Душа Метеорологической комиссии

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Душа Метеорологической комиссии

В то время как Воейков путешествовал по Кавказу и за границей, а после возвращения из поездок работал над сводками средних температур, в Главной физической обсерватории произошли перемены.

Кемц занимал пост директора обсерватории около года. Вместо отказавшегося от работы в обсерватории Воейкова он пригласил в качестве помощника Михаила Александровича Рыкачева, впоследствии академика и одного из виднейших русских метеорологов. В 1867 году Кемц скончался.

Пришлось подумать о приглашении нового директора. Выбор пал на швейцарского физика Генриха Ивановича Вильда. Это был энергичный тридцатипятилетний ученый, отличавшийся сильной волей и целеустремленностью. Вильд получил хорошую подготовку в Гейдельбергском университете, где учился у выдающихся ученых Кирхгофа и Бунзена. Вильду было только 25 лет, когда он начал читать лекции в Цюрихском университете. Назначенный директором Бернской астрономической обсерватории, Вильд в течение нескольких лет перестроил работу обсерватории и создал на территории Швейцарии сеть метеорологических станций, работавших по единому плану.

В 1868 году Вильд был приглашен в Россию, избран действительным членом Академии наук и назначен директором Главной физической обсерватории. Он немедленно приступил к реорганизации постановки метеорологических наблюдений: расширению сети станций, снабжению их оборудованием, разработке инструкций.

В то время как обсерватория налаживала свою деятельность, в Географическом обществе метеорологией занимались отдельные лица, в том числе Воейков. Организации, объединявшей научную работу по метеорологии и климатологии, в обществе не было: Метеорологический комитет фактически не существовал, а сеть добровольных наблюдателей, как мы уже говорили, не получала руководства и распалась. Географическое общество лишилось даже разрозненных и не всегда точных сведений.

— Так больше продолжаться не может. Нам нужно возродить при обществе метеорологические наблюдения, — не раз говорил Воейков Петру Петровичу Семенову и другим руководителям общества.

Наконец в марте 1870 года в Географическом обществе была организована постоянная Метеорологическая комиссия под председательством директора обсерватории Г.И. Вильда. В состав комиссии входили: А.И. Воейков, П.А. Кропоткин, Р.Э. Ленд и М.А. Рыкачев — видные деятели русской науки. Секретарем был избран Воейков.

Вильд составил инструкцию о наблюдении за грозами и осадками, о времени замерзания и вскрытия рек и бланки для записей. Воейков написал популярную статью о важности наблюдений над дождями и грозами. Эта статья была помещена в одной из распространенных тогда газет и перепечатана в других изданиях. Рыкачев опубликовал статью о наблюдениях за вскрытием и замерзанием рек.

Статьи призывали научные общества, представителей губернских властей, земские управы, директоров училищ и частных лиц оказать содействие новому начинанию.

Призыв комиссии встретил отклик. Скоро начали поступать материалы наблюдений. Воейков знакомился с этими сообщениями и вел переписку с корреспондентами. Он докладывал о поступивших сведениях на заседании Метеорологической комиссии, составлял сводки и печатал статьи, указывая фамилии лиц, от которых была получена информация. Это, по существу, была единственная возможность поощрить наблюдателей.

Александр Иванович всегда требовал живой связи с корреспондентами, считая, что местным жителям надо предоставить инициативу и всячески их поддерживать. Инструкция Вильда казалась ему слишком узкой и формальной. Жизнь ее опережала. Почта приносила в Географическое общество сообщения о ветрах, внезапных зимних оттепелях, прилете птиц. Особенно много писали наблюдатели о засухах, состоянии посевов, начале обора урожая. Попадались письма, рассказывавшие о подземных толчках, горных обвалах. А ведь все это не было предусмотрено инструкцией. Неудивительно, что через год секретарь комиссии с удовлетворением докладывал:

— Корреспонденты не хотят ограничиваться только сообщениями о грозах, осадках, вскрытии и. замерзании рек. Многие из них желают вести наблюдения по более широкой программе. Я надеюсь, — говорил он, — что вскоре вместо наблюдательных пунктов Географическое общество будет иметь целую сеть небольших метеорологических станций.

