Глава 20 Министр по делам колоний

Глава 20

Министр по делам колоний

8 января, за месяц до официального получения печатей министра, Черчилль начал думать о системе правления на Ближнем Востоке, которая существенно сократила бы издержки на этот регион. В 1920 г. Палестина, Ирак и Аравия обошлись британскому налогоплательщику в 37 миллионов фунтов стерлингов. В ценах 1990 г. это составляло 500 миллионов. Задачей Черчилля было сократить эту сумму вдвое. Он отправил телеграммы верховному комиссару Британии в Ираке сэру Перси Коксу и главнокомандующему генералу Холдейну, своему бывшему сокамернику в Претории, поставив их в известность, что без существенного снижения расходов на управление Ираком неизбежны увольнения.

Для сокращения расходов Черчилль предложил создать арабское правительство в Багдаде, которое будет заниматься страной, не предъявляя «чрезмерных требований» Британии. Закон и порядок будут поддерживаться не войсками, а специальными британскими и индийскими полицейскими. Используя мандат Лиги Наций, Британия обязуется создать в Ираке независимое государственное образование, получающее административные советы и помощь до тех пор, пока не сможет существовать самостоятельно.

Кокс уже предложил арабскому принцу эмиру Фейсалу, одному из сыновей Хусейна, короля Хиджаза, занять трон в подмандатном королевстве Ирак. «Вы можете быть уверены, что местные его изберут?» – спрашивал Черчилль Кокса 10 января, добавив, что западные политические методы «возможно, неприменимы к Востоку и электоральную базу нужно специально готовить».

Черчилль планировал посетить Ирак в марте. Но сначала он отправился в отпуск на юг Франции, по дороге решив заглянуть в Париж на выставку картин неизвестного художника – Шарля Морина. На самом деле это была первая публичная выставка работ самого Черчилля. В Париже он встретился с премьер-министром Франции Александром Мильераном, которому сказал, что у Британии и Франции есть общий интерес в умиротворении Ближнего Востока. «Я указал, что с британской и французской точки зрения абсолютно необходимо, – написал Черчилль Ллойд Джорджу, – уважительно отнестись к чувствам арабов и заключить с ними правильные соглашения. Иначе нам наверняка придется силами гарнизонов проводить эвакуацию с территорий, которые обе страны приобрели в ходе войны».

Мильеран предупредил Черчилля, что главной причиной волнений в арабском мире является сионизм, который существенно активизировался благодаря сделанной Бальфуром во время войны декларации о создании национального государства для еврейского народа в Палестине. Черчилль сказал, что верховный комиссар Британии в Палестине сэр Герберт Сэмюэл «сохраняет баланс между арабами и евреями и сдерживает евреев так, как способен, наверное, только еврейский администратор».

Черчилль полагал, что сумеет способствовать заселению Палестины евреями и одновременно снять опасения 500 000 арабов, что они окажутся под властью евреев, в то время насчитывавших всего 80 000 человек. Своим советником по арабским делам он назначил полковника Т. Э. Лоуренса. Во Франции он узнал от Лоуренса, что эмир Фейсал, общаясь с Лоуренсом в Лондоне, согласился отказаться от притязаний своего отца на Палестину в обмен на иракский трон для себя и трон короля Трансиордании для своего брата Абдуллы. Эти договоренности, пояснил Лоуренс, приведут к удешевлению и ускорению заселения. Они также обеспечат четкую демаркационную линию по реке Иордан: к западу от нее будут селиться евреи, к востоку возникнет независимое арабское государство Трансиордания.

Уверенный, что Фейсал и Абдулла в обмен на обещанные королевства дадут обещание не нападать на французов в Сирии, Черчилль дал указание Холдейну разработать план полной эвакуации британских войск из Ирака к концу года, чтобы к 31 декабря Британия не отвечала ни за что за пределами Басры.

В воскресенье 6 февраля Черчилль был гостем Ллойд Джорджа в его загородной резиденции Чекерсе. «Тебе бы понравилось это место, – написал Черчилль Клементине в этот день. – Возможно, когда-нибудь увидишь». В Чекерсе с ним была дочь Мэриголд, выздоравливающая после длительной простуды. Ей было два года и три месяца. «Сегодня утром она зашла ко мне в комнату, – сообщил жене Черчилль, – будучи явно в прекрасном самочувствии. Это был, так сказать, формальный визит вежливости. Она ничего мне не сообщила. Но было приятно».

Черчилль решил не ехать в Ирак, а вместо этого отправиться в Каир и просить британских официальных лиц встретиться с ним. «Я активно поддерживаю эту идею, – написал лорд Милнер Герберту Сэмюэлу. – Он очень проницательный, способный, широко мыслящий, и если даст себе время глубоко вникнуть в ситуацию, то оценит все правильно, и вы найдете в нем влиятельного сторонника». Милнер предупредил, что у Черчилля есть одна слабость: «Он склонен принимать решения, не обладая достаточными знаниями». Черчилль и сам это сознавал, и за пятнадцать лет своей министерской деятельности приобрел привычку консультироваться и вникать в детали с помощью специалистов, проверяя на них свои идеи и ища поддержки.

Черчилль начал подготовку к конференции в Каире. Клементина в это время была на юге Франции, в Сен-Жан-Кап-Ферра, восстанавливаясь после очередного упадка сил. Она написала ему: «В сравнении с твоей деятельностью этот мыс кажется маленькой точкой в море, в то время как ты паришь на аэроплане над величественной панорамой жизни». Он ответил, что последняя его работа – речь по поводу англоязычного союза – стала для него самой сложной: «Было чрезвычайно трудно сочинить восторженную речь о Соединенных Штатах, в то время как они выжимают последнее пенни из своих несчастных союзников. Тем не менее у нас впереди только один путь – держаться по отношению к ним сколь возможно лояльно, быть бесконечно терпеливыми и ждать возникновения дружественных отношений».

