки она удивила меня своим внимательным отношением к делу и довольно толковыми ответами.

Моим enfant terrible в прошлом году был VIII класс, и ныне я с некоторой опаской приступаю к новым восьмиклассницам. Правда, таких задир, как И-и, ныне нет, и довольно много в классе хороших учениц. Но переход в VIII класс сказался и на них. При моем входе в класс они, например, уже не считают нужным вставать, как делали в VII классе, а я тоже не считаю нужным кланяться тем особам, которые не обращают на меня внимания. Не хочется им также и обычно, по-ученически отвечать уроки; а мне опять нельзя их не спрашивать, так как надо будет выставлять четвертные баллы, да и притом новый директор уже сделал мне замечание, что у меня мало баллов в журнале. Но в общем пока все идет мирно. Авось и дальше не поссоримся.

В занятиях со словесницами-специалистками я ныне хочу сделать нововведение: вместо обычного спрашивания уроков, где даются часто тошнотворные ответы и где нет ни малейшей самодеятельности, хочу ввести систему устных рефератов по курсу с обсуждением их тут же в классе. Несколько тем уже разобрано (из Герцена). Посмотрим, что будет.

15 сентября

Одной из классных дам при выходе ее замуж было запрещено бывшей начальницей иметь детей под угрозой увольнения со службы, и бедная дамочка прибегала ко всевозможным средствам, чтобы не проштрафиться. Теперь же, пользуясь сменой нашего «кабинета», она не вытерпела и обратилась к новому директору с вопросом, может ли она иметь детей. Директор, как и следовало ожидать от такого формалиста, ответил, что он справится в циркулярах. Это, к сожалению, не анекдот, а факт. Не знаю только, чему здесь удивляться: произволу ли начальствующих или безгласию подчиненных.

16 сентября

Наша временная начальница Ч-ва совсем не стала заниматься в своем классе и оставила девочек на произвол судьбы. Каждое утро прибегает в гимназию сторожиха и просит прислать кого-нибудь из восьмиклассниц, чтобы чем-нибудь занять приготовительный класс. Ч-ва спокойно сидит в учительской, предоставляя все сделать за нее другим. И вот в приготовительный класс каждый день ходят восьмиклассницы, которые не давали ни одного пробного урока и даже совсем не видали, как и чем занимаются в старшем приготовительном классе. Т<ак> к<ак> учительница-начальница не скажет, чем им там заняться, то они и занимаются чем вздумают, обыкновенно чтением, но — незнакомые с объяснительным чтением ни теоретически, ни практически — ведут, конечно, дело неважно. Приготовишки не слушаются, шумят и мешают заниматься соседнему классу, не вынося ничего и сами из таких занятий. А «г-жа начальница», пользуясь тем, что в лице восьмиклассниц есть даровая рабочая сила, может числиться больной, когда ей заблагорассудится. Вчера, наконец, я решил положить этому конец и, сговорившись с учительницей другого приготовительного класса, уроки которой от шума старших приготовишек все время страдают, сказал восьмиклассницам, чтобы впредь они не брались заменять г-жу Ч-ву, т<ак> к<ак> сами еще недостаточно подготовлены к этому, и потому со стороны родителей учениц могут быть на них же нарекания. Странно только, что с таким вопиющим манкированием учебным делом приходится такими окольными путями бороться нам же, сотоварищам г-жи Ч-вой, а не начальству, которое следит только за цветом мундира и за количеством отметок в журнале. Странно также и вполне безучастное отношение к этому родителей, в руках которых — и помимо родительских комитетов — есть немало средств, хотя бы, например, обращение к прессе.

Сегодня состоится открытие здесь мужской гимназии, и директор ее (он же наш председатель) рассылал именные приглашения всем не зависящим от него лицам, нам — своим подчиненным — прислал вместо того «повестку», в прочтении которой было велено расписаться. Наши педагоги очень обиделись таким обращением и, считая посещение этого торжества делом необязательным, решили на акт не идти. Не пойду и я, т<ак> к<ак> сверх невежливости приглашения, у меня нет и парадной формы, а наш председатель, столь щепетильный на этот счет, не постесняется, пожалуй, сделать замечание при всей публике. Но и отсутствие наше на «его торжестве», наверно, тоже зачтется нам.

17 сентября

Из всего нашего персонала на открытии гимназии была только классная дама В-ва, которая одна из первых возмущалась невежливой формой приглашения. Когда же сегодня пришел в гимназию директор, В-ва сама первая заявила ему: «А ведь я была вчера на Вашем торжестве. Как там у Вас все прекрасно было». Разумеется, это будет поставлено ей в актив. С нами же директор только сухо поздоровался и, не проронив ни слова, ушел.

