Отцы и дети

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Отцы и дети

3 января

Вчера вечером была у меня компания замаскированных гимназисток VI класса, и в том числе многие из получивших 2 за последнюю четверть. Я скоро узнал большинство из них. А они, поболтав некоторое время со мной и другими гостями, отправились дальше. Вообще никакой враждебности из-за двоек заметно не было. Ученицы в этом отношении, насколько я замечал, по большей части считаются не столько с самим баллом, сколько с его справедливостью пли несправедливостью, как они ее понимают, и за неудовлетворительный, но заслуженный балл, не сопровождающийся со стороны учителя гневом, не сердятся. Родители в этом отношении хуже. Один из них, например, разъезжая с визитом «в подпитии», выражал свое недовольство на поставленный его дочери балл. А между тем эта девица уже с V класса поражает меня своей безграмотностью и слабым развитием, никаких стараний исправить свою орфографию она не прилагает; книг, кроме обязательных, тоже не читает, что признают и ее домашние. И когда в результате получается 2, отец не находит ничего лучшего, как обвинить в этом учителя. И таких отцов, не обращающих на своих детей никакого внимания и ожидающих, что все за них сделает школа, сколько угодно даже среди интеллигентных людей. Не раз, например, выяснялось, что ученицы оказывались без самых необходимых книг: Пушкина, Гоголя и т.п., которых не имеется у них дома, хотя отец с высшим образованием и обладает целой коллекцией учащихся детей. Один отец, дочери которого отличались своей безграмотностью, наводил раз при мне критику на школу; но при этом оказалось, что он никогда не заглядывал в письменные работы своих дочерей, хотя они почти каждый год получали из-за этого переэкзаменовки. Какое же право имеют такие родители, у которых нет даже простого интереса к умственному развитию детей, требовать невозможного от школы — требовать, чтобы она знала индивидуальность каждого ребенка и руководила им не только в классе, но и дома?

Сами ученики, мне кажется, стоят на более реальной почве; они понимают, что все-таки школа кое-что им дает; они сознают, что и сами иногда виноваты в плохих баллах и т.п. И поэтому, если бы мне предстояло отдать свою деятельность или на суд самих учащихся, или на суд родителей, я предпочел бы первых. Лучшими же ценителями учителя могут быть те учащиеся, которые учатся не по принуждению старших, а сами стремятся к учению и ищут живой работы. Эти учащиеся, стремящиеся к знанию и труду, а не только к баллам и дипломам, стоят на той же точке зрения, на которой должен стоять и учитель. И счастлив тот педагог, который умеет ответить на их запросы.

8 января

Вот прошли и праздники. В первый день я не думал спрашивать учениц, но сам накануне усиленно подготовлялся, чтобы занять их рассказом нового. Однако оказалось, что труды мои пропали даром. Ученицы не только не могли отвечать, но не могли и слушать, так как явились в класс только в самом ничтожном количестве. Да, не скоро раскачивается русский человек, особенно после праздника.

9 января

Сегодня метель, хотя и не очень холодно. И ученицы, пользуясь этим, явились в класс в еще меньшем количестве, чем 7 января.

Особенно многих не было как раз не в младших, а в старших классах, где «наука» уже больше надоела, да и девицы посмелее. И пришлось опять провести день без всяких занятий. Жизнь и привычки учащихся сильнее циркуляров, восстающих против «морозных праздников». В VIII классе я все-таки попробовал заниматься по-настоящему и стал спрашивать о «Мертвых душах». Но оказалось, что некоторые ученицы даже не позаботились за 2 недели праздников прочесть этого произведения, хотя перед каникулами я говорил им об этом. Пришлось поставить им по единице.

10 января

Сегодня на уроке словесности в VIII классе, когда я вызвал одну ученицу, другие стали говорить, чтобы я не ставил им балла за ответы, по крайней мере для первого дня; так как баллы отбивают у них охоту заниматься. Я возражал, что раз с нас требуют четвертных баллов, то должны же мы иметь для вывода их какие-нибудь данные; не выставляя же баллы за отдельные предметы, невозможно запомнить, кто какие знания обнаружил в эту четверть. Постоянная же оппонентка моя И-и пошла еще дальше и говорила, что когда обязывают прочесть известное произведение, то его не хочется читать. Я же говорил, что раз мы проходим известный курс, то почему же учитель не может заранее предвидеть, для пользы самих же учениц, какие произведения будет разбирать, чтобы ученицы могли заблаговременно прочесть их.