Главной причиной трений с Соединенными Штатами была Ирландия. Черчилль поддерживал решение правительства о введении гомруля и искал способы его реализации. «Я нащупываю план», – написал он Клементине, а кроме того сообщил, что малышка Мэриголд каждое утро наносит ему визит «и очень интересуется всем, что ей говорят или показывают». Этим вечером Черчилль официально вступил в новую должность. На следующий день, готовясь к каирской конференции, он продолжил изыскивать способы сокращения ежегодных расходов на Ирак с двадцати до семи миллионов фунтов. «Я намерен сэкономить вам миллионы», – написал он канцлеру Казначейства Остину Чемберлену.

Клементина хотела поехать с мужем в Египет и собиралась встретиться с ним в Марселе. «Я так мечтаю снова увидеть твое дорогое личико, – писал ей Черчилль, – и молюсь, чтобы увидеть тебя в полном здравии». С детьми, по его словам, все было в порядке, и он предложил дочерям выбор между визитом к брату Рэндольфу и зоопарком. «Они вежливо проголосовали в пользу Рэндольфа. Поэтому договорились посетить и зоопарк». Рэндольф уже был пансионером в начальной школе. Отец отправился его навестить и нашел сына, как он писал, «весьма оживленным. Все четверо детей очень милы и едят в огромных количествах».

Перед отъездом в Каир Черчилль снова обратился к Ллойд Джорджу с предложением заключить мир с Турцией, чтобы тем самым обезопасить от вторжения северную границу Ирака. Но Ллойд Джордж поддерживал греков, которые в это время планировали масштабное наступление на Турцию с побережья Эгейского моря, из Анатолии. Черчилль подумывал, не подать ли в отставку, если Ллойд Джордж продолжит поддерживать греков, но все же отказался от этой мысли. 2 марта он прибыл из Лондона в Марсель, где встретился с Клементиной. Вдвоем они пароходом отправились в Египет и через шесть дней оказались в Александрии. Прежде чем сесть на поезд до Каира, Черчилль посетил бухту Абукир, где адмирал Нельсон в 1798 г. нанес сокрушительное поражение французскому флоту.

Конференция началась 12 марта. Среди экспертов были Лоуренс, Кокс и Гертруда Белл. В течение десяти дней они обсуждали будущее Ближнего Востока. Экономия была целью, политическая стабильность – средством. Черчилль предложил дать автономию курдам на севере Ирака. Он выступал за это, опасаясь, что правитель Ирака будет игнорировать интересы курдов и подавлять курдское меньшинство, но советники рассеяли его опасения, полагая, что Британия сможет оказывать сдерживающее влияние на Багдад.

Во время перерыва в работе Черчилль взял свой мольберт и отправился рисовать пирамиды. Через два дня с Клементиной, Лоуренсом и Гертрудой Белл он решил прокатиться на верблюде вокруг сфинкса. Во время поездки верблюд сбросил Черчилля, и тот повредил руку, но настоял на продолжении прогулки. Как сообщила местная газета, он «сделал несколько набросков в Саккаре и в сопровождении полковника Лоуренса вернулся на верблюде в Мена-хаус».

К концу конференции был достигнут ряд договоренностей. Решено было утвердить эмира Фейсала правителем Ирака, эмира Абдуллу – Трансиордании; Абдулле оказать финансовую поддержку при условии, что он не допустит антисионистских выступлений; сократить на две трети британский гарнизон в Ираке и обеспечить защиту границ британскими военно-воздушными силами, тем самым сократив военные расходы на две трети в течение трех-четырех лет; организовать воздушное сообщение между Каиром и Карачи, наладив гражданские перелеты между Англией и Индией.

В полночь 23 марта Черчилль поездом отправился из Каира в Иерусалим. Рано утром следующего дня во время краткой остановки в Газе его приветствовала большая толпа арабов возгласами: «Слава министру!», «Слава Великобритании!», но еще более бурными: «Долой евреев!», «Перерезать им глотки!». Не понимая смысла, Черчилль был польщен бурной встречей. В Иерусалиме он остановился в обители Августы Виктории, некогда самом грандиозном сооружении, построенном кайзером Вильгельмом в Леванте, в тот момент служившим домом правительства.

На следующий день после прибытия Черчилля в Иерусалим в Хайфе вспыхнули волнения арабов. Они требовали прекращения еврейской иммиграции. Полиция, чтобы рассеять толпу, открыла огонь. Погибли тринадцатилетний арабский мальчик-христианин и арабка-мусульманка. На следующий день Черчилль посетил британское военное кладбище на горе Скопус и побывал на богослужении в память двух тысяч похороненных здесь британских солдат. Вечером, ужиная с эмиром Абдуллой, он объявил желание Британии видеть эмира в Аммане правителем Трансиордании и попросил его не поощрять никаких антисионистских и антифранцузских настроений. Что касается Палестины, куда будет разрешено приезжать евреям, Черчилль заверил, что права живущего там нееврейского населения будут строго соблюдаться. Абдулла принял предложение, но местные арабы – нет. В петиции, поданной Черчиллю, они предупреждали, что если Британия не прислушается к требованию положить конец еврейской иммиграции, «то, возможно, голос арабов когда-нибудь будет услышан Россией и Германией». Цель сионистов, утверждали арабы, создать еврейское царство в Палестине и постепенно захватить власть над миром.