Вильд сдержанно встретил слова Воейкова. Он не одобрял стремление расширить наблюдения добровольных корреспондентов. Пусть выполняют инструкцию — и все!

Еще больше не понравились Вильду статьи Воейкова, появившиеся в 1870 и 1871 годах. В них Воейков подверг анализу и критике издания Главной физической обсерватории и хотя указал на заслуги Вильда, но отметил, что постановка работы обсерватории не соответствует требованиям жизни. Обсерватория далека от практики. Уклоняясь от предсказаний заморозков, гроз, штормов, она не помотает ни сельским хозяевам, ни морякам. Воейков же считал точные, цифры наблюдений только материалом для широких научных выводов, а науку — средством для практических целей.

Вильд находил эти высказывания дерзостью со стороны молодого ученого и с каждым днем все более настораживался.

Вильд ставил перед собой ограниченные задачи. По его мнению, метеорологическая служба должна была давать собранные по единой стройной системе точные цифры, чтобы ими пользоваться как статистическими сведениями. Вильд всецело отдавался вопросам техники наблюдений. Он был фанатиком цифр. Если ему удавалось выпустить таблицу средних температур или количества выпавших осадков, подсчитанных с безукоризненной математической точностью, это его вполне удовлетворяло. Он конструировал приборы — барометр, испаритель, флюгер, анемограф[9], различные механизмы для магнитных наблюдений. Вильд составил также чертеж типовой метеорологической будки. Разработанные им приспособления он настойчиво вводил на метеорологических станциях.

Вильду удалось упорядочить наблюдения, сделать цифровые сводки несравненно более верными, чем при его предшественниках. Но деятельность Вильда имела и отрицательные стороны. Педант, формалист, он не желал глубоко вникать в смысл наблюдаемых явлений.

Еще в середине XVIII столетия великий Ломоносов писал о несовершенстве метеорологических приборов, о неодинаковых приемах наблюдений и различной степени добросовестности наблюдателей, как о причинах того, что физики относятся к метеорологическим наблюдениям скептически и делают их только потому, что этого «требует их должность».

Выводы Ломоносова о состоянии науки об атмосфере печальны:

«В таком состоянии утомлённа и почти умерщвлённа была сия лучшая часть натуральной науки».

После Ломоносова прошло сто лет. Приборы значительно улучшились, многие физические явления были исследованы, частично удалось разработать научную терминологию, установить правила наблюдений. Казалось бы, следовало теперь перейти к «истолкованию воздушных перемен», чего требовал еще Ломоносов.

Этот призыв великого ученого нашел глубокий отклик в душе Воейкова. Проверка и дополнение труда Веселовского дали Воейкову исходный материал для изучения климата России. Но Александр Иванович не мог удовлетвориться составлением описаний, он стремился вникнуть в самую сущность климатических явлений, дать им научное объяснение. Ученые — современники Воейкова — уже понимали, что климат любой страны в значительной степени зависит от круговорота воздуха больших масштабов, включающих в свою орбиту не только ближние, но и дальние зоны земного шара. Лишь познание атмосферных явлений всех зон нашей планеты может дать ключ к установлению законов, управляющих климатом. Теплое течение Гольфстрим зарождается в тропиках и оказывает влияние на климат Европы. Муссоны же, дующие на Дальнем Востоке, возникают в результате взаимодействия различно нагретых воздушных масс, располагающихся над Тихим океаном и над сушей восточной части Азии. Следовательно, для изучения климата России необходимо исследовать, по крайней мере, северное полушарие. А необъятные просторы Арктики? Разве они не оказывают мощного влияния на климат нашей страны?

И Воейков со всем пылом молодости включился в подготовку к экспедиции в Арктику. В декабре 1870 года на заседании отделений математической и физической географии Русского географического общества он выступил с докладом. Воейков говорил о плавании по Ледовитому океану русского корвета «Варяг». Академик А.Ф. Миддендорф, который находился на борту корвета, пришел к важному заключению: ветвь Гольфстрима проникает в Карское море, а другая его ветвь омывает западный берег Новой Земли.

Германский географ Август Петерман еще раньше высказывал предположение, что теплое течение Гольфстрим заходит далеко на север, но часть ученых считала Петермана фантазером. Миддендорф написал Петерману:

«Вы были смелы, но мать-природа оказалась смелее вас».