Во время летней поездки я познакомился ныне на педагогической выставке в Петербурге с учебником психологии и методикой психологии Нечаева. Книги мне понравились. И я теперь начинаю пользоваться ими на уроках педагогики в VIII классе. Сегодня, например, дал им в качестве задачи стихотворение Лермонтова «Ангел», чтобы выделить в нем эмпирические элементы от метафизических. Спрошенная мной ученица, оказывается, удачно разобралась в стихотворении. Попробую и дальше пользоваться Нечаевым. Вообще VIII классом я пока доволен, и как хотелось бы мне, чтобы и впредь у нас остались такие же хорошие отношения.

В VI классе я сегодня весь урок читал ученицам былины А. Толстою. Я еще в годы детства увлекался ими, люблю их и теперь с удовольствием знакомлю с ними девиц. К моему удовольствию, былины, кажется, им тоже понравились.

19 сентября

Пошли опять письменные работы. Дела снова прибавилось вдвое. И с какой неохотой я берусь за эти груды синих тетрадок, которые отнимут у меня все зимние вечера. С каким удовольствием я избавился бы от этой опостылевшей работы. Почему бы в самом деле не сделать это особым учебным предметом и не предоставить его особому преподавателю? Ведь тут дела ничуть не меньше, чем, например, на устной словесности или истории. И как завидую я тем коллегам, у которых нет этой ничем не вознаграждаемой египетской работы.

20 сентября

Начинаются неприятности и в VIII классе. Несмотря на хороший в общем подбор учениц, находятся среди них и особы, привыкшие легкомысленно относиться к делу и ленивые. Первый конфликт вышел на методике арифметики, когда двое из учениц не смогли ответить самых элементарных вещей, повторявшихся почти каждый урок. Не находя никаких уважительных причин, оправдывающих их незнание, я поставил им двойки. В числе отличившихся на этом уроке была и та самая Б-ва, которая получала в VII классе почти на всех экзаменах математики два и все-таки — благодаря высокому положению своего отца — получила аттестат. И теперь на ответе она обнаружила полное незнакомство с математической терминологией, не будучи в состоянии отличить, например, цифры от числа. Ее подругой на нынешний год оказалась самоуверенная, но ленивая К-ва. Постоянные разговоры, смех и рассматривание всех проходящих мимо окон стало обычным их занятием на уроках. Не удивительно поэтому, что все перерабатываемое в классе проходит мимо их ушей и мозгов. К-ва уже проявила свое невежество на одной из методик еще на одном из первых уроков. Но я не поставил ей ничего, объясняя неудачный ответ случайностью. Однако дальше продолжалось то же. Отказы от уроков стали у них обычным явлением, а в классе шли бесцеремонные разговоры. Сегодня, наконец, я не выдержал. Б-ва, которая на днях оскандалилась по методике арифметики, сегодня перед уроком отказалась и по методике русского языка, мотивируя тем, что она не была в классе и не знала, что задано. Я в довольно мятой форме сказал тогда классу, что ведь они уже не маленькие и даже не бывши в классе всегда могут узнать, что задано, и приготовить это по учебнику или по записям подруг. После этого я весь урок рассказывал дальше. Весь класс слушал и принимал участие в работе. «Камчатка» же с Б-вой и К-вой, не обращая никакого внимания на то, что делается в классе, занялась своим.

Веселый разговор, оживленный смех и не менее оживленное выглядывание в окно, у которого они сидели, — т. е. то же, что и обычно. Прервав свой рассказ, я внезапно спросил К-ву, которая, как и следовало ожидать, даже не слыхала, о чем вдет речь. Это взорвало меня, и я отчитал ее и Б-ву, назвав такое отношение к делу «бессовестным». Той был, конечно, резким, выражение «бессовестное отношение» тоже нельзя признать корректным, и девицы, без сомнения, обиделись, так что на следующий день К-ва совсем не пришла в класс, а Б-ва имела расстроенный вид. И я опять раскаиваюсь, что не сдержал себя в рамках корректности. Спокойный или даже иронический тон мог бы скорее на них подействовать. А сегодня началась старая история и со словесницами, которые казались таким симпатичными и подающими надежды до тех пор, пока я распинался, рассказывая им целыми часами то биографию Герцена, то сущность народничества. Еще недавно я был приятно удивлен, увидев многих из них на лекции у местного депутата, говорившего о своей деятельности в Думе. После этого я спрашивал их, обратили ли они внимание на его отношение к народничеству, и ученицы казались как будто уже будущими гражданками. Но вот биография Герцена, которую я рассказывал в течение трех уроков, окончена. Сегодня надо было ее повторить, чтобы с той недели можно было начать рефераты о произведениях Герцена. И что же оказалось? Из четырех спрошенных мной учениц только двое могли кое-что рассказать. Другие же двое не только не потрудились прочесть на эту тему каких-нибудь из рекомендованных мною книг, но не проштудировали даже сделанных с моих слов записок. Ответы были самые нелепые (например, герценовские журналы оказались издаваемыми в России), а оправдания — не то наивные, не то беззастенчивые («я только до этого выучила»). Я был возмущен таким отношением к делу «специалисток словесности» и сказал, что, очевидно, они пошли на эту специальность только для того, чтобы ничего не делать, но что специалисток, не желающих работать, мне не нужно. Неприятно то, что при таком отношении к делу должна расстроиться и моя затея с рефератами; об успешном же прохождении еще более скучного отдела — грамматики — и говорить нечего.