Арабы просили Черчилля отменить декларацию о создании еврейского государства, создать правительство, избранное палестинским народом, и до этого прекратить иммиграцию. Черчилль ответил, что не в его власти удовлетворить их требования, а если бы он даже и обладал такой властью, то не имел бы желания. «Совершенно справедливо, – добавил он, – чтобы евреи, рассеянные по всему свету, обрели наконец национальное государство, в котором могли бы воссоединиться. А где это еще может быть сделано, кроме Палестины, с которой они так глубоко и тесно связаны на протяжении более трех тысячелетий? Палестина может принять больше народа, чем в настоящее время, а евреи принесут процветание, которое пойдет на пользу ее жителям. Ни один араб не будет ущемлен. Создание управления еврейским большинством потребует слишком значительного времени. Все мы, здесь присутствующие, а также наши дети и дети наших детей исчезнем с лица земли, прежде чем это сможет произойти».

Палестинским евреям, депутацию которых он принял сразу же после арабов, он заявил, что «сионизм – великое явление в судьбе мира», и пожелал им успеха в преодолении серьезных трудностей. «Если бы я не верил, что вами движет высочайший дух справедливости, – сказал он, – и что ваша деятельность принесет процветание целой стране, я не питал бы больших надежд на то, что ваше движение когда-нибудь завершится успешно».

29 марта Черчилль посадил дерево на горе Скопус, на месте будущего Еврейского университета. «Здесь воплотится надежда, которую хранил ваш народ на протяжении многих веков, – сказал он, – не только на ваше собственное благо, но и на благо всего мира. Но нееврейское население не должно пострадать. Каждый шаг, предпринятый вами, должен приносить моральную и материальную пользу всем жителям Палестины – и евреям, и арабам. Если вам это удастся, Палестина станет счастливой и процветающей, здесь всегда будут править мир и согласие, она в действительности станет землей, текущей молоком и медом, где страждущие всех наций и религий найдут утешение».

Черчилль собирался проехать из Иерусалима до арабского города Наблус, а оттуда – к еврейским поселениям в Галилее. Но неделей раньше, еще в Каире, он получил известие, что тяжелая болезнь вынудила Бонара Лоу оставить пост лорда – хранителя печати и главы палаты лордов. Его место должен занять Остин Чемберлен, оставив вакантным пост канцлера Казначейства. «Бедняга Уинстон, как ему не повезло оказаться в Каире в такой момент!» – записал Генри Уилсон в дневнике. В Лондоне ждали, что Черчилль поспешит вернуться домой, но он отправился в Иерусалим, откуда решил как можно быстрее вернуться в Александрию. Он узнал, что вскоре в Геную уходит итальянский пароход, и рассчитывал успеть на него. Проработав менее трех месяцев министром по делам колоний, он очень хотел стать канцлером Казначейства – пост в кабинете министров, который занимал и досрочно покинул его отец.

Из Иерусалима Черчилль возвращался на машине. По дороге он заехал в Тель-Авив, основанный в 1909 г., и в еврейскую сельскохозяйственную колонию Ришон-ле-Цион. В колонии, первой на Сионе, основанной еще в 1880?х годах, его сначала поразили пятьдесят молодых евреев, встречавших его на лошадях у входа, затем девушки в белых одеждах, которые ждали в центре, и, наконец, виноградники и апельсиновые рощи. «После того как я увидел такие результаты, – сказал он в палате общин после возвращения, – достигнутые огромным трудом и умением, я буду против любого, кто скажет, что британское правительство, добившись нынешнего положения, должно от этого отказаться, чтобы все там было уничтожено дикими фанатиками-арабами».

Черчилль попал в Александрию вовремя, чтобы успеть на корабль в Геную. Он не знал, что министр торговли, член парламента от Консервативной партии сэр Роберт Хорн, который в момент отставки Бонара Лоу находился на юге Франции, уже вернулся в Лондон и должен быть назначен канцлером. «Уинстон до сих пор очень досадует на премьер-министра, – записала Фрэнсис Стивенсон в дневнике через две недели после его возвращения. – Какая насмешка судьбы, что он оказался в отъезде, когда произошли такие изменения».

Черчилль остался на юге Франции в Кап-д’Ай. Он направил приветствие Остину Чемберлену, на первой речи которого после избрания главой палаты общин в 1892 г. присутствовал на гостевой галерее палаты. «Когда я вспоминаю проекты национальной партии, которые лелеяли ваш и мой отцы в восьмидесятых годах, чрезвычайно приятно сознавать, что мы оба сейчас принимаем участие в их реализации, – написал ему Черчилль. – Я вернусь к концу недели, но после пяти недель непрестанной суеты и переездов должен взять несколько дней передышки. Я возвращаю вам 5 с половиной миллионов в этом году и надеюсь вернуть еще 20 в следующем».

Но надежды Черчилля сэкономить на Палестине не оправдались. Непрекращающиеся протесты арабов против еврейской иммиграции привели в начале мая к беспорядкам в Яффо, в ходе которых были убиты тридцать евреев и десять арабов. Сэмюэл вынужден был временно прекратить еврейскую иммиграцию. Черчилль поддержал решение верховного комиссара, посоветовав тому объявить, что, пока не абсорбируются люди, уже прибывшие в страну, дальнейшая иммиграция не будет открыта. Сэмюэл рассказал Черчиллю о фанатичных еврейских коммунистах, которые провоцируют арабские выступления. Черчилль ответил, что на Сэмюэле лежит ответственность очистить еврейские колонии и вновь прибывших от носителей коммунистических идей и без промедления и колебаний выдворить из страны всех агитаторов. В равной степени его гнев вызывали и попытки арабов использовать насилие, как способ прекратить проведение сионистской политики. «Британия, – сказал он Сэмюэлу, – должна твердо поддерживать закон и порядок и делать уступки по заслугам, а не под нажимом».