Ветвь Гольфстрима была обнаружена гораздо севернее, чем предполагал Петерман. Норвежский капитан Иогансон на небольшом парусном судне обошел Новую Землю с севера и не нашел вблизи постоянных или пловучих льдов. Голландский мореплаватель XVI века Баренц часто видел воды у берегов Новой Земли свободными ото льда.

— Очень мало мы знаем об Арктике! — говорил Воейков. — А как много выгод может принести ее исследование! Морские промыслы, добыча мамонтовой кости, рост хозяйства северных областей России. А какие богатые возможности для развития науки, в особенности физической географии и метеорологии!

Воейков настаивал на посылке арктической экспедиции.

— Теперь нельзя ожидать такого равнодушия публики, как в прежнее время, когда описание знаменитого арктического путешествия Врангеля было опубликовано только через семнадцать лет после его составления! — восклицал Воейков.

Но большинство присутствовавших не разделяло его оптимизма. Спорили о целесообразности посылки экспедиции, о маршрутах. Прения разгорались. В конце концов собрание все же поддержало Воейкова и высказалось за экспедицию. Председатель Петр Петрович Семенов предложил избрать один из трех вариантов экспедиции.

1. Проникновение как можно дальше на север.

2. Плавание вокруг Новой Земли и проникновение как можно дальше на восток.

3. Изучение одной только Новой Земли.

Первые два варианта преследовали преимущественно научные цели, задачи третьего не только научные, но и хозяйственные. Слово за докладчиком.

И вот характерный штрих: Воейков, в докладе доказывавший необходимость плавания вокруг северного берега Новой Земли и далее к Таймыру, говорит:

— Если приходится выбирать между этими вариантами, то я высказываюсь за третий.

Как ни заманчиво было для климатолога и географа исследование дальних полярных стран, практическая польза для отечества прежде всего.

Доклад об организации северной экспедиции был представлен «по начальству».

Но это пока еще только бумажная переписка. Когда-то равнодушные бюрократы соблаговолят снизойти до прочтения объемистого доклада! И как они к нему отнесутся? Скорее всего положат под сукно или сочтут «полезным, но несвоевременным». А может случиться и худшее: просто отклонят проект экспедиции, как не соответствующий «видам правительства».

Сидеть на месте и ожидать решения в «инстанциях» вопроса о полярной экспедиции Воейков не мог. Он рвался к живой деятельности. Географ без путешествий, как рыба без воды!

В далеких южных морях уже совершал бессмертный подвиг Николай Николаевич Миклухо-Маклай, высадившийся с борта русского военного корабля на берег Новой Гвинеи. Великий русский путешественник Николай Михайлович Пржевальский, блестяще завершивший экспедицию в Уссурийский край, уже вступил на территорию другой неведомой земли — Центральной Азии. Хмурые северные страны обследовал Петр Алексеевич Кропоткин. Каждому из них было суждено прославить Россию научными открытиями. Гуманист Миклухо-Маклай готовился выступить с пламенными словами в защиту человеческих прав «дикарей» — папуасов. Пржевальский перечеркивал линиями тысячекилометровых маршрутов огромные «белые пятна» карт Азиатского материка. Кропоткин уже подошел к гениальной разгадке одной из тайн истории Земли. Исследование Финляндии и Швеции привело его к открытию ледникового периода.

Дальнее путешествие — нет, кругосветное путешествие! — только к такому решению мог прийти будущий исследователь климатов Земли.

Правда, как мы увидим позже, Воейков не осуществил полностью своего намерения и не совершил кругосветного путешествия. Но все же ему удалось побывать в очень многих странах земного шара.

Мало что удерживало Воейкова в Петербурге.

Педантизм Вильда мешал Александру Ивановичу поставить работу Метеорологической комиссии так, как он считал нужным. Менделеев говорил, что всякое обобщение фактов казалось Вильду «чуть ли не посягательством на науку». Трудно представить себе людей, более не похожих друг на друга, чем Вильд и Воейков. Когда Вильд стал распространять порядки, установленные им в обсерватории, также и на Метеорологическую комиссию Географического общества, в том числе и на секретаря комиссии, Александр Иванович запротестовал. Конфликты перешли в острые столкновения.

