Бывшие ученицы

Бывшие ученицы

8 декабря

Вчера вечером были у меня в гостях две бывшие ученицы первого моего выпуска. Об этом выпуске и особенно о той компании, к которой принадлежали эти две ученицы, у меня останется навсегда самое теплое воспоминание. Умные, развитые девушки, сознательно пережившие минувшие бурные годы, они были в VIII классе уже людьми с определенными убеждениями, которые умели отстаивать и в разговорах, и даже в своих гимназических сочинениях. Но главное, что отличало лучшую часть этого выпуска, это глубокий идеализм и притом не отвлеченный, теоретический, а жаждущий живого дела. Не к диплому и даже не к высшему образованию стремились они, а к живой работе на пользу народа, хотя бы и с тяжелыми жертвами лично для себя. И в VIII классе они уже жадно искали новых путей для служения народу. Они занимались в воскресной школе, выписывали педагогический журнал, организовали педагогический кружок, где читали и обсуждали рефераты о воспитании. Был даже проект организовать свободную школу в деревне, где они стали бы по очереди заниматься с крестьянскими ребятами; одна из них даже уехала туда, но наткнулась на сопротивление священника и местных властей. Часть группировалась около одного рабочего кружка, и одна восьмиклассница (девица необыкновенно развитая, с философским складом ума и глубоким идеализмом) усердно училась сапожному ремеслу. Весной они устроили при Народном доме детский сад и привлекли туда массу ребятишек, которых пытались учить и воспитывать на началах свободы и самодеятельности.

По окончании курса они тоже остались верными себе. Особенно та самая В., которая наиболее выделялась из них, несмотря на то что была всех моложе (она окончила VIII класс 16-ти лет). Потом поступила она, несмотря на свою золотую медаль, простой швеей в швейную мастерскую, а осенью уехала в Москву, где пыталась поступить на какую-то фабрику; но этим подорвала свое и без того слабое здоровье. Однако и потом, прожив зиму на Кавказе и немного поправившись, она едет в Т. и энергично работает там над организацией детской колонии, пока болезнь снова не прерывает ее деятельность. И вот вчера эта В. вместе с подругой снова побывала у меня. Многое рассказали они о своей жизни за это время (с одной из них я не виделся 4 года). Немало тяжелого пришлось им перенести. Но их любовь к живому делу все еще не угасла. По крайней мере лучшие воспоминания их — это воспоминания о той детской колонии, где они вместе работали. Потом они работали на полях как крестьяне; а йотом учили собранных в колонии бедных ребят. И мне запомнилась из их рассказа яркая картина, проникнутая горячей любовью к детям, — картина летней ночи, когда руководительницы вместе с детьми сидят у костра среди высоких, черных сосен, и ночная тишина прерывается то пением одной из руководительниц, то звонкими детскими голосами.

18 декабря

Вот окончились и репетиции в VIII классе. Последняя неделя была какая-то шальная. Шли и обычные уроки, и репетиции, т. е. в сущности почти те же экзамены. Восьмиклассницам, которые по русскому обыкновению оттянули подготовку к самому концу, пришлось довольно круто. Надо было сдавать пройденные за целых полгода курсы. У словесниц тут же подошел срок подачи сочинения, которое они свободно могли бы кончить еще до репетиции, но которое тоже не было даже и начато до последних дней. Целый ряд моих уроков пропал из-за этих репетиций. А между тем необходимо было пройти по педагогике целый отдел, и притом довольно трудный (логику). Поэтому в первые часы я стал делать добавочные уроки по педагогике, а репетицию по ней попросил поставить самой последней. Но совместить все это восьмиклассницам было трудно, и начались массовые пропуски уроков. Некоторые, впрочем, остались исправными и на этот раз; аккуратно посещали все уроки и отвечали по какому угодно предмету даже в дни своих репетиций. Но таких учениц, привыкших методически работать и добросовестно относиться к делу, было немного. Большинство же, бросаясь пополнить пробелы по одному предмету, запускали в то же время другие; утомлялись от такой спешной и беспорядочной работы и получали на репетициях иногда слабые баллы.

Я к этим пропускам относился сначала снисходительно. Работу по словесности и методикам совсем приостановил и продолжал идти вперед только по педагогике, усердно объясняя им каждый урок и стараясь сделать логику по возможности наглядной и интересной. Не раз спрошенные мной ученицы отвечали плохо, но я ничего не ставил им за такие ответы, надеясь, что они исправятся. Но репетиции подходили уже к концу, кончался и курс логики, которую дня через два они должны были сдавать. А между тем ходить на уроки стало еще меньше. Вчера вместо 26 было только 6 человек, сегодня, после выговора начальницы, пришло побольше. Но когда я вызвал одну ученицу, она, поговорив немного невпопад, совсем отказалась отвечать дальше, хотя у нее все репетиции кончились уже несколько дней назад. Другая заявила, что у ней болели зубы, третья и четвертая тоже отказались. Тогда я, возмущенный их отношением к делу, которое — и несмотря на репетиции — могло бы быть все-таки более добросовестным, разгорячился и заявил, что раз они не работали по логике как следует вовремя, то я буду спрашивать их на репетиции по всей программе и каждую обязательно спрошу из логики; тем же, кто неудовлетворительно отвечал на этой неделе, поставлю двойки. Ученицы эти, оставленные сначала без балла, вместо пополнения своих пробелов совсем почти не стали ходить на уроки; а одна, хотя и была спрошена снова, но обнаружила то же незнание, что и в первый раз. Основания для двоек поэтому были. Но делать этого, по-видимому, все-таки не следовало, потому что получилось что-то вроде мести одним за других; а двойки вместо оценки знания превратились в какое-то наказание, наложенное при этом «с сердцем». Сказано было все это раздраженным топим, после чего я совсем ушел из класса. Ученицы же, оставшись одни, подняли шум и даже не потрудились закрыть двери в своем классе, хотя в соседних классах шли уроки. Учительницы начали уже выходить из классов, обеспокоенные шумом. И я, увидав все это, явился опять в VIII класс, страшно возмущенный, и прямо почти закричал на них, что они, хотя и старшие в гимназии, а ведут себя хуже всех. В общем получалась довольно безобразная сцена, способная окончательно испортить мои отношения с восьмиклассницами.