Надеясь успокоить арабов, Сэмюэл решил не взимать штрафы, наложенные на бунтовщиков, но Черчилль был против такого решения. «На мой взгляд, – написал он Сэмюэлу, – необходимо, чтобы Яффо и другие поселения незамедлительно понесли ответственность. Мы не можем допустить, чтобы целесообразность восторжествовала над справедливостью. Если трудно взимать штрафы силой, мы направим военный корабль для поддержки».

31 мая, обсуждая на заседании кабинета министров долгосрочные перспективы подмандатной Палестины и требования арабов, Черчилль заявил, что решил приостановить там деятельность представительных институтов, поскольку любой избранный орган несомненно запретит дальнейшую иммиграцию евреев. В то же время, стремясь ослабить опасения арабов, он одобрил предложение Сэмюэла, согласно которому отныне еврейская иммиграция будет ограничена в соответствии с экономическими возможностями Палестины принять новых поселенцев.

Предполагая, что волнения в Палестине продолжатся и расходы Британии будут неизбежно расти, Черчилль ухватился за предложение Ллойд Джорджа, сделанное им на заседании кабинета министров 9 июня: передать мандаты на управление Палестиной и Ираком Соединенным Штатам. Черчилль хотел рассказать об этом в палате общин, выступая по ближневосточному вопросу 14 июня, но Ллойд Джордж, который еще не поднимал этот вопрос перед Вашингтоном, убедил его подождать. В своей речи Черчилль выступил в поддержку британской ответственности за Палестину и проводимой там политики. «После всего что мы сделали, – заявил он в палате общин, – мы не можем допустить, чтобы арабы продолжали притеснять евреев. Их опасения, что они будут выдавлены с их земель, – вздор. Количество евреев не должно превышать числа, которое может быть обеспечено растущим благосостоянием и ресурсами страны. В этом нет сомнения, хотя в настоящее время Палестина испытывает чрезвычайную нехватку населения».

Выступление Черчилля стало его триумфом. «Одна из ваших лучших речей», – сказал ему Ллойд Джордж. Но в последовавших дебатах парламентарий от консерваторов предупредил: «Как только вы начнете скупать земли с целью поселения евреев, вы немедленно столкнетесь с антисемитизмом, который существует во всем мире». Черчилля это не обескуражило. Через восемь дней, когда премьер-министр Канады спросил его, намерена ли Британия передать евреям контроль над Палестиной, он ответил: «Если когда-нибудь они станут большинством в этой стране, они возьмут его естественным образом».

29 мая мать Черчилля упала с лестницы и сломала лодыжку. Началась гангрена. 10 июня левую ногу пришлось ампутировать ниже колена. «Опасность, безусловно, миновала», – телеграфировал Черчилль Монтегю Порчу, ее третьему мужу. Но через три дня его вызвали к ней с известием, что началось внезапное кровоизлияние. Когда он приехал, она была без сознания и через несколько часов скончалась, так и не приходя в сознание. «Она больше не страдает от боли, никогда не узнает старости, дряхлости и одиночества, – написал Черчилль через неделю одному из друзей семьи. – Надо было ее видеть, когда она упокоилась навсегда, после того, как ее яркая и бурная жизнь завершилась. Она выглядела прекрасно и величественно. После всех страданий она помолодела лет на тридцать. Ее лицо напомнило мне то, каким я восхищался еще ребенком, когда она была в расцвете сил. Мне показалось, что я вернулся в старый мир – мир восьмидесятых и девяностых годов».

Леди Рэндольф умерла в возрасте шестидесяти семи лет. 2 июля ее похоронили на церковном кладбище в Блэдоне, рядом с лордом Рэндольфом. Один из присутствующих родственников написал, что на похоронах «Джек и Уинстон выглядели вдовцами». Черчилль писал Керзону: «У меня нет ощущения трагедии. Только утрата. Она жила полной жизнью. В ней текло вино жизни. Печали и бури отступали перед ней, и в целом это была солнечная жизнь. А мы будем идти вперед».

Через шесть дней после похорон он выступал на Имперской конференции в Лондоне, где изложил свои взгляды на восстановление дружественных отношений между Францией и Германией и возникновение такой Европы, в которой послевоенные обиды и споры будут решаться путем переговоров и соглашений. «Цель, – говорил он премьер-министрам доминионов, – добиться исчезновения страха, антагонизма в Европе и утверждения спокойствия в мире. Британия должна быть союзником Франции и другом Германии. Если она своими действиями не сможет победить враждебность и недоверие этих стран друг к другу, то жизнь целого следующего поколения может оказаться под угрозой возобновления новой войны».

Летом Черчилль снова попытался убедить Ллойд Джорджа заключить мирный договор с Турцией, но премьер-министр был слишком воодушевлен недавними успехами греков, чтобы видеть опасность враждебной Турции. Даже поддержка турками антибританского выступления на севере Ирака не повлияла на него. Клементина уговаривала мужа не ссориться с Ллойд Джорджем. 11 июля она написала: «Уверена, пока он является премьер-министром, вам нужно быть вместе. Это лучше, чем тебе ловить его недоброжелательные взгляды».

Кроме этого Клементина просила его воздержаться от спекуляций акциями и другими ценными бумагами. «Лучше нам не рисковать новым состоянием, занимаясь операциями, которых мы не понимаем и не имеем возможности изучить. Ты полностью поглощен политикой, так будет и впредь. Для досуга у тебя есть живопись, для азарта и риска – поло». «Новым состоянием» она называла поместье Гаррон-Тауэрс на севере Ирландии, которое Черчилль унаследовал от дальнего родственника. Оно приносило ему ежегодно 4000 фунтов дохода в виде ренты. Тем самым это решило финансовые проблемы, которые досаждали ему в предыдущие годы.

