Член комиссии по кровавым делам

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Член комиссии по кровавым делам

Мы познакомились с Фирой Ильинской, дочерью одного из бывших владельцев золотодобывающих приисков на реке Лене. Она пригласила нас на обед. У нее мы познакомились с князем Оболенским и князем Белосельским-Белозерским, который пригласил нас к себе на дачу, где у него было что-то вроде однодневного дома отдыха, куда по выходным любила собираться и проводить время среди великосветских «знаменитостей» состоятельная еврейская элита. Там они наслаждались русской кухней, гуляли в парке, дышали свежим воздухом, за хорошую, конечно, плату, и очень довольные, что пообщались со знаменитостями (хотя атмосфера там была для них ой-ой-ой какая черносотенная, как я потом узнала), возвращались в город.

После встречи с этой дамой Кирилл во время одного из наших чаепитий на 57-й улице стал рассказывать Александру Федоровичу Керенскому что-то о своей студенческой практике на золотых приисках в этом районе.

— А вы знаете, мне пришлось познакомиться с золотыми приисками на реке Лене в 1912 году, — сказал Александр Федорович. — И вам, специалистам в этой области, я думаю, будет интересно услышать, что произошло там в то время, из первых рук.

4 апреля 1912 года горнорабочие Ленских золотых приисков вместе с семьями направились к административному корпусу могучей англо-русской золотопромышленной компании Лены Голдфильдс, эксплуатировавшей Ленские золотые прииски в районе реки Бодайбо Иркутской области, с требованием улучшить бесчеловечные условия жизни и освободить от ареста членов стачечного комитета. В ответ на протест эту мирную демонстрацию встретили оружейными залпами. Было убито больше 250 человек и гораздо больше ранено. Священник, прибывший к умирающим жертвам, оставил такие записи: «Картина была страшная, раненые валялись на полу, и чтобы совершить последний предсмертный обряд — отпущение грехов, надо было опускаться перед умирающими на колени в лужи крови».

В Думе по расследованию обстоятельств этого жуткого, бесчеловечного расстрела рабочих на золотых приисках были созданы две комиссии — первую комиссию организовал и отправил глава кабинета Витте, а во вторую комиссию от либеральной оппозиции в Думе вошел и я.

Главой этих думских комиссий был назначен тоже А. Ф. Керенский.

— Это было что-то такое, что напомнило мне события 9 января 1905 года, — сказал Александр Федорович, — очевидцем которых я тогда оказался.

— Ту страшную картину, которую увидели члены комиссии при расследовании условий жизни горнорабочих золотодобывающей промышленности, трудно передать, и никто из членов этих комиссий не мог представить и понять, как в тех суровых, жутких условиях могли жить, работать и даже просто существовать люди, — сказал Александр Федорович. — И так же как после расстрела демонстрации 9 января, никто из пострадавших тоже не мог понять, что же с ними произошло.

— Ну и чем же кончились расследования ваших комиссий страшного преступления расстрела рабочих на реке Лена? — спросила я.

— Вместо трущоб, в которых жили рабочие, начали строить дома, и была повышена зарплата. Мы испытывали удовлетворение от проделанной нами работы, — сказал Александр Федорович.

— Александр Федорович, так как вы уже упомянули, что были очевидцем расстрела демонстрации 9 января 1905 года в Петрограде, очень, очень прошу, расскажите, пожалуйста, как это все произошло.

— Это был тогда не Петроград, а Санкт-Петербург, — поправил он меня.

— Скажите, как вы пережили такое страшное, кровавое побоище в Санкт-Петербурге, происшедшее у вас на глазах? Ведь тогда было убито больше тысячи и ранено больше двух тысяч человек. Как могла русская армия так ожесточенно стрелять прямо в мирную толпу женщин и даже детей, идущую к царю-батюшке с царскими портретами, иконами и петицией?!!

События того Кровавого воскресенья, которых он оказался очевидцем, сказал А. Ф., произвели на него такое жуткое впечатление, что даже после прошедших с тех пор более полусотни лет он до сих пор не может забыть, как по Невскому проспекту спокойно шли, колонна за колонной, с торжественно-важными лицами, празднично одетые рабочие. Впереди шел Гапон, он нес крест, остальные несли портреты царя, хоругви, иконы. На улицах было полно людей просто любопытных, среди этой толпы любопытных был и он со своим товарищем.

— Мы были возле Александровского сада, — сказал Александр Федорович, — когда услышали звук трубы и поняли, что это сигнал боевой готовности. В это время со стороны Генерального штаба вылетела кавалерия, раздались первые залпы, и в тот же момент открыл огонь воинский отряд, стоявший напротив Адмиралтейства. Люди в панике бросились бежать, и мы тоже в ужасе бежали вместе с толпой.

— Но это была не русская армия, — сказал Александр Федорович, — это были отборные части императорской гвардии, беспрекословно подчинявшиеся чудовищно-абсурдному приказу стрелять в рабочих. Это была непоправимая, чудовищная ошибка власти — стрелять в толпу.

— Александр Федорович! Почему? Ну почему вы вот тоже говорите «чудовищная ошибка» стрелять в толпу? Ведь это не ошибка, а преступление, ошибку можно исправить, но преступление — никогда. Сталин, говорят, тоже «ошибался», уничтожая миллионы людей…

Но когда Александр Федорович сказал, что он был настолько глубоко потрясен тем, что произошло у него на глазах, что не выдержал и написал гневное письмо гвардейским офицерам: как они могли расстрелом невинных рабочих нанести непоправимый вред престижу России за рубежом!

Мне стало и странно, и даже забавно — как русские люди не меняются. Неужели и тогда, в то время, главная забота была о том, что подумают о нас за границей? А я думала, что только при Советской власти мы все время думали и заботились о том, что подумают о нас за рубежом.

Александр Федорович также сказал, что после этих трагических событий он первый раз, будучи еще очень молодым и малоопытным юристом, попал в комиссию по ознакомлению с положением рабочих и оказанию помощи жертвам этой трагедии.

— И вот здесь, — сказал Александр Федорович, — я тоже в первый раз в жизни увидел, в каких жутких трущобах жили наши рабочие и их семьи. Бедные, несчастные, они тоже понять не могли, что же с ними произошло и как и почему это все случилось.

Что же чувствовал и что делал в это время 9 января 1905 года Николай Кровавый (так в это время все его называли)?

Вот как раз я только что прочитала дневник Николая II и усиленно искала в нем то место, где он описал события, происшедшие 9 января 1905 года.

Из дневника Николая II

«9-го января. Воскресенье. Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело! Мама приехала к нам из города прямо к обедне. Завтракали со всеми. Гулял с Мишей. Мама осталась у нас на ночь.

10-го января. Понедельник. Сегодня особых происшествий в городе не было…»

Ну скажите на милость, как царь-батюшка, отец не только своей семьи, но и всей страны мог такое написать в своем дневнике? Ведь погибли и искалечены были тысячи людей, это же были отцы семейств, а он пишет — «войска должны были стрелять». Трудно поверить? Но ведь весь его дневник как две капли воды похож на эту запись.

— Вот такие преступления, как Кровавое воскресенье и тот же Ленский расстрел, когда людей даже за людей не считали и по ним можно было просто открыть оружейную или пулеметную стрельбу, как по стаду животных, и заставили народ взять оружие в свои руки и защищать себя во время Гражданской войны. И они защитили себя. Не знаю, вы, конечно, со мной не согласитесь, но это воистину было так. Это первое в мире народное государство, завоеванное народом для блага народа. Несчастье его в том, что оно попало в руки такого отвратительного, страшного узурпатора, как Сталин, — закончила я.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.