11 января

Ночью у меня был жар и озноб, и я почти совсем не спал. Но, хотя и с головной болью, пошел в гимназию, так как все-таки не настолько болен, чтобы не мог заниматься; а пропускать уроки без достаточных причин не в моих привычках. Однако на уроке в V классе обнаружилось, что при таком состоянии едва ли полезно заниматься. Опоздание некоторых учениц на урок, разговоры и смех во время моего рассказа — все это раздражало меня. Особенно же когда одна ученица, получившая два замечания за разговоры, начала запираться в глаза, что она не разговаривает. Реагировать на все это, конечно, следовало, но в спокойном, а не раздраженном тоне, как вышло у меня.

Зато следующий урок в VI классе прошел гладко. По окончании же его я показывал ученицам снимки с картин Швинда (из мюнхенской галереи), устанавливал связь между романтизмом в литературе и в живописи. Я делал это еще в первый раз и, возможно, что неудачно, так как на учениц, по-видимому, это не очень подействовало. Лучшие результаты могли бы получиться, если бы у меня были образцы не только романтической, но и ложноклассической живописи; но последних у меня не было.

В VIII классе оба урока (методика русского языка и словесность) прошли очень дружно, дельно и непринужденно. По методике русского языка шел разбор статьи для объяснительного чтения, и мне приятно было видеть, что восьмиклассницы приучились, наконец, к общей дружной работе. Одна ученица объясняла стихотворение, другие поправляли ее; высказывали разные мнения, приводили доказательства в пользу их и т. д., а мне оставалась почти только роль руководителя этого педагогического собрания. На уроке же словесности вместо обычного спрашивания получилась совместная беседа относительно героев «Войны и мира». Ученицы делились своими мнениями, обращались ко мне за разъяснениями, возражали иногда. Беседа, естественно, переходила с одного героя на другого. А под конец я сам рассказывал им о посмертных сочинениях Толстого, которых они еще не читали.

14 января

Просидев из-за болезни два дня дома, я не вытерпел и, думая, что уже поправился, пошел в гимназию. Но, должно быть, повредил этим себе и к вечеру стал хуже себя чувствовать. Придется, видно, еще засесть на несколько дней.

16 января

Сижу дома. Но не веселое это занятие. Тянет в гимназию, где, хотя и немало бывает неприятностей, но в общем идет живое дело с живыми людьми. Неприятно также и запускать уроки. Придется потом спешить, пропускать и т.п. Жаль, что нет института запасных учителей, которые могли бы заменять во время болезни. Ведь от этого пропадает очень много уроков по каждому предмету. Теперь же, хоть и стараешься по возможности занять своих учениц (в одном классе завтра просил сделать классную работу, а в VIII классе идут практически уроки, конспекты которых я проверяю дома), но это плохо удастся. Можно бы, например, хотя читать что-нибудь вместо уроков, материалу такого нашлось бы. Но некому поддерживать дисциплину в классе, так как классные дамы на это не способны. Не могут они также и давать какие-нибудь пояснения (еще недавно одна из них спрашивала у меня, что такое «анкета»); да и вообще они все стремятся только к тому, чтобы поменьше делать и пораньше уйти из гимназии. Притом же часто у них свои уроки (у нас почти все дамы с таким совместительством), и на прямые обязанности у них не хватает времени.

Сегодня, впрочем, на распущенность V класса обратила внимание и начальница. Очевидно, между ней и ее фавориткой В. пробежала какая-то черная кошка, так как начальница, не обращавшая раньше внимания даже и на свой VIII класс, сегодня вдруг заинтересовалась V классом и выражала свое неудовольствие по адресу В. Но попробуй поговорить на эту тему с ней раньше, и она обличения своей фаворитки сочла бы за личное себе оскорбление.

Да сегодня и ей пришлось испытать афронт. Директор ввиду нападок газет на предыдущий гимназический вечер нашел, что поручать это дело одной начальнице рискованно. Поэтому для предстоящего на масленицу вечера для младших классов он предложил избрать особую комиссию из педагогического персонала. Вечером было первое собрание этой комиссии под председательством директора. В числе других — вопрос о лицах, приглашаемых гимназистками в качестве гостей. Директор предложил ограничить круг родителями и учащимися ввиду возможности появления компрометирующих лиц (вроде «содержанки одного господина»); другие были против; сошлись на компромиссе: ввести такое Ограничение только для младших учениц, а VIII не связывать такими правилами, но предупредить о необходимости разборчивого отношения к гостям, прочив чего я безуспешно возражал как против оскорбительного для восьмиклассниц. При этом оказалось, что к числу компрометирующих лиц начальница не прочь отнести даже нижних чипов и приказчиков. Директор возражал ей. Но, по-моему, здесь даже и возражать-то неловко.