В начале августа Мэриголд, которой исполнилось два с половиной года, заболела менингитом. Коллеги по кабинету наперебой выражали пожелания скорейшего выздоровления девочке. «Ей немного лучше, чем раньше, – написал Черчилль лорду Керзону 22 августа, – но мы по-прежнему страшно боимся за нее». А через два дня Мэриголд умерла. Родители были потрясены. «Так печально, – писал Черчилль одному из друзей, – что этой маленькой жизни суждено было угаснуть, когда она была так прекрасна и счастлива и когда все только начиналось».

Мэриголд похоронили на кладбище Кенсал-Грин, в Западном Лондоне. Ища уединения, Черчилль отправился в Шотландию, в замок Данробин, принадлежавший его другу герцогу Сазерлендскому, брат которого, Алистер, недавно скончался в возрасте тридцати одного года от ранений, полученных на Западном фронте. Черчилль провел в Данробине несколько дней, занимаясь живописью и размышляя. 19 сентября он написал Клементине, которая осталась в Лондоне, чтобы быть рядом с могилой дочери: «Очередной великолепный день. Я ходил к реке рисовать. Это гораздо интереснее, чем ловить лосося. Множество мыслей, дорогая моя, про тебя и твоих котяток. Увы, боль по Дакадилли не проходит. Надеюсь, вы все вчера совершили к ней паломничество. Я впервые был здесь двадцать лет назад. Джорди и Алистер тогда были мальчишками. Теперь Алистер похоронен рядом с отцовской могилой. Еще лет двадцать, и я приду к концу отпущенного мне срока, если вообще дотяну. В моем возрасте мысли спокойнее. Я готов ко всему».

Надежды Черчилля на сокращение ближневосточных расходов пошли прахом. Непрекращающееся насилие в Ираке и в Палестине вынуждало использовать больше сил, чем он рассчитывал. На севере Ирака авиация бомбила племена, совершавшие набеги на отдаленные британские гарнизоны. 2 ноября в Иерусалиме, в четвертую годовщину декларации Бальфура, очередное выступление арабов привело к гибели четверых евреев и одного араба. Через десять дней Черчилль сказал своим советникам: «Прошу не забывать: все, что происходит на Ближнем Востоке, вторично по сравнению с сокращением расходов».

Но в отношении Ирландии Черчилль в первую очередь думал не об экономии, а о примирении. В феврале 1921 г. Клементина писала ему: «Дорогой, используй свое влияние для налаживания справедливости или, по крайней мере, облегчения участи Ирландии. Поставь себя на место ирландца. Если бы ты был их вождем, тебя бы не испугали трудности и репрессии, которым подвергаются как правые, так и виноватые. Меня очень огорчает, когда я вижу твою склонность использовать «гуннский» метод решения проблем железным кулаком».

Увещевания Клементины не прошли даром. В мае Черчилль поддержал идею установления перемирия между правительством и Шин фейн в надежде, что среди радикалов, которые использовали убийства для достижения политических целей, возобладают более умеренные настроения. В июле он убеждал коллег признать провал политики силы. Тогда же было заключено перемирие. В сентябре, на встрече министров в шотландском Герлохе, Черчилль, приехавший из Данробина, где оставался после смерти Мэриголд, призвал Ллойд Джорджа пойти на переговоры без предварительных условий. Он хотел предложить ирландцам все преимущества самоуправления, аналогичного статусу доминионов. Когда он через три дня изложил свой план избирателям в Данди, Times высоко оценила его выступление.

11 октября Черчилль оказался в числе семи британских переговорщиков, которые встретились с лидерами Шин фейн на Даунинг-стрит. «Важно дать ясно понять, – сказал Ллойд Джордж министрам во время перерыва, – что мы не намерены устанавливать политическое господство». Черчилль придерживался того же мнения. Через две недели он пошел еще дальше, предложив включить шесть графств Ольстера в парламент Дублина на правах автономии, и сказал, что для достижения соглашения с Югом Ольстер должен получить автономию от Дублина, а не от Вестминстера. Таким образом Ольстер получит собственную защиту, квоту в парламенте Юга и защиту от южан-юнионистов.

Но ольстерские юнионисты возражали против автономии в любом виде, они хотели оставаться неотъемлемой частью Соединенного Королевства. Ллойд Джордж, отчаявшись прийти к соглашению, заговорил об отставке. Черчилль отговаривал его, мотивируя это тем, что на смену коалиционному правительству вполне может прийти реакционное правительство консерваторов. 12 ноября Черчилль предложил предоставить Югу статус Ирландского государства с целиком ирландским парламентом, представительством в Имперской конференции и в Лиге Наций. Ольстер же может продолжать бастовать.

29 ноября, за день до своего сорокасемилетия, Черчилль присутствовал на Даунинг-стрит, где делегатам Шин фейн был представлен проект англо-ирландского договора, в создание которого он вложил так много сил. Они увезли его в Дублин, а через два дня вернулись для уточнений. Черчилль был одним из четырех министров, кто обсуждал с ними спорные вопросы. Он завоевал большое уважение переговорщиков от Шин фейн Артура Гриффита и Майкла Коллинза своей готовностью искать выход даже из самых трудных ситуаций. Делегаты опять уехали в Дублин и на другой день вернулись в Лондон. Черчилля опять выбрали участником группы переговорщиков. Поиск приемлемой формулы последнего вопроса о верности короне продолжался все воскресенье 4 декабря и на следующий день. Ближе к полуночи Гриффит и Коллинз сняли последние замечания. В третьем часу ночи 6 декабря договор был подписан.