21 сентября

Сегодня вышло столкновение в VI классе, опять-таки с Е-вой. Она отвечала урок и, видимо, в общем недурно знала его, хотя иногда выражалась крайне неумело, и поэтому мне приходилось часто поправлять ее. При затруднениях же Е-вой ее соседки не раз подсказывали ей. Чем дальше, тем паузы Е-вой становились чаще. И когда после одного замешательства она заговорила только тогда, когда ее соседка чуть не в самое ухо шепнула ей нужный ответ, я рассердился и сказал, что Е-ва отвечает по подсказкам. Она же стала беззастенчиво отрицать даже самый факт подсказа, а на мои слова, что я сам видел, возразила: «Только Вы один и видели». Такое возражение и бесцеремонная ложь возмутили меня, и я посадил Е-ву на место, сказав, что после этого с ней нечего и разговаривать. Но она, сев на парту, не угомонилась и продолжала ворчать, что я всегда к ней придираюсь. Тогда я, несколько овладев собой, стал по возможности спокойно оправдываться, что замечания делаю не одной только ей. А когда она спича снова возражать таким же вызывающим тоном, я пригрозил, что заявлю об этом на педагогическом совете (что, конечно, было уж вовсе нетактично). На замечание же ее, что всегда понапрасну ее «сажаю», я придрался к этому слову, что так не говорят, что «сажают» только капусту в гряды. Такая перебранка между учителем и ученицей показалась классу крайне комичной. Начался смех, и двое из учениц так залились, что должны были выбежать из класса. Причиной этому, конечно, опять моя несдержанность, помешавшая мне с достоинством провести свою роль.

22 сентября

Директору наше отсутствие на «его торжестве» не дает, видимо, спать. Вместо форменных костюмов он оседлал теперь другого конька, и все снова и снова возвращается к вопросу об этой маленькой демонстрации. Спрашивал, например, меня, и на мой ответ, что я постеснялся прийти из-за отсутствия парадной формы, возразил, что можно бы прийти и в штатском, что это одна отговорка. А сегодня конфиденциально спрашивал об этом нашу временную начальницу, справившись предварительно, нет ли кого в соседней комнате.

Сегодня же одна мамаша прислала на его имя письмо с просьбой не ставить в дневник двойку, полученную ее дочерью на добавочном уроке арифметики, так как «она и так имеет слабые баллы по арифметике, чтобы еще за добавочные уроки ставить ей двойки». Взгляд этой мамаши на добавочные уроки как на что-то излишнее и неприятное довольно странный, а взгляд на отметки, хотя бы они и соответствовали знаниям ученицы (чего она не отрицает), и еще страннее. И тем не менее наш директор, вообще совершенно пренебрегающий родителями и энергично борющийся против всякого организованного представительства, здесь вдруг принял сторону мамаши и поддержал ее нелепую претензию. Учительница, тратившая время на добавочные, ничем не вознаграждаемые уроки, оказалась виноватой, т<ак> к<ак>, по его мнению, задавать к этим урокам и ставить баллы за них нельзя. Почему пропускать уроки, даже в таком количестве, как Ч-ва, можно, а делать добавочные уроки нельзя, — это совершенно непонятно. Еще страннее, что знания, обнаруженные на обычных уроках, оцениваться могут, а обнаруженные на добавочных, — не могут. Как будто цель баллов — не оценка знаний как можно более точная, а что-то другое, чуть ли не какая-то месть ученицам. И родительница, не желающая знать, что ее дочь слаба по арифметике только потому, что это обнаружилось не на обычном, а на добавочном уроке, очевидно, просто какой-то недоумок. А этот протест против добавочных уроков (как будто учительницы делают их для собственного удовольствия!) только потому, что ее дочка получила тут двойку, — и отсутствие всякого протеста против пропусков уроков, дозволяющих их дочкам лишнее время побездельничать, — разве не характерно все это для наших «родителей»? Что же после этого удивительного, если и дети учатся для отметок, понимаемых как нечто самодовлеющее, каким бы путем они не были приобретены? И наше начальство, борясь против всякого разумного начинания родителей, здесь охотно подчиняются их нелепым претензиям и с головой выдают им учителей, еще больше усиливая веем этим деморализацию нашей школы.