Впрочем, пока этого не сказывается. Некоторые ученицы сами заговаривали со мной уже после этого инцидента. А одна (капризная и самолюбивая Т.) попросилась даже прийти ко мне вечером за какими-то разъяснениями по логике. Вечером она действительно пришла, но оказалось, что эта способная девица, получив почему-то 2, не стала совсем заниматься по педагогике и ничего не записывала из того, что я говорил в классе. И вот теперь, за 2 дня до репетиций, она пришла с тем, чтобы я рассказал ей то, что говорил в классе. Пришлось просидеть с ней целый час (хотя у меня было много и своей работы). Я говорил ей разные определения и т.п., а она записывала. По окончании же всего этого ушла, даже не поблагодарив меня.

11 декабря

Сегодня день репетиции по педагогике. Спрашивал я, действительно, как обещал. Отвечали в общем ладно. Но двое (и в том числе Т.) совсем не могли ответить и получили 2. Впрочем, существенного значения это для них не имеет, так как балл за репетицию считается наравне с четвертными.

Две же двойки вышло у меня и на репетиции по грамматике, так как наименее способные девицы, запустив занятия, не успели уже догнать и поражали на репетиции отсутствием даже таких сведений, которые необходимы в самых первых классах гимназии. Поэтому на тонки мои специалистки, видимо, не обижаются.

Из географичек же одна, получившая на репетиции 2, винит в этом преподавателя, который будто бы плохо спрашивает, и потому совсем оставляет гимназию.

20 декабря

Сегодня вечером назначен совет. Поэтому во всех классах шло лихорадочно быстрое спрашивание. Надо было переспросить многих неспрошенных, особенно у кого сомнительные баллы; а там некоторые желали исправляться и т.п. Особенно много возни было в VI классе. Сегодня я раздал им последнюю классную работу, которая оказалась написанной (главным образом со стороны орфографии) очень плохо: больше половины неудовлетворительных баллов. Поэтому у многих оказались баллы сомнительные (2 и 3 и т.п.). Необходимо было всех таких переспросить. Спрашивал все время: и в урок, и в большую перемену и даже после 5-го урока. Под конец этого шестичасового спрашивания и ученицы, видимо, утомились, да и я уже плохо соображал; а тут нужен был свежий ум, так как требовалась свежая оценка их знаний цифрами. В результате, поставив одним тройки, а другим двойки, я и сам не был вполне уверен в точности своих оценок.

Во время совета все педагоги уже предвкушали близость отдыха, слушали невнимательно и спешили отделаться поскорее. Во время перерыва пошли в другую комнату, где была зажжена небольшая елка (силами некоторых учительниц и классных дам). У подножия ее красовались кипы тетрадей, а на ветвях висели небольшие подарки каждому из нас с соответствующими шутливыми надписями.

21 декабря

Хотя совет уже прошел, но я надеялся сегодня еще переспросить некоторых учениц, которым вышли двойки, т<ак> к<ак> директор разрешил исправлять и после совета. Но в VI классе из двух намеченных мной (в оценке которых я сомневался) пришла только одна. Исправлять одну и не исправлять другую было бы несправедливо. Поэтому я не стал спрашивать и ее. Настоящих занятии сегодня уже не вел. В V классе читал рассказ Чирикова «Ранние всходы»; в VI читали стихотворение Жуковского; а в VIII — статью «Учитель-художник» (о Шарельмане — идеальном народном учителе). В V классе, хотя и выходят у нас иногда трения — вследствие взаимной непривычки, — однако расстались мы дружно. VI класс тоже не обиделся на многочисленные двойки за сочинения и 7 четвертных двоек, так как, видимо, сознает их справедливость. Поэтому встретили меня очень весело, говорили о предстоящих увеселениях и обещали приехать ко мне маскированными (ряжеными — В.Ш.). В VIII же классе, хотя, по-видимому, с интересом слушали статью, однако чувствовалась какая-то отчужденность, и расстались довольно холодно. Очевидно, все эго следствие моей несдержанности, так как одна из учениц (та самая Б-ва, которая и раньше делала мне замечания) выражала мне в лицо свое недоумение, почему я поставил двойки не в день ответа, а лишь тогда, когда рассердился. На этот раз она, без сомнения, нрава. И хотя я возражал, но в глубине души не мог с ней не согласиться и укорял себя за то, что не мог до конца репетиций продолжить своего снисходительного отношения к ученицам.

22 декабря

Сегодня вместо занятий происходила раздача свидетельств с баллами, и к 12 часам гимназия уже совсем опустела. Теперь можно будет хотя немного отдохнуть и почитать, так как в течение полугодия почти единственной литературой, которой я занимался, были ученические сочинения. Даже на чтение педагогических журналов и книг по своей специальности приходится смотреть как на роскошь, которая доступна только в такое время, как каникулы. Но и тут первое время как-то не тянет читать ничего серьезного. Ум, интенсивно работавший в одном направлении, не может сразу направиться в другую сторону. А вследствие утомления в свободные минуты скорее тянет к какой-нибудь легкой книжке, чем к серьезным научным трудам.