«Когда ирландцы поднялись, чтобы уходить, – позже вспоминал Черчилль, – британские министры, повинуясь неодолимому импульсу, вышли из-за стола и впервые обменялись с ними рукопожатиями». Через день Черчилль посоветовал правительству отменить смертную казнь шинфейнерам, осужденным за убийства и ожидающим исполнения приговора. Совет был принят. «Мы стали союзниками и товарищами по общему делу», – написал Черчилль спустя восемь лет. Этим «общим делом» был англо-ирландский договор и мир между двумя народами и двумя островами.

Признавая способности Черчилля как миротворца и мастера переговоров, Ллойд Джордж поручил ему провести англо-ирландский договор через парламент. Большинство консерваторов, представителей крупнейшей партии в палате общин, считали договор предательством как империи вообще, так и протестантов Южной Ирландии. Черчиллю потребовались все его способности, чтобы убедить их, что предоставление Южной Ирландии права на самоуправление – проявление мудрости и государственного мышления. 15 декабря он объяснил парламенту, что по условиям договора Южная Ирландия сохраняет верность короне и остается в составе империи, а Британия оставляет за собой военно-морские базы на юго-западном побережье и полное право на Ольстер. «Сейчас настало время, – сказал он, – когда большинство британцев и ирландцев готовы продемонстрировать решимость положить конец этим фанатичным ссорам, которые лишили Питта своего поста, погубили Гладстона в расцвете его карьеры и привели всех нас, кто сидит здесь, на грань гражданской войны в 1914 г.».

Остин Чемберлен доложил королю, что речь Черчилля произвела сильное впечатление на палату общин. В Дублине президент парламента Имон де Валера отказался признать договор, настаивая, что Южная Ирландия должна стать независимым государством без сохранения верности короне. Однако четверо из семи членов кабинета министров проголосовали за принятие договора, и вместе с этим за то, что позже получило название «Ирландское Свободное государство». Черчилль стал председателем правительственного комитета, призванного проработать детали договора. 21 декабря он предложил как можно скорее создать в Ирландии судебную систему и настаивал на том, чтобы британская армия, которая согласно договору должна была покинуть Южную Ирландию, немедленно начала демонстративную подготовку к уходу. Не должно было остаться и намека на военный или гражданский контроль со стороны Британии.

В конце 1921 г. Черчилль оказался втянутым в конфликт, который зрел уже много месяцев: ряд газет поднял шумиху по поводу большой экономии государственных расходов, развязав кампанию, которая угрожала стабильности правительства. В конце декабря комитет, возглавляемый сэром Эриком Геддесом, рекомендовал резкое сокращение финансирования армии, авиации и флота. Когда Черчилль возразил, Ллойд Джордж назначил его председателем комитета по оборонному бюджету при кабинете министров с задачей установить, насколько могут быть сокращены расходы на оборону без ущерба национальной безопасности.

Комитет собрался 9 января 1922 г., а затем 10 и 12 января. Черчилль заявил, что, несмотря на согласованные меры экономии, необходимо поддерживать мощь флота для защиты государства и для нанесения возможного удара по врагу. На заседании 23 января он выступил против предложенного Геддесом закрытия авиационного училища в Хэлтоне. «Юноши Хэлтона, – заявил он, – получают там необходимую подготовку, им с самого начала прививают дисциплину и верность долгу перед страной». На пятом заседании, состоявшемся 25 января, он с неохотой согласился на сокращение бюджета флота, несмотря на протест первого морского лорда адмирала Битти, возражавшего против каких-либо сокращений вообще.

27 января он уехал на выходные дни в Лимпн. Из вагона поезда он написал Клементине: «У меня была очень тяжелая рабочая неделя. Постоянные выступления и дискуссии, один трудный вопрос за другим. Возможно, я получил представление о том, что меня ждет впереди. Мне успешно удалось отстоять свое мнение по поводу финансового доклада комитета Геддеса. Но борьба с армией, флотом и авиацией с одной стороны и против премьер-министра, Геддеса и прессы – с другой оказалась очень упорной. Я совершенно не уверен, что ЛД сознает ситуацию и заботится о состоянии нашего флота. Его вполне устраивает все, что совпадает с сиюминутными настроениями и болтовней невежественных газетчиков. Но я стараюсь – хотя и недостаточно – думать об Англии. В этом случае мне придется жестко ужать Битти, чтобы избавить флот от «жира», оставив в целости мозг, кости и мышцы. Это весьма трудное испытание, а народ не имеет об этом ни малейшего представления. Ты, несомненно, видела газетные прогнозы и последние выступления. Все идет к скандалу. Так и должно быть. Чем раньше состоятся выборы, чем лучше, потому что споры неизбежны. Дети очень милы, – добавил он. – Диана превращается в прелестное существо. Сара полна жизни, у нее прекрасный характер и чудные волосы».

В конце декабря 1921 г. Черчилль отправился в отпуск на юг Франции. С собой он взял несколько коробок документов, оставшихся со времени его работы первым лордом Адмиралтейства. Он хотел вплести их в хронику прошедшей войны – рассказать ее историю и ответить своим критикам. Он уже получил аванс от одного британского издателя в размере 9000 фунтов и ожидал получить еще 13 000 от американского издателя. Ллойд Джордж, который ехал в одном поезде с Черчиллем из Парижа на юг Франции, познакомился с первыми результатами. «Он похвалил стиль, – писал Черчилль Клементине, – и сделал несколько содержательных замечаний, которые я использую. Прекрасная возможность рассказать о моей деятельности публике. Да и презренный металл придется нам весьма кстати. Таким образом, когда меня загоняют в нору, я пишу, диктую, перебираю бумаги, как издатель дешевой газетенки».

