В праздничный день

В праздничный день

тро 7 ноября началось артиллерийским обстрелом. Впервые ленинградцы праздновали годовщину Великого Октября в тяжелой и суровой обстановке осажденного города.

Здание госпиталя украшено флагами. Они огнем полыхали в морозном воздухе. К раненым пришли родные и знакомые. Принести что-нибудь из продуктов они не могли. Кое-кто поделился помидорами. В праздник взрослым выдали по пять соленых помидоров.

Начальники отделений, политруки, врачи, медицинские сестры — все находились в коридорах, встречали посетителей и провожали их в палаты.

Многолюдно было в клубе и красных уголках, которые организовали и оборудовали наши шефы. Пришли, разумеется, и университетские «родственники» раненых. К празднику общественные организации университета собрали три тысячи пятьсот рублей и на эти деньги купили подарки. Сегодня они раздали их раненым, не имеющим в Ленинграде ни родных, ни знакомых. Студенты пришли с музыкальными инструментами. Из красных уголков доносились негромкие песни, переливчатые звуки гитар и мандолин.

Заглянул в третью, «морскую палату». Ну, конечно, как я и ожидал, там тоже гости.

Рядом с койкой Григория Махини сидела Дарья Васильевна Петрова. Санитарка штопала кому-то носки. Она могла в этот день штопать и не в палате, а у себя в комнате. Но разве может она не присутствовать в палате, когда пришли гости? Ни в коем разе!

Гости сидели за столом. Их трое: девушка и два молодых человека.

— Что же нам еще спеть? — спросила девушка, черноволосая студентка, положив пальцы на гриф гитары.

— «Раскинулось море широко!» — не задумываясь, ответил Вернигора.

— «Закувала та сыва зозуля…» — просит Махиня. Гости сконфуженно переглянулись.

— Мы это плохо знаем. Лучше споем «Широка страна моя родная».

Ровно, слаженно звучат голоса. Слышен тенорок Вернигоры, бас Григория Махини, им вторит Папаня. И вскоре начинает петь вся палата. Дверь открыта. Около двери столпились легкораненые и посетители. Они тоже запели. Песня вырвалась в коридор, и звучит она ввысь и вширь, по всему этажу здания.

— Спасибо вам от всей палаты! — благодарит Вернигора, когда кончилась песня. — Девушка, как вас зовут?

— Лида. А вас?

— Володя. Вы в магию верите?

— В магию? Что вы! Конечно, нет…

— Тогда смотрите!

Вернигора засучивает левый рукав. Правой достает из-под подушки гривенник. Показывает его Лиде и всем. После этого «втирает» монету в обнаженную руку. Показывает пальцы. Гривенника нет!

— Подойдите ко мне! — приглашает Лиду Вернигора.

И вынимает гривенник из кармана кофты нашей гостьи.

Смех, аплодисменты.

— Никакого мошенства, одно проворство рук! — смеется Вернигора. — Два года в Маньчжурии учился!..

Время для посещения раненых истекает. Посетители покидают палаты. Встала и тетя Даша.

— А теперь чтобы в палате было тихо! — произнесла она таким тоном, словно хотела сказать: «Ребята, не баловаться!»

Позднее в этот день я увидел в вестибюле госпиталя нашего «короля топлива» Голубева. Семеныч о чем-то не мог столковаться с начальником приемного покоя Елизаветой Михайловной Михайловой.

— Ну хорошо! Согласна, возьмем! Но сейчас идите спать! — уговаривала Семеныча Михайлова. — А то неровен час — увидит Ягунов, пропишет вам ижицу!

— Я пойду… Михална. А Мгу мы возь-мем! Истинный господь! Ка-ак пить дать.

Семеныч был изрядно навеселе.

— Семен Ильич, а где вы раздобыли? — спросил я.

— Вытря-хивал. По кап-лям!

На праздник раненым было выдано вино. Бутылки после раздачи сдали на склад. Семеныч не поленился и «вытряхивал» из каждой посудины «по каплям».