Возглавляя обсерваторию и Метеорологическую комиссию Русского географического общества, Вильд упорно не хотел (а быть может, и не мог) понять, что, несмотря на общность целей, между ними имеется существенная разница. В то время как Главная физическая обсерватория являлась государственным учреждением, имела определенный бюджет, а служащие ее обеспечивались «жалованьем», ставившая себе те же задачи Метеорологическая комиссия была чисто общественной организацией. Ее опора — добровольные наблюдатели никак не оплачивались, и главным стимулом их деятельности было бескорыстное служение науке.

А Вильд относился к добровольным наблюдателям, и еще больше к Воейкову как к обыкновенным чиновникам, обязанным беспрекословно выполнять распоряжения начальства.

В спорах Воейкову не удавалось побеждать Вильда. Вильд был тактичным, сдержанным, в разговоре держался уверенно. Воейков сердился, нервничал, терял самообладание. Присутствующим казалось, что прав не Воейков, а Вильд. К тому же Вильд занимал несравненно более высокое служебное положение, был старше почти на десять лет, имел солидный служебный стаж и казался серьезнее Воейкова — начинающего научного работника.

Воейкову оставалось подчиниться или уйти. Он выбрал второе. В конце 1871 года он сложил с себя обязанности секретаря комиссии, мотивируя это тем, что собирается совершить кругосветное путешествие. Вместо него был избран барон Н.В. Каульбарс — один из чиновников, по духу близкий Вильду.

Однако Воейков не хотел отступать в борьбе с формализмом, тормозившим развитие русской науки. Прежде всего он опубликовал протест против печатания метеорологических сборников на немецком языке. Так было заведено еще Купфером. Ни Кемц, ни Вильд — оба немцы — не думали отменять этот порядок.

Географическое общество охотно поместило статью Воейкова в своих «Известиях». Вильд больше не решался печатать статьи на немецком и французском языках без русского перевода.

Но это была только первая и еще не особенно серьезная победа над формалистами. Пройдет еще немало лет, прежде чем восторжествуют научные методы Воейкова.

Менее чем два года работал Воейков секретарем комиссии, но за это время он достиг многого: была вновь создана сеть корреспондентов, поступали интересные материалы наблюдений.

За два года Воейков опубликовал свыше сорока статей.

В них он затрагивал вопросы, которыми занимался до конца жизни: об осадках и грозах 1870 и 1871 годов, об изменении уровня Волги и Каспийского моря, о влиянии снеговой поверхности на климат. Александр Иванович первый из метеорологов обратил серьезное внимание на снег как на важнейший фактор климатических явлений.

Географическое общество присудило Воейкову за его организационную деятельность и научные труды Малую серебряную медаль.

Отказ от секретарства и предстоящий отъезд отдалили Александра Ивановича от Метеорологической комиссии.

По природной скромности Воейков и не представлял себе, что его участие в работе предопределяло успех всего дела. В отсутствие Воейкова Метеорологическая комиссия стала работать все хуже и хуже. Вильд составлял большую сводку наблюдений метеорологических станций, подчинявшихся Главной физической обсерватории. Рыкачев был занят службой в той же обсерватории. Кропоткин находился в экспедиции.

В первые месяцы дело еще двигалось по инерции, но уже в марте следующего года, когда Воейков был за границей, комиссия признала свою беспомощность:

«Уже к обработке наблюдений над дождями и грозами за прошедший год не могло быть приступлено до сих пор, так как никто из ныне здесь находящихся членов комиссии не имеет досужего времени на этот труд…»

«Досужее время» могло быть, очевидно, только у Воейкова. Но труды его, основанные на наблюдениях 1870 и 1871 годов, сдать в печать тоже никто не брался. Они были опубликованы лишь в 1875 году.

Свою пассивность комиссия оправдывала:

— Ныне Александр Иванович Воейков находится в кругосветном путешествии, из которого вернется года через полтора…

Следовательно, есть законная причина. Однако неприятно слышать упреки в бездеятельности от неутомимого и энергичного Семенова. И канцелярист Каульбарс, которого еще недавно хвалили в «Известиях Географического общества» за хорошее составление отчетов, предусмотрительно отказался от секретарства. Вместо него избрали Кеппена, но дело шло все хуже. В комиссии не было «души»…