Черчилль с Ллойд Джорджем говорили не только о литературе. 2 января Черчилль писал принцу Уэльскому об Ирландии: «Премьер-министр передал это дело в мои руки, и я с очаровательной виллы (принадлежит леди Эссекс), где провел несколько солнечных дней, спешу в самое ближайшее время создать временное ирландское правительство». 7 января Черчилль вернулся в Лондон. На следующий день ирландский парламент в Дублине проголосовал за договор, и де Валера ушел в отставку. 15 января премьер-министром стал Коллинз. 16 января Свободному государству был передан символ британского правления – Дублинский замок, в котором прошло раннее детство Черчилля.

В этот же день Черчилль отдал приказ немедленно начать эвакуацию британских войск. Через пять дней он предложил премьер-министру Северной Ирландии сэру Джеймсу Крэйгу встретиться с Коллинзом на нейтральной территории – в своем служебном кабинете. Крэйг принял предложение. «Оба бросали друг на друга величественные сердитые взгляды, – впоследствии написал Черчилль, – но после нескольких общих фраз я под каким-то предлогом улизнул и оставил их наедине. О чем эти два ирландца, разделяемые целой пропастью понятий и религии, говорили между собой, я не знаю. Но это заняло много времени, и, поскольку я не хотел им мешать, примерно в час дня им деликатно предложили бараньи ребрышки. В четыре часа мой секретарь доложил о признаках продвижения, и я решил зайти. Они объявили, что полное соглашение приводится в письменный вид. Они были готовы помогать друг другу».

Через три дня после этой встречи правительство Свободного государства отменило экономическую блокаду Ольстера, и, как было предусмотрено договором, между Севером и Югом была введена свободная торговля. 30 января, в качестве еще одного жеста доброй воли в отношении Юга, Черчилль убедил Ллойд Джорджа освободить тринадцать ирландских солдат, поднявших в 1920 г. мятеж в Индии и приговоренных военным судом к пожизненному заключению.

Когда начались трения в связи с определением границы между Севером и Югом, Черчилль постарался успокоить волнения, которые снова стали переходить в насилие. «Рад, что эта задача в моих руках, – написал он Клементине 4 февраля. – Надеюсь, мне удастся проложить верный курс между бушующими волнами и скалами». 15 февраля, после того как экстремисты из Ирландской республиканской армии (ИРА), выступившие против договора, за пять дней убили в Белфасте тридцать человек, Черчилль снова вызвал в Лондон Коллинза. Они договорились создать пограничную комиссию, состоящую из двух групп – одну от Севера, другую от Юга, чтобы провести консультации и определить – от деревни к деревне, от фермы к ферме – точную линию границы.

На следующий день Черчилль представил в парламенте билль об Ирландском Свободном государстве. Он, в частности, сказал: «Если вы хотите, чтобы Ирландия погрязла в беззаконнии, хаосе и смятении, отклоните этот закон. Если вы хотите увидеть новый всплеск кровопролития на границах Ольстера, отклоните этот закон. Если вы хотите, чтобы ваша палата продолжала нести, как несет сейчас, ответственность за мир и порядок в Южной Ирландии, не имея средств для его поддержания, если вы хотите создать такую же неблагоприятную обстановку в Ирландском временном правительстве, отклоните этот закон». Черчилль вспомнил события 1914 г., когда шли ожесточенные споры о границах Ферманы и Тирона: «Великая война перевернула ход истории. Мировой порядок пошатнулся. Могущественные империи пали. Карта Европы оказалась перекроена. Положение многих государств изменилось самым коренным образом. Мышление людей, восприятие ими происходящего, расстановка сил – все стало совсем иным в этом захлестнувшем весь мир потопе. Однако сейчас, когда потоп уже отступил, над водной гладью вновь все отчетливее вырисовываются очертания Ферманы и Тирона. Непоколебимость позиции их жителей является пережитком прошлого, которому оказались нипочем все глобальные катаклизмы. Это своеобразный символ национального упрямства и упорства, с которым ирландцы, к какому бы лагерю они ни принадлежали, готовы продолжать свои бесконечные распри. Именно из-за этого упорства Ирландия, причем как националистическая ее часть, так и оранжистская, неизменно влияет на общественно-политическую жизнь Британии и, по-видимому, будет еще долгое время сохранять свое влияние – год за годом, поколение за поколением оставаясь в центре внимания политиков славной страны». «Уинстон произнес блестящую речь», – записал в дневнике Герберт Фишер, министр образования.

В ходе дебатов брат Остина Чемберлена Невилл сказал, что речь Черчилля абсолютно убедила его. В результате голосования 302 парламентария поддержали правительство и 60 выступили против. При третьем чтении законопроекта несколько десятков консерваторов демонстративно покинули палату во время выступления Черчилля, но это не помогло – в тот же день законопроект был принят.

Однако в Ирландии опять начались убийства, и Черчилль оказался главным действующим лицом, пытающимся обуздать экстремистов с обеих сторон. «Мы сделаем все, что в наших силах, – сказал он в палате общин 27 марта, – но только от самих ирландцев зависит решение вопроса. Только они это могут сделать». Через два дня он пригласил в Лондон Крэйга и Коллинза, чтобы помочь им заключить соглашение, которое могло бы положить конец убийствам. После двух дней интенсивных переговоров с участием Черчилля как посредника соглашение было достигнуто: Ирландская республиканская армия прекратит все приграничные вылазки. В полиции Белфаста будет служить равное количество протестантов и католиков. Черчилль от себя предложил «подсластить пилюлю»: полмиллиона фунтов от британского правительства (по курсу 1990 г. – 6 500 000) будет выделено на помощь беднякам Северной Ирландии. Они будут поделены в соответствии с религиозной принадлежностью населения: одна треть в пользу католиков, две трети – в пользу протестантов.

Мирное соглашение было подписано, и на следующий день билль об Ирландском Свободном государстве получил статус закона. Участие Черчилля в принятии этого закона и его роль в примирении двух враждующих сил была высоко оценена. «Думаю, этот пример государственной мудрости подводит его к роли лидера нации ближе, чем кто-либо мог представить, – писал лорд Кноллис, бывший личный секретарь короля. – Это изменит отношение к нему очень многих».

Тем не менее в Ирландии де Валера опротестовал соглашение и призвал своих сторонников поддержать его. 4 апреля Черчилль заявил в кабинете министров: «Ирландцы обладают скорее талантом к плетению заговоров, нежели к управлению государством. Правительство Свободного государства слабохарактерное, а заговорщики активны, дерзки и крайне бессовестны. Коллинз пообещал взять под контроль ИРА, но не смог этого сделать. Если республиканцы захватят власть, Британия должна удержать Дублин и блокировать занимаемые ими районы, – сказал Черчилль. – С враждебными республиканскими вооруженными силами следует разбираться с воздуха». Но он еще не терял надежду на прекращение насилия. «Два месяца назад, – сказал он в палате общин 12 апреля, – радоваться было слишком рано. Сейчас слишком рано причитать. Также слишком рано насмехаться и глумиться».

Чтобы укрепить вооруженные силы Свободного государства, Черчилль в середине апреля начал снабжать их оружием и боеприпасами. Через месяц Коллинз предложил перед грядущими выборами в Свободном государстве создать предвыборный блок с де Валера и республиканцами. Черчилль был чрезвычайно шокирован этим предложением. Он опасался победы вооруженного республиканизма и полного отделения Южной Ирландии от Англии. «Это не будет выборами ни в каком смысле этого слова, – написал он Коллинзу 15 мая, – это будет просто фарс, в котором горстка людей, обладающих оружием, ликвидирует политические права избирателей». Призыв Черчилля услышан не был. Через пять дней Коллинз и де Валера создали коалицию. Сторонники договора должны были получить пятьдесят восемь мест в новом парламенте, а их оппоненты-республиканцы – тридцать пять. Министерские посты договорились поделить в отношении пять к четырем.

Коллинз приехал в Лондон, чтобы объяснить Черчиллю, что свободные выборы трудноосуществимы из-за угрозы захвата и уничтожения избирательных урн бандами вооруженных республиканцев. Но тем не менее выборы должны состояться и договор будет одобрен, заверил его Коллинз. Когда Черчилль в палате общин объяснял, почему он не теряет надежды на сохранение договора в силе, из зала раздался вопрос: «Будет ли усвоен урок и приняты меры, пока не стало слишком поздно? Или Ирландии при безразличии всего мира суждено провалиться в пропасть, которая уже поглотила русский народ?»

«Рычаги государственной власти, – говорил Черчилль, – и все государственные доходы находятся в распоряжении Временного правительства в Дублине. Британские войска остаются там только на случай провозглашения республики за пределами столицы. Овладение Дублином станет одной из первоочередных и важнейших военных операций». В этот же день небольшой отряд республиканцев перешел границу с Ольстером, угрожая захватить деревни Беллик и Петиго. Черчилль немедленно встретился с Коллинзом, который находился в Лондоне, и предупредил его, что, если какие-либо войска сторонников или противников договора вторгнутся на территорию Северной Ирландии, Британия их «вышвырнет».

Перед отъездом Коллинз сказал Черчиллю: «Я не продержусь долго. Я проиграл, но сделаю все, что в моих силах. После меня другим будет легче. Вы увидите, они смогут сделать больше, чем я». Стремясь подбодрить его, Черчилль ответил своей любимой бурской поговоркой: «Все перемелется – мука будет». На случай захвата власти республиканцами Черчилль планировал совместно с флотом занять все морские ирландские таможни, чтобы лишить их таможенных сборов. 3 июня он отдал приказ двум батальонам британской пехоты выдворить республиканцев из Петтиго. На следующий день это было сделано. Семь республиканцев было убито, пятнадцать взято в плен. Черчилль хотел продолжить операцию и в Беллике, но Ллойд Джордж уговорил его повременить. «Вы с таким мастерством и терпением провели переговоры, – написал он 8 июня, – что я прошу вас не поддаваться искушению и не растратить приобретенное, сколь бы привлекательными ни казались ближайшие перспективы. Британская власть должна быть строго беспристрастна по отношению к любым конфессиям».

Черчилль согласился не выгонять католических захватчиков с приграничных территорий, но не успел: форт Беллик был уже захвачен британскими войсками, а республиканцы бежали через границу. «Дальше наши войска не пойдут», – заверил он премьер-министра.

Черчилль начал совместно с Гриффитом разрабатывать проект конституции Свободного государства в соответствии с договором, по которому оно должно было бы стать равноправным членом Британского Содружества наций. Парламент в Дублине, согласно проекту, будет контролировать все доходы и обладать правом объявлять войну; права протестантов на юге должны быть защищены. К 16 июня конституция была готова. Мастерство Черчилля как переговорщика, его терпение и понимание необходимости договора сыграли важную роль. На следующий день в Свободном государстве состоялись выборы. Партия сторонников договора, возглавляемая Коллинзом, получила свои пятьдесят восемь мандатов, де Валера и республиканцы – тридцать пять.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.