26

Мне так и сказал в тот же день Андрей Степанович Никитин. Все последнее время он тоже работал вместе с нами, взявшись рассчитывать мотор.

Я мрачно сидел у себя в кабинете, вспоминая все, что пришлось выслушать, а Никитин вошел, посмотрел на меня и улыбнулся.

— Придется, значит, сегодня записать, — произнес он, — один ноль в пользу Новицкого.

— Андрей Степанович, как вы можете шутить?! Вы представляете, я настолько верю в эту вещь, настолько убежден, что в ней есть все, чего от нас ждут, что… Пускай мне сто раз запрещают, а я все-таки буду чертить. Как хотите, а я решил уйти в подполье. И в конце концов один все начерчу.

Никитин засмеялся, сел. Было очень приятно видеть его спокойное лицо с вьющейся темно-русой шевелюрой, с упрямой, сильной челюстью. Тут-то он мне и сказал:

— Знаете, Алексей Николаевич… Давайте теперь не говорить «я». Будем говорить «мы».

Я встрепенулся.

— Мы? Идет! — Вскочив, я протянул Никитину руку. — Давай руку!

Первый раз в жизни я обратился к нему, секретарю партийного бюро, на «ты», сам не заметив, как у меня вырвалось это.

Никитин крепко стиснул мою пятерню.

— Ну, слушай… Всю драку я беру на себя, а твое дело — работать!

Так случилось, что вопрос о «я» и «мы» для нас решился еще одним маленьким местоимением — не сговариваясь, мы перешли на «ты».

— Но где же работать? И с кем?..

— В подполье… — Никитин расхохотался, произнося это слово.

— Нет, я серьезно тебя спрашиваю.

— Будешь работать дома по вечерам и по ночам с нашими ребятами. — Он назвал Недолю и еще нескольких моих учеников, молодых конструкторов. — И я тоже буду там с вами. Думаю, Валентина нас не выгонит?

— Что ты? Она сама сядет с нами чертить!

— Ну вот… Здесь, в институте, веди себя так, чтобы… В общем, свято исполняй обязанности. А с Новицким уж мне предстоит схватиться. — Он с улыбкой потянулся, расправил широченные плечи. — Тебя я не позволю отвлекать ничем. Твое дело скорее чертить и чертить компоновку. И не терять ни часу.

Мы еще раз обменялись рукопожатием. И я перенес домой проектирование мотора.