Бомба

Бомба

едьмого декабря занятие кружка по изучению истории партии прервала воздушная тревога. Руководитель кружка Евгения Виленкина схватила со стола конспекты и побежала в перевязочную, а врачи — каждый на свое место.

Опять прерывистое нудное гудение моторов в вышине, залпы зениток. Опять завыли сирены в госпитале. Надо переносить раненых вниз, в полутемное бомбоубежище.

В одном из отсеков бомбоубежища натыкаюсь на… заседание Ученого совета исторического факультета. Идет защита кандидатской диссертации.

Диссертант — офицер. В свое время защита была назначена на 23 июня 1941 года. Но шел второй день войны, и было не до того. А на шестом месяце войны уже стало «до того».

Фамилии диссертанта не помню. Кажется, это был военный юрист первого ранга. Он прибыл прямо с переднего края, с винтовкой за спиною. Ему дали отпуск на шесть часов.

В бомбоубежище — ни стола, ни кафедры, ни аудитории. Сидят только члены Ученого совета и официальные оппоненты.

Защиту диссертации я не дослушал. По крыше госпиталя забарабанило: посыпались «зажигалки». Я выбежал во двор, поднялся по темной лестнице на чердак. Вместе с другими начал орудовать лопатами и щипцами. «Зажигалки», распространяя зловоние, летели с крыши в снег.

Над нами гул моторов. Залпы зениток.

Пушкинская площадь усеяна кострами. Горят зажигательные бомбы, озаряя своим светом бойцов МПВО.

— Сейчас начнут жарить фугасками, — говорит политрук Московкин. — Знаю их повадки. Подожгут, осветят, а потом бомбят.

На Московкина зашикали со всех сторон:

— Типун тебе на язык!

Но политрук оказался прав. Так и случилось. Совсем близко воздух прорезал нарастающий свист падающей бомбы.

— Ложись! — крикнул Луканин.

Раздался глухой удар. Но взрыва не последовало. Второй удар. Султан огня позади госпиталя, а где — не разберешь! Третий взрыв…

Утром выяснилось — вторая бомба грохнула в Малую Неву. Около моста Строителей зияла громадная полынья с большими зазубринами. От нее по снежному покрову льда тянулся длинный след выброшенного со дна реки черного ила.

Третья бомба взорвалась на территории ботанического сада университета.

А первая бомба упала напротив главного входа в наш госпиталь, у столовой университета. Сто сорок шагов от нас. Точно выверено. До ноября мы ведь питались в этой столовой.

Бомба ушла глубоко в землю и не взорвалась. Специалисты утверждали — бомба замедленного действия.

Опасное место немедленно огородили и сделали предостерегающие надписи. Движение транспорта направляется в объезд Менделеевской линии, кружным путем. Все жители ближайших к столовой домов временно покидают свои квартиры.

На командирском совещании было предписано раненым ничего не рассказывать. Но уже к вечеру весь госпиталь знал, что рядом лежит невзорвавшаяся фугаска. На место падения бомбы пришел саперный отряд МПВО. Рыли двое суток в мороз и метель. Все это время мы жили словно на дремлющем вулкане. А саперы работали медленно — не было сил. К тому же они очень осторожно выкапывали землю, работая с точностью ювелиров. Неловкое движение, случайный удар могли вызвать страшный взрыв.

На третий день стало известно: они докопались до корпуса бомбы и обезвредили взрыватель. Жители окрестных домов и мы в госпитале с облегчением вздохнули. Опасность миновала!

Саперы продолжали работать, им теперь оставалось извлечь и увезти корпус бомбы.

Внезапно раздался оглушительной силы взрыв. Госпиталь содрогнулся. С треском лопалась в окнах фанера. С потолка сыпалась штукатурка. В коридоре — топот ног, крики людей.

— Носилки! Скорее!

В приемный покой принесли тяжелораненого сапера. Множественное ранение мелкими осколками. Жизнь едва теплилась в изуродованном теле, человек лишен малейших признаков сознания.

Считанные минуты решали судьбу сапера. Только переливание крови могло стать верным помощником врачей. А флаконы с кровью — на втором этаже, в операционно-перевязочной! Бежать туда некогда!

— Эдя! Скорее! — зовет начальник приемного покоя.

Эдя Львовна — донор первой группы. Ее кровь можно переливать всем.

Золотницкая ложится на стол. Проходит четверть часа — кровь донора перелита раненому.

И вот чуть шевельнулись веки сапера. Прерывистый голос:

— Уми… раю…

Но он не умер, Егор Михайлович Куракин. Семьдесят пять суток боролись хирурги за жизнь сапера. И врачи вышли победителями. Егор Михайлович